Борис Херсонский
НИКИТА
Никита
*
Россия бежит, задыхаясь, с Америкой взапуски.
Блокада-армада берет Остров свободы в тиски.
Шагайте, кубинцы! Куба, отдай наш хлеб
и забирай свой сахар! Господи, как нелеп
этот лысый толстяк на трибуне с туфлей в руке!
Прекрасно светлое будущее, мерцающее вдалеке.
Потому что ракета в шахте, что в ножнах меч:
вытащим, выпрыгнем, выстрелим, суки, до новых встреч.
Что же вы нас не боитесь так, как положено вам?
Нас бережет Господь, мы сосчитаны по головам,
и на каждой, даже на лысой, сосчитаны все волоски.
Россия бежит, задыхаясь, с Америкой взапуски.
*
А как деда Иосифа ночью мы выносили,
золотые пуговицы спороли, прощения не попросили,
привалили сверху бетонной плитою,
а слова сказать не смели, как лежали у него под пятою.
А сладко было лежать, трепетать, приходить с докладом,
а он все ссыхался, бедняга, дышал на ладан,
потом дышать перестал, ясное дело,
потом в саркофаге лежало сухое тело.
Лежало и в ус не дуло, подмигивало входящим,
работягам, рукоблудящим, руководящим.
Мол, входите, располагайтесь, будьте как дома,
а смерть - не смерть, так, обычная кома.
*
советская военно-морская эскадра
плывет навстречу буржуазной гидре
матросики по палубам ходят бодро
вожди страной управляют мудро
конгрессмены прищуриваются хитро
какое холодное утро
будет бой не ходи к гадалке
как дети играют друг с другом в гляделки
не отводя невинные взоры
носом к носу стоят линкоры
сошлись два мира и две культуры
две военных машинки с гонором помпой
само собою с атомной бомбой
да и пули не очень-то дуры
это называется ответный тезис
это намечается карибский кризис
это называется тропизм и таксис
влечение противоположностей к поединку
истребителю вертолету танку
и прочим измерительным приборам
как в силомеры аттракционы
въядришь кулаком по красной подушке
и вот уже на тебе погоны
и платье из поплина на юной подружке
счастливое платье как пел окуджава
под платьем грация из индпошива
играет оркестр в открытой ротонде
проклятие империалистической банде
шлет прогрессивная сверхдержава
плюс рабочие путиловского завода
плечики крылышки такая мода
маленькая сумочка на локтевом сгибе
хорошо живется подводной рыбе
образца шестьдесят второго года
хорошо пить чай на дачной веранде
вставать и ложиться спать по команде
летит над миром стальная птица
несет ветвь оливы в механической пасти
корабли расходятся восвояси
и война сегодня не состоится
*
По-женски звали ее НикитА,
а его по-мужски - Никита.
НикитА была еще та,
как торпеда ладно отлита,
террористка, разведчица, даже до туалета
не доходила, не выставив пистолета,
с глушителем-огнетушителем для гашения света
в глазах русского богатыря,
чтоб цээру не тревожил зря.
И еще НикитА имела кота с выраженьем лица, как у бандита.
Такова была НикитА.
Иное дело - Никита.
И Никиты не было ни пса, ни кота,
ни жука, ни даже москита,
ни иного скота,
ни зеленой мухи живой,
чтоб кружилась над головой.
Вот, к примеру, ничтожного комара
задержала охрана вчера.
Мог бы и сам прихлопнуть, размазать по коже.
А не дали, суки. Похоже
и впрямь помирать пора.
*
Бронзовая голова на черном мраморном кубе
соображает, как разместить ракеты на Кубе,
да так, чтобы не заметил кудрявый Джон.
Но Джон и за гробом неплохо соображает,
военно-морскую эскадру в путь снаряжает,
а на досуге пленяет прекрасных жен.
Одна из них теперь уже не одна из,
она уже ни Кеннеди, ни Онассис,
но в талии - пчелка, и ножка под ней стройна,
Монро конечно покраше была блондинка,
плывет по Стиксу, истаевая, как льдинка,
и тоже боится, что скоро начнется война.
На белом экране мелькают- мелькают кадры:
навстречу друг другу движутся две эскадры.
Ракет не счесть, направлена каждая в цель.
Но вот придет в Аид бородач со свитой,
и обнимется с Джоном, потом с Никитой,
и оба вместе скажут: превед, Фидель!
*
Золоченая мяч-голова лежит на гранитном кубе,
смотрит на Новодевичье, но думает все же о Кубе,
о Карибском море и широком песчаном пляже, о рае сигарном,
о Батисте-диктаторе, об отеле шикарном,
где шоколадные девочки, как говорится, всегда к услугам,
а приведешь друзей, так свистнут подругам.
Лежит голова и думает о бородаче Фиделе
и о брате его Рауле, о проигранном общем деле,
и рады бы в рай, да ряды поредели.
Поредели ряды, вера в сердцах угасла,
все больше хочется белого хлеба, да жирного масла,
заграничного автомобиля, длинноногой бабы вне брака,
никто не хочет завода, колхоза, барака,
кладбища, затопленного вследствие строительства новой плотины,
ни холодной каморки, ни голодной скотины.
Не хотят даже космоса, а чем он им не задался?
Воля б моя - заснул бы, век бы не просыпался.