Звательный падеж
Лев Харитонов
Харитонов Лев Алексеевич,
e-mail: mickyhouseway@mail.ru;
авторский сайт: http://thebrokenhand.com
Спички
По стенкам нашей ванной раковины
ползла пиявка, оставляя влажный след.
Она пробралась по водопроводу.
Соседи разрезали ее надвое
и бросили в унитаз, не забыв
нажать на слив.
Спустя пару дней их кошка
ушла и уже не возвращалась.
Попробуй связать эти события и,
если выйдет, связывай крепче;
облей их 1/3 канистры бензина…
и прижмись к ним крепко.
Королевские Воды
на площади столпились старухи.
они заливаются смехом – продлевают
жизнь. обливаются кровью кур и петухов
из ведер с проволочными ручками…
свежая кровь на дряблых лицах; их
серые и белые жесткие волосы тоже
ей пропитаны.. сарафаны прилипли к телам
старух и стали видны острые ребра, локти,
ключицы, обвисшие груди, бывшие когда-то
их действенным оружием…
петушья кровь стекает с голов
блестящими на Солнце сгустками,
течет по векам, попадает в нос; при выдохе
из ноздрей старух идут красные пузыри…
костляво-кровавое сборище; кривые,
искренние улыбки. руки выброшенные в небо.
солнце запекает кровь на их цветочных платьях.
король мух собирает свою армию.
Шесть предчувствий и одно чувство
Парень, выкатанный из
Сдобного теста,
Вырастил сына, так и не узнав,
Что отец не он…
Парень, высыпавшийся
Марганцем,
Не дожил до
Совершеннолетия…
Парень, вылетевший из ниоткуда
Каплей каучука…
Да где его теперь будешь
Искать…
Парень, собравшийся из запаха
Жарящегося мяса -
Благослови его щедрость –
Теперь винодел…
Парень, отлитый из
Чистого золота,
Стал паршивым и лживым
Писателем…
Парень, наскоро свитый из
Ветоши,
Так и не выбросил
Белого флага…
Парень, выброшенный из
Чрева женщины,
Вероятно,
Я.
Певчий Парк
Есть птицы, поющие, глядя в небо;
И те, что танцуют за ломтик хлеба;
И те, что танцуют за так.
Мне видится Певчий Парк…
Есть люди, поющие ежедневно;
И те, что танцуют лбами о стены;
И те , что молчат во мрак.
Мне слышится Певчий Парк!
Если бы мы были рыбками…
Если бы мы были рыбками,
Я был бы Морским Чертом,
Питался б костлявым планктоном
Самого скверного сорта.
Мне мешали бы спать угри -
Я плевался бы в них чернилами.
Из глубинных и вязких глин
Вытащил бы ржавые вилы
И заделался бы писателем.
Вел б колонку в «Марианских Вестях»:
«Чрезвычайное происшествие -
Молодой Анчоус в сетях!»
Вскоре, плюну на воду и вилы…
Соберу пузырей рыбьих сотню
И сошью из них «шар воздушный»…
Здесь — в лучшем случае — противень.
Поплыву через контрастные воды,
Сбрасывая балласт…
Рыбы станут клеймить уродом,
А я не раскрою пасть…
Поднимается выше и выше
Тугой мой воздушный шар:
Рыба-ангел, Мурена, Пикша…
И машет клешней Омар!
Я успею как раз к закату
У светящихся берегов.
Быстроходный моторный катер.
Взрыв чешуек и плавников.
Фантазеры
Рассыпалось зеркало озера…
Фантазеры -
Клюющие хлеб с руки,
Дураки.
Рыбешки в ковше бульдозера…
Фантазеры -
Считающие гудки,
Дураки.
Салфетка
Вафельная салфетка намокла…
Я вышел прогуляться…
Сделал крюк…
Дважды
Мне на встречу шли
Две японки.
На одной из них был
Ненастоящий мундир,
Но она двигалась как
Императорская пони.
Я представлял, как эта девушка
простится со своей подружкой…
Как она будет идти домой…
Как расступятся облака, и засияет солнце…
Глаза японки заискрятся…
Пуговицы на ее мундире заискрятся…
Она войдет в свои покои…
Снимет мундир и все остальное
И ляжет в постель…
Я представлял, будто она
Полыхает в моих руках,
Подобно сливовой водке
В горле старого самурая…
Я вернулся к себе -
Салфетка на столе
Была совсем сухая…
Сувенир
Солнечный полдень. И блики…
Твои каблуки мелькают в кадре,
В квадратах цветной обожженной плитки -
Танец для искусителя — Прадо!
Золоченая птица с точным заводом;
Пружина к пружине — Мир!
Это счастье — сейчас обрести свободу
В обмен на такой сувенир…
Терция
Утренняя молитва. Терция.
Души наши, как клетки — делятся.
Насекомые тают, тлеют, плавятся,
Оставляя липкие пятна на пальцах…
Выцветшие жесткие волосы. Персия.
Солнце льется, как льется сердце.
В наскальных рисунках пламя — греться!
Из недр к белым площадям Греции!
Максим Горький
Так случилось, что Максим жил неподалеку.
Если точнее — двумя этажами ниже.
После ванной я принялся читать «Записки Охотника»
Ивана Тургенева. Прошло полчаса, а может и час;
Зазвонил телефон. Я ответил:
«Да».
«Привет, Лев. Это Горький.»
«Привет» — ответил я Максиму и отложил книгу.
«Что делаешь? Отдыхаешь после смены? Книгу читаешь? Какую?»
«Записки Охотника»
«Дрянь. «Эмпириомонизм» Богданова читал?»
«Нет»
«Есть спички?» — спросил Максим и замолчал.
«Принимай».
Я взял моток бечевки; обвязал пару спичечных коробков
одним концом. Выглянул в окно; увидел внизу голову Максима,
торчавшую из окна второго этажа и аккуратно спустил веревку со спичками.
Горький дернул за освободившийся конец, и я поднял веревку…
Я открыл «Записки Охотника» и продолжил читать.
Телефон зазвонил снова.
«Да» — сказал я в трубку.
«Спасибо за спички. Спускайся ко мне - есть разговор».
«Ладно» — согласился я.
Дверь в квартирку Максима была открыта.
Я вошел, снял пиджак и плюхнулся в кресло,
стоявшее у того самого окна, через которое передавались спички.
Я сидел долго и начал воображать, что
жду самых невероятных людей.
Сначала я представил, будто к Горькому
ввалился пьянющий Мусоргский. Модест шутил, хохотал,
как порядочная шимпанзе, и жадно глотал из своей бутылки,
вертя большими круглыми глазами. На его жакете сияли пятна жира
и блевотины (бог знает чьей). Скоро Модест уснул.
Он просил, чтобы к нему никого не пускали, особенно — ребят из «Кучки».
«Я позабочусь об этом, Модест. Спи» — улыбнулся я.
Затем, звонко постучав в дверь, вошел Лермонтов:
«Приношу свои извинения, любезный…» — оглядел он комнату, заметил
Мусоргского на полу и добавил:
«Ваш покорный слуга ошибся нумером. Ауревуар».
Репин с передвижниками, Куприн, Чайковский,
Нижинский, Салтыков-Щедрин, Бородин, Бунин, даже Тургенев -
люди врывались, оставались или выходили, возвращались снова…
Шум стоял невероятный, но все затихли, когда в комнату
вошел человек с блестящей, как сталь, кожей и огоньками вместо бровей.
«Имею честь представиться» — прошипел он — «Виктор Пелевин».
«Дьявол» — закричали многие, а Тургенев подошел к странному мужчине,
плюнул на свой кулачище и влепил проходимцу так, что бедняга вылетел в
открытое окошко за моей спиной…
«Лев» — крикнул Горький — «Куда ты уставился?»
«Все в порядке, Максим» — ответил я, а затем добавил — «У тебя
паутина осталась на усах и… брови горят».