Алексей Кияница
запахи детства
***
в недрах ночи
в коконе усталого настольного света
слушать через открытую балконную дверь
ночную бескрайность
далеких собак
журчанье арыков
и мировой гул
***
пар изо рта
хвоя густо и терпко
из сияющих дыр
в небесах бархатисто-серых
прозрачные косые колонны
с органной торжественностью
на город внизу
далеко
в тишине знобящей сырой
над ущельем кукушка
вечер застыл в капле на ветке
ты совсем замерзла
надень мою куртку
***
вдруг заскучав
исчезаю из компании
на лестничную клетку
иногда выбегают
спрашивают
куда пропал
а она все не идет
Эйфория
в голове не умолкает мелодия
под которую вальсирую
в одиночестве над землей
талый снег
тревожно пахнет ожиданием
очертания предметов
отчетливы и контрастны
в потемневшем воздухе
поцелуй «с языком»
почти секс
бесконечные телефонные
разговоры не о чем
расшибался в кровь
обо все углы
***
отцовским одеколоном –
утро
зубной пастой и хвоей –
горн и физзарядка
пылью и опавшей листвой -
торжественная линейка
мокрыми тополями –
московские Кузьминки
где жила девушка
у которой были «Наутилус», БГ, Башлачев
родным –
дом в который вернулся
***
желтый Икарус
взревев исчезает
за расплавленным горизонтом
над вороненой сталью дороги
вновь застывает
полынный зной
дремотный стрекот
будто под водой
над головой колышутся
зеленые и желтые пятна
птицы звонко сверлят
горячий воздух
сосланные из города
старые вещи
прохлада и полумрак
и пахнет застарелой жизнью
струны протянулись
сквозь дым и листья сирени
по щекам растекается лето
арбузным соком
Моя Москва
Шприц телебашни,
Рабочий с Колхозницей,
ракета на постаменте.
Все как на плакатах,
все летит и сверкает
в лучах грядущего коммунизма.
В черноте под куполом
торжественно кружатся,
очерченные серебром
Большая медведица и Кассиопия.
А в Мавзолей не попали.
***
розданы рукопожатия
качнется земная поверхность
и еще долго
будут улыбаться и плакать
и крестить в окна
пейзаж в косую линейку
сверкают ртутные струи
уже поздно сомневаться
рано еще сожалеть
и нет на земле места
лучшего чем нигде
и времени
лучшего чем никогда