Константин Рубахин
Зима
Зима
сигнал уходит,
наступает лес
кто здесь остался и зачем он здесь
как подчиняется своей природе
когда уже не ловит МТС?
чем глубже тем древней язык и люди
и чище снег на омертвелой ткани
болот, лесов, холмов, степей и рек,
которых, шубою закутавшись, достанет
знакомый нам по сити человек
----
мужик выходит. Вокруг него овца,
и белый пар под пыжиком
не выдает лица
а только слышно нам
гуд верного словца
из черных дыр пристроек достает
саней плетеный короб, рыжего,
обросшего как пальма у конца
земли, которая стоит в сенцах
из кадки выросшая,
коня, и вяжет с кожаной прокладкою хомут
и лезет, утеплясь
и за воротами его стреляет кнут
как силу лошадиную зовут
конечно знает весь
колхоз. и слышал, что встречать
из города какого-то юнца
но уже выжившего
из неокрепшего, забитого наукою ума
какого лешего сюда, когда зима.
---
до города верст десять по реке
а по дороге будет все пятнадцать
и решено к вокзалу добираться
по льду - пока один и налегке
----
Обычно город малого размера достает
Единственною улицей до церкви
Вокруг которой даже время терпит
Боясь изжить загадочный народ
Потеют стекла грязью янтаря,
на них вода, насытившись железом
Стекала вниз по вековым карнизам
и встала в первых числах декабря
такое место сообразно ярлыку
Райцентра по своей мифологеме -
Как тайный путь от канцелярской фени -
К нетраченному языку
О языке: Здесь жил продвинутый до азии казак
кто по степям неся украинскую речь
Не смог ее невинности сберечь
Ей сделав суржик триста лет назад
вокзал, как бы стесняясь простоты
Райцентра на который служит
До выхода с перрона не покажет
Куда попал ты
вокзал до города не достает
И улица - которая от церкви
Сюда приходит и по кругу вертит
Автобус желтый в бежевый налет
---
Непросто сани править по песку -
идет обочиной дорожный архаизм
Никто не наблюдает так за ним,
Как было б, занеси его в москву
----
Из поезда был вышедший один
В одну минуту этой остановки
Явились шуба белая и в мех ей шапка
И желтый с человека чемодан
----
узнав, встречающего по саням
сам тащит кладь и на сиденье влазит,
задвинув телефон, оставшийся без связи
внимательно глядит по сторонам
----
Мужик в овце пять реплик для проформы
сказал и, покивав ответам,
вернулся к управлению - на этом
продолжилась дорога к дому
без слов. отъехали от трассы
вокруг пустыня, тополиные посадки
хрущевские очерчивают грядки
сейчас сказали б - симулякры леса.
---
пятнадцать километров и одна
задача - надо не замерзнуть
пока кобыла по сугробам лезет
в последний час от светового дня
----
Снег ослепил, ускорив упавший свет
который боксером наощупь соперника шарил
человек с чемоданом боксером себя не пиарил
но в глаз получил за брошенный взгляд из под век
чем ты сильней тем дольше в состоянии молчать -
убеждено мужское населенье
чем дальше в степь - тем тягостней молчанье
и только дым разносится из-за руки с кнутом плеча
Агорафобия мешает горизонт
сплошною ровной линией замкнуть
зимою степь тупик, а никакой не путь
зима разумной жизни не сезон
скрипела сбруя, кости и в снегу
стонала физика, полозья подпирая
хлестали вожжи, тяга гужевая
с обидой озиралась на бегу
---
вчера была москва и турникет
по боку мазал светлым пятаком
и люди были, с которыми знаком,
но больше - нет.
вчера была работа, интернет
светился кремль зороастрийским замком
и новый год двухтысячный по знакам
был должен отличаться от всех лет
сейчас поможет нам ну только вертолет
но вызвать - связи нет район тут дикий
во фризе сгину новой эвридикой,
орфея для которой нет
он так всегда ждал смерти вот сейчас
как в самолете, чуя турбулентность
плюя на всё, осматривая местность,
уже прощаться с жизнию начав.
----
он спал в пути и видел, что деревня
и дом пустой, забор, забытый двор
и только слышно за калиткой разговор,
что умерла настасья алексевна
во сне ему казалось, что с тех пор,
как видел мать отца
прошло не больше года
что он не выдержал бы дольше города
без летнего здесь месяца
и просыпался, с бьющейся аортой -
дом десять лет стоит пустой пустой
на лето служит очень загородной дачей
а месседж сна остался непрозрачен
не совместившись с актуальной частотой
----
приехали - он вышел на зевке
и провалился больше чем по пояс
барахтаясь он на дорогу вылез
снег доставая, тающий в носке
дом пустовал, согретый для него
соседом, старым, не берущим денег
за поддержанье хат для однодневок
принципиально - пока живой
---
внутри не изменилось ничего:
трюмо, шкаф с книгами, на ножках радиола,
сервант, в котором запах корвалола,
пипетки, рюмки - за стеклом стекло
на стенах фотографии и масло
пейзажи, облупляясь бережет
где озера сереющий кружок,
сосна, плотина, сзади сохранилась надпись
поручику в день увольненья - забудь
военную профессию, достанься
своей земле, не понимая счастья
остаться памятником где-нибудь
---
от кислорода сильно легче голова
наш человек, внедряясь в обстановку
бросает шубу, чемодан и шапку
на лавку у досчатого стола
а сам садится на другую лавку
достав конверт, согнутый из рекламы:
"дизайн, полиграфия: все и сразу"
находит в внутреннем кармане папиросы
берет одну и набивает планом
руками еще красными с мороза.
---
С дороги слишком много тишины
ждет появившегося в этом доме
и чтобы заглушить в ушах ток крови
наш человек находит у стены
из проводов ведущий к радиоле
под крышкой полированной была
большая черная "мелодия" пластинка
а сверху - небольшая синенькая
которых много в ящике стола
прозрачных - взятых из журнала
квадратного, посередине дырка
и верстка очень динамичная, что было
для семидесятых даже нагло
сейчас поди найди такой контент -
семь дюймов звукового коллажа:
читает Лев Толстой, насекомые жужжат
с эльбруса говорит корреспондент
и музыка: радмила караклаич,
роксана бабаян, луминица добреску
pink floyd, king crimson, yello, arabeski
все просмотреть - занятье на ночь
---
проснуться засветло как не был вечер буен
в снежный сезон и без работы - фокус
любой из нас такой же как и фикус
им правит люмен
и цельсий - царь воды
чьи показанья
определят твои с природой отношенья -
насколько теплый ты,
И какова температура окруженья.
---
зимою голову не поднимаешь вверх
на холоде к плечам подтягиваешь уши
перед собой отрезок видя суши
шагах в трех
кто автор русского выражения лица
с его латентным ко всему презреньем
фиксированным коллективным устремлением
не позволять высказываться,
и принимать в свой адрес
любую шутку и смешок со стороны,
привыкнув к окружению страны
которой частная неадекватна радость?
что только социального в обоснованье не предполагалось -
спроси ответа у зимы,
когда аэродинамически согнув гордость
под ветер выгибаешь горб спины
и прячешь в шарф что только что сказалось
для русских идея энтропии
как отобрать и ровно разделить
развилась из желания согреть
за счет экватора хотя бы часть россии,
которой в тропиках колоний не досталось
поэтому метафора тепла
живет в любовной лирике и в близких ей контекстах
так, например, за чужой счет обогатиться
по-русски скажется - нагреться
жизнь - теплится, и греет похвала.
---
в мороз, как при любой стихии
есть повод называть друг друга "ты"
подталкивать с улыбкой, и прочие осваивать черты
соборности, которая в россии
включается, как некий форс-мажор,
как будто вместе выпили по стопке
межличностные перегородки
сжирая, как в деревянной комнате пожар
за это людям близок мчс
с его спасателями, готовыми на все
ты в кризисе, а тут - мужик такой большой
в оранжевом комбинезоне весь
тебя уносит и ты рад вниманью
и каждый, кто посмотрит на такое
конечно пожелает быть тобою
и это тайное, опасное желанье
чтобы спасатель, как бэтман над страною
летал и мог в любые двери,
войти, не тратясь на звонок
чтоб как спаситель каждому помог,
кто позвонит ему, в него поверив
---
В холодном смоге просыпается село
Замерзшее крыльцо, паленый уголь
Мороз уже приычка, а не убыль -
упругий снег, узорное стекло
По белому цепочки поселеий
Счастливец, пролетающий увидит
подумав вероятно, что медведи
Из того леса здесь проходят. и олени.
Приятно, когда нет озеленений
И ничего твой взгляд здесь не отводит
заметней на снегу следы и люди,
Чьих ног цепочкой стынут повторенья
---
наш человек замерз и заболел
проснулся с горлом и досадным чувством,
что если каждым обретенным плюсом
считать полученный организмом цельсий
То за ночь он довольно преуспел
так что к утру уже не стало сил
Передвигать нагретым организмом
он только на постели сел
И взглядом не нашаривая смысла
Здесь быть, собою наполнять округу
не в силах встать и сделать звонок другу
хотя б соседу из памяти вытаскивая числа.
Однако жар и ломота в суставах
Мешали жить даже в тепле перин
И желтый чемодан нес аспирин
В отсутствии души, которая б его достала.
Он так лежал и видел всякий бред
Который сообразно положенью
Нагрянув, запустил сознанье
В свободный от реальности полет:
Он яблоки держал в своих ладонях
А на шкафу пластмассовый олень
с ним говорил, когда со всех сторон
Выпархивали голуби с обоев
---
В деревне в двери почему-то не стучат,
а просто, будучи уже внутри,
кричат вглубь дома, стоя у двери -
так днем, и в окна барабанят по ночам.
---
Он так лежал, когда пришел сосед
с пюре-картошкой и кастрюлей щей
и, видя положение вещей,
Поплелся к телефону на предмет
Позвать единственного местного врача,
Точнее фельдшера, точнее фельдшерицу
Которой дом стал превращен в больницу
Дав крышу докторским ее вещам.
---
она пришла и топала крыльцом
на его досках оставляя снег
Сосед ей вылезти из пальто помог
мех ворота попридержав лицом
врачу известна каждая изба,
хотя здесь это называют домом
проходит он по комнатам знакомым,
обычно мимо замолчавших баб
тут дом пустой - казалось вынеся одну
последнюю хранящую семейство
обжитое освобождаешь место
так просто от кого, а не кому
позднее бревна от пустого дома
отбившись, возвращаясь к лесу,
ползут с горы к реке за огород
оставив улице возможный поворот
и детям сада яблочного брошенный обвесок
места такие потеряв семью
растут, как знак того, что нету человека
на метры к свету приподняв за лето
бурьян, репей, крапиву, коноплю
и от любого охраняя это
как командерия бордо марго гран крю,
гнездо вампиров, спрятанных от света
как пирамида мумию свою
---
врач с сумкой пожилого дермонтина
к кровати металлической подходит.
перину вековую на ней гладит
и вспоминает в детстве как перина
Вздымающая простыни постели
Ее ложащуюся принимала
А бабушка ее в кровать вжимала
Чтоб черти внучку ночью не носили.
----
перед врачом любой, как ни бодрись,
становится униженным и слабым
он вспоминает как выглядят микробы
как бесконтрольна внутрянняя жизнь
врачу известна любой болезни тайна
написанная незнакомо на латыни,
или славянскими запутано-кривыми
буквами - остатками арабского дизайна
и все наоборот с больными:
им как бы неудобно, что собой
съедают время доктора и скорой
карета под окном и под соседским взором
их как бы беспокоит.
они, поднявшись на подушках, шутят
на самом деле им легко с врачом,
который теловеденью учен
и знает, что внутри и помогать им будет.
---
наш человек, приветствовал спасенье -
семейного для целого села
врача, которая уже взяла
его под локоть и давленье меряла,
смотрела, ложкой помогая, горло,
хоть видно было все на первый взгляд,
потом из ампулы тянула шприцем, взяв
сухой рукой его именословно
---
закончив, доктор и сосед
на кухне за столом расположились
тек черный чай, тянулась новость
под кислый барбарис конфет,
на вкус не дашь которым десять лет -
их полный шкаф от бабушки оставил
открывшийся под старость диабет
---
сухие иглы чабреца
ссыпались в белый фарфоровый чайник
и запах сена не то печенья
вертелся паром вокруг лица
тимьян полгода лежал в тряпичном
из майки сшитом цветном мешке
и жизнь у травы оказавшись длинной
крутилась с сахаром в кипятке
он рос у дома - чуть выше в гору,
с библейским именем асиянь
а сверху пятна на ней - коровы
жевали до снега зеленя
зимой не ходит никто сиянью
лежит вверх белой своей спиной
и только с краю горы санями
двустрочье вырезанное виляет
как след от боинга выхлопной
дым из трубы, под которой живы
и в печь подкладывают дрова
перпендикулярен перспективе
и паралелен другим дымам
и так не все здесь дымоточат трубы
да и дома здесь не все стоят
провалы крыш нарушают ряд
улыбкой местных, переживших зубы
----
так разговор, доносясь из кухни
до человека в своей постели,
менял свои, проплывая, формы
вдоль фотографий семьи настенных
они стояли втроем над картой,
собой полярный венчая круг,
в средине прадед, что не застал он,
по краю дочь и ее супруг
у них едва шевелились губы
слова из кухни в себя приняв
и липла мокрая простыня
на карте розовая страна
вокруг Европы воздела руки,
синела жилами по животу
длинных сибирских рек
а под ногами ее тонул
японский морской конек
---
вокруг, известка, рукав в побелке
выглядывал пуговицей пиджака
из шкафа, который желтой газетой
от мела себя спасал.
сквозь окна не видно с штакетником садик
за наледью на стекле
а между рамами в граненых стаканах
упавшие мухи в сухой кислоте,
так надо, чтоб пар не затягивал стекла,
а мухи тут для того,
чтоб лежа в стакане напомнить о теплых
моментах этих широт.
он знает за стеклами каждую ветку,
черемухи, вязкую сушь
синильную косточку - как если таблетку
нечаянно разгрызешь
дерево летом губами за ветки
козы тянули, встав,
как человек опершись на штакетник,
зеленый срезали стаф
а что оставалось, когда уйдут козы
коричневой длинной лозой
в иные моменты годилось под розги -
красной учить бороздой
---
дети в семье содержались в порядке
анастасия была
учителем в маленькой восьмилетке
посередине села.
вот ей семнадцать и черные косы,
на курсах учителей
двадцать девятого года выпуск
на фото лежит в столе
потом был тридцатый, макаренко вызов
улицы принимал
вот класс ее первый, школьники лысые
на сепии фотобумаг
в то время был голод и не ценился
круг несъедобных вещей
не евший пять дней не способен учиться
как, впрочем, и жить вообще.
--
был случай: в райцентре по приглашенью
вечером доктора
зашли выпить чаю с еловым вареньем,
с собой была голова,
которую, уже не известно зачем
после работы взял
анастасии брат (был врачем
во время войны пропал)
в мешке оставляли под крыльцом
и чай пили полчаса
вечерний осенний одноэтажный район
окон закрывал глаза
потом уходя из теплого дома
и под крыльцо заглянув
не обнаружили мертвую голову -
кто-то ее стянул.
и утащив подальше от зрителей
брезент тяжёлый тугой
его развернув, неизвестный грабитель,
смог совладать с собой
А позже зимою ходили коллеги
На заседания в суд -
грабителя сдали от страха соседи,
с ним евшие этот суп.
---
после войны у настасьи родился
четвертый, последний сын
уехал в москву, там и остался,
и, собственно, стал отцом
вот этому человеку из сити,
который лежит больной
и вместо семейных портретов видит
собственное кино
---
фельдшер ушла, сосед наполнил печь
и, посмотрев на дурака из сити
оставил воду и таблетки у кровати,
настольный свет, и наступающую ночь
---
он просыпался, вспомнить где стараясь,
а вспомнив, тут же закрывал глаза,
под одеяло с головою залезал,
забыв москву, себя, психоанализ
лежал, боясь, чтоб только не явились
привычные для места голоса,
шаги, беседу, запахи из кухни,
там, обжигаясь, чтоб не дать еде остынуть
обедают, где днем места пустые
знакомые соседские старухи,
домов которых крыши провалились
его трясет, от каждого движенья
внутри взрывается идеальный холод
часы стучат невидимые с полок,
по дому прежнее распространяя время
из-за дверей в соседней комнате трюмо
его в себя поймало отраженьем
покрасив голубеющим неоном
от света уличного фонаря
в зеркальном повороте коридорном
умножив это все на полтора
и кто-то появляется в дверях
Далеким ощущением знакомым,
и вот уже у головы стоит
а он лежит похолодевшим комом
собой не управляя и не владея словом,
которым его голос говорит
---
есть способ сбросить лишнюю мороку -
перевернуться, кашлянуть, водой
запить какую-нибудь таблетку,
хотя бы руку протянуть перед собой,
но упакованный прозрачной рыбной пленкой
как на прилавке человек лежит
снаружи - спит, как майский жук скребется,
коробку раздирая - изнутри.
с утра сосед его придя проведать
найдет спокойствие и мир в фигуре спящей
как школьник, просыпаясь ищет
в шуршащей ночью спичечной фанерной
коробке майского жука, и по усам
определяет - жив
и смотрит, еле еле приоткрыв
в блестящие жучиные глаза
----
сосед садится, решая подождать,
когда проснется городской больной
на стул у изголовья и спиной
опершись на железную кровать
на карте восхищается страной,
пытаясь свое место отыскать
Но, посидев так глядя полчаса,
решил, что много поважнее дел,
пошел, бубня за сенцами надел
ботинки, возле самого крыльца
остывшие, и вышел в снег за дверь.