Андрей Полонский
Возведение голоса
Возведение голоса
О новой книге Наталии Черных
СЛЕД ЯЩЕРИЦЫ
http://polutona.ru/?show=0811203247
(1) Мы слышим голоса, которые приходят к нам из сумерек, где покоится время. Они пробиваются к нам сквозь шелест и шум, обретают весомость, их тяжелит плоть, их пронзает свет. Но всегда и всюду у голоса только три пути. Один ведет по лабиринтам дат, от жизни к жизни, другой – уходит глубоко к землю, ищет почву и корни, блуждает по тоннелям и пещерам. И, наконец, третий, возводится к небесам, к общему источнику всего этого говорения, бытования, случайных встреч, разлук, связей, полузнаний и полусуждений.
Так бывает в живописи, когда картинка значит совсем не то, что на ней нарисовано. Она – всего лишь (даже не символ, нет) – намек, полуобман, способ вылета за пределы расчерченных измерений. Но ты не можешь оторвать от нее глаз, она притягивает тебя снова и снова.
(2) По «Следу ящерицы», новой книге Наталии Черных, ведет именно эта сила возведения: отсюда – к источнику бытия. В сущности, это старая практика, и отнюдь не только литературная. Так устанавливается «связь» между повседневным существованием и дыханием, на котором всякое существование крепится.
Однако есть вещи, которые умеет только поэт. Он отпускает свой голос и возвращает его обратно, используя оговорку, деталь быта, случайный предмет или поступок, как сачок, на который ловится нечто, уже казалось бы лишившееся плоти. Стремясь – туда, мы до сих пор остаемся – здесь.
«Место! Да есть ли хоть какое-то место, где можно остаться.
О котором не скажет какая-то женщина: наше место на небесах!
Старуха же улыбнётся: ей скоро в «Агрикантину», для священника выбрать обед.
Место есть, и оно ожидает».
Давление повседневности и присутствия в ней, какой бы эта повседневность в иные минуты не казалась невыносимой, даже не борется, а гармонически сочетается с иной мощью, выводящей за все пределы. В образах прошлого, настоящего и будущего, конечно, существует, только настоящее, наступившее, но оно пронизано токами былого и отсветом грядущего, и потому именно из него можно найти дорогу, выводящую за пределы, прочь, не к тому, что кажется длительным, а к тому, что остается надежным (читаем в слове надежду) и неизменным (видим в слове отказ от легкого варианта быть поменянным и разминаемым на вещи, поименованным как вещь).
Среди текстов, открывающих книгу, есть один, уже процитированный мной и сразу пленивший меня, под названием «Агрикантина», где все эти пути и темы сходятся и сплетаются настолько причудливо и зримо, что туда, вовнутрь хочется попасть и остаться там навсегда. Это место праздника и преображения, где бытие открывается во всей его полноте.
«Агрикантина - окраина, ноготь судьбы, захолустье.
Вот батюшка в белом кофе спросил.
Жанна, горное чудо, кофе ему принесла, пепельницу и карамель.
Пустословие спичкой сгорело,
кофе и карамель с родниковой водой - это уже богословие».
…И вправду, это уже богословие. Чище не скажешь…
Посвящение этого стихотворения – «Новороссии и людям Новороссии» дает как раз ту привязку к мгновению и точке на карте, которые так необходимы поэзии. По крайней мере той поэзии, которая нравится мне.
(3) …Человек трехчастен. Плоть, душа, дух. И электричество, сила возникает только тогда, когда заряжены все эти элементы. Мы живем на земле и уйдем в землю. Но сами мы не принадлежим этому уделу, нам заповедано иное. Все остальное – необходимые и достаточные детали.
«Есть на скорую руку - как записать гениальную мысль,
она покажется идиотичной.
Но что в человеке лучше идиотии.
Собеседник пришёл, сел и спросил: где тут Бог?
Время уйти. Вот коробок с пищей и вот порог.
Ответ на ладони, он выдохнут. Отвечать неумно.
Бог снисходителен к острым вопросам; он, как нарисовано, в силе.
Зачем Христу именно этот Макдональдс?»
Как далеко может увести только одно акцентированное слово – «идиотия». Шаг, еще шаг: блаженные, нищие, с трясущимися руками, просящие подаяния на всех перекрестках мира, игроки и забавники из кино фон Триера, странники и разбойники, готовые сказать «да» там, где другие будут таиться в коконе своих тесных стен, в коконе своего страха и отказа. Но только так возникает любовь – случайно (от имени луч), странно (от имени странствие).
«он есть так, как неумела играть на скрипке - и вдруг научилась;
на той стороне;
образуется облик его; звук пошёл с электрическим призвуком
при появлении;
заходи: чай, опиум - не помню, что ты любил есть;
здесь и лисица его,
долго понять не могла: или придумала, что люблю -
или так сильно любила
выходит, любила»
(4) В современной русской и русскоязычной поэзии, если говорить о ее ритмической структуре и словоряде, ясно представлено три способа письма. Одно берет начало от классики 19 века и ведет через советский стих к правильному и организованному, привычному для более или менее массового читателя, но уже отработанному стилю. Другое стремится быть вписанным в англизированный постмодернистский и структуралистский контексты, ищет раскрыть новые значения и смыслы и часто полностью теряет на этом пути связь с музыкой, ее органическим центром - мелодической природой языке. И, наконец третье, так и не смогло выбраться из-под развалин поэтики и тематики Бродского с его псевдобиблейской напыщенностью – на городских мальчиков и девушек Петербурга, Нью-Йорка и Москвы когда-то это влияние оказалось очень сильным. Теперь в большинстве своем они уже почти старики.
Но Наталия Черных – мимо этих практик. Спасением становится здесь именно то самое пребывание в языке, которое делает естественной и ненатужной встречу европейской и русской, освященной цивилизацией и глубоко народной, манеры говорения; но, что быть может для меня, – самое существенное – рок-н-ролла и молитвы, потому что, с моей, конечно, глубоко личной и частной точки зрения, только там, где встречаются рок-н-ролл и молитва, - цветет жизнь. В иных местах – только разговоры о ней, имитация и описание способов умирания всего того, на чем она способна крепится – человека, Бога, времени, пространства, воздуха.
(5) Морисоновская ящерица легла закладкой на раскрытое Евангелие. Это мгновение, но в нем много надежности и надежды.
«Тонкие кристаллы концепций хрупки,
не утолят жажды.
А маковое молоко в ступке
она видела лишь однажды».