Артём Пудов
Две миниатюры
Чужая музыка
1.
Дремучая злость добавила перца в трапезу. Из неё, как ни вертись, не выйдет стихов. Молча пишет вечер-дурень на утро кляузу, и не усталость - запоздалость спотыкающихся слов. Одиночество, ночь, дом, где окна зарешёчены, и не будет, чую кожей, толка в дикой чехарде из ностальгии, из шепота, а песенка окончена, и что я жду на корточках - письма ль на голубя крыле?
2.
Арво Пярт там бороздит океаны тишины и смычок бередит в районе души. Шнитке, Моцарта внутри столь доходчивы ноты, и "Всю неделю", скажешь, "музыка", а я - "Грусти скакуны". Возвращается память хитрованом с отмычкой, и в чём дело, не знаю, хотя дальше жить - с этой птичьей, нелюбой, смешной перекличкой из разговоров невернувшихся, из усмешек и тех "Фьюить!" Глядишь в зеркало, а только грим вряд ли смыть, не расстаться вовек с горделивой табличкой: "Моё сердце потеряно, душа в ухабах, и как дальше быть?" Дальше - я не советчик, любовей сдатчик или сбытчик. Здесь дела, дорогая, от просторной сумы до незримой войны, и не знаешь, лучше в полон иллюзиям иль с творческой квотой. Здесь чудь и стынь без тебя, дорогая, а с тобой - бесед крохи, надежд гроши... И солнца луч от твоих глаз, чудо кожи белизны.
Подожди!
1.
Подожди! И мы пройдём по дворам и углам, где граффити-рифмовки, где щёлкают семечки, где назначают не свидания, а так себе, стрелочки, и где глаза спокойны вообще без панорам. Где собачья удаль вместе с горем кошачьим, а хозяева найдутся когда-нибудь потом, где в домах столы накрыты - нигде пол не запачкан, где вдруг откроет от безделья дитя новый том, да услышит гуд подков и гусарские напевы, бесконечные галантности, и млеют девы. На перины ложатся, но скаред-покой в это время бесполезен, как пастилку за щекой. И замрёт ребёнок, застынет в позе мыслителя. Ах, к чему и от чего же столь банальны родители, если б в гонках и джунглях - это одно, а ведь не найдено, не понято мудрости зерно. И дитя все дворы и углы обойдёт гордо, чванно, назовёт быт отцов, матерей окаянным. Что ему до иронии в самых пафосных словах из книг, сокрытой и не вызвавшей страх?
2.
Подожди! Пока ты вызываешь огонь на мою помощь, я молчу, не намерен раздражаться, и по-птичьи меняю взгляды, вкусы в глухом своеобычьи, ужом на сковородке кручусь, удавку подменю на помочь. Пойдём туда, где наши сны и желанья, где перемирие - не ветка, а война - не меч и щит, где слышим учащённый окраинный бит, и где глотает путник постоянно окончанья. Он расскажет о странствиях через воду и огонь, на едином дыханьи - про любую тебе хтонь, но о главном промолчит, в одиночестве задремлет, и ничего никому с тех пор ни разу не емлет. Я тебе обозначу: жизнь сильна и строга. Значит, всё-таки исправлять кривизну. Шарить всё-таки лучше не в карманах, а по дну, находить в людях добротолюбия шелка. На окраине дышится, всё видится прекрасно, но закрой, пожалуйста, входную дверь. Я знаю точно, без нажима - чужие мы теперь. Ты - туда, я - сюда, и удачи, покуда солнце красно.