Анатолий Жигалов
САД И ДРУГИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
САД
мне главное — быть в запустенье
запутанный тенью
как песня я в ветре играю
сгорая на углях весеннего грая
и ветвями веющих струй
(даруй даруй
невозделанность рая)
себя заливаю
а бронзовой ночью
очерненной чернью
я видел воочию
как в душу сиренью
внезапным пожарищем
так что вдруг зябли
бродягам товарищи
деревья и зяблики
падали звезды
и словно птенец
из пышущей грозди
рождался певец
я знаю земные услады влюбленных
плащом своей дремы
я их укрывал полусонных
я помню пролог предложенной драмы
тревожный залог на ключи от ночи
и огненный меч на закате
и непосильность задачи
в дремучих сердцах одиночек
бродил за аллеей аллея
и вспышки далеких мгновений
язык зашифрованный точек
ловил в паутины седые их грея
и охлаждая (горюя - гори)
как медный алхимик на тигле зари
и тая они открывали мне звездные тайны
и каждое слово хрустальной росою
нанизывал в звенья иглой травостоя
чтоб в пламени зноя
их выпарить снова
и квинтэссенцией золотого отстоя
солнца и влаги
и олуненной магии
лепты лесных поселенцев
и соловьиных каденций
творить медвяную поэму
адамьей тоски по Эдему
эдемьей тоски по Адаму
по дыму что сладок
по дому покинутому но родному
по первому пряному грому
по небу разорванных складок
" " "
проходя лабиринтом тропин
отзовись родниками равнин
светлым именем взмеченным ввысь
отзовись отзовись
от заснеженных тленом страниц
о изнеженных пленом ресниц
от привычных прирученных птиц
оторвись оторвись
от тщеславной бездушной толпы
от тщедушной и душной как пыль
жажды славы чьи жертвы слепы
отрекись отрекись
да главное — быть в запустенье
сокрыть себя листною сенью
согреть себя мглистою тенью
гремучими крыться громами
дремучими красться кустами
в пернатом рассыпчивом гаме
и тропы хранить в темной тайне
1966
скажите
опять я — в бред и в ночь
и вновь как будто утро отказалось придти —
Предтеча обезглавлен —
пляши же Саломея
ты добыла приз
целуй луженые проклятьем губы
губя — беги — и гибни — и танцуй
гремите грозные тимпаны
цимбалы — ветр и травы
взращенные одной рукой
а раковины зреют на дне моря
и меры нет измерить расстоянье
от губ к богам
содеянным губами
содеянное не вернешь не вырвешь
не выявишь жандармским заклинаньем
закланьем большеглазой лани
затмит ли затемнение темницы
свет пробившийся сквозь лица?
шепот средь шума
угол ли храма
голод ли славных
огонь ли для умных
муками праведных
пепел по урнам
кому кадим? чей пепел ветер взвеет?
проклятье с губ сорвется
словом
и слово — жизнь
а жизнь проклятье?
расписаны восход и воздаяние
вот лица опушенные лучами
их бреют по ночам
перебирай затасканные зерна зыбких истин
все белые — сюда
а черные — туда
просей прочти протри и сопоставь
сейте разумное доброе вечное
по целине целомудренных душ
(белое — черное) вечно — конечное
по циркулярам чернильных чинуш
да свет и тень
и свод небес и ночь и день и
грубая ладонь планеты
и пламя пламя
нет нет нет
и все-таки она вертится!
скажите солнце все еще восходит?
жизнь — ветр и травы
взращенные одной рукой
жизнь жизнь жизнь
слово слово слово
1966
в поисках почвы
простите
мы идем по тучам или черный
асфальта фосфор —
сфинкс растекшийся в ночи? —
загадка знойного зазнавшегося града
и нам ограда простой кладбищенской стены
лествица ввысь —
бесценный дар немого толкованья —
провал и прорва ада
и "да" стеснительное девы
и Веды в девственном сознанье
как искры в дантовом тумане
сомненье точит опоры мира
на ощупь в темноте
и вспышки в снах
да в тучах
по зыбкому пути
внизу не то огонь не то благоуханье
но как хотелось тело обрести —
ристалище желанья и жнивья
(о сладостный и скорбный урожай Голгофы)
и каждый вспоминает бытие
в золотолистных рощах
боль в суставах уставших не проросшими ветвями
о многорукий многоликий Бог
каким иным навеян воплощеньем
ты очарованному страннику земли
разъединить соединить и раствориться
тяжелым сердцем у меня в груди
стучится одичавшая планета
прибежище забредших одиночек
юдоли слез и солнца
глаз и тьмы
греха и грез
и жалких мольб
и ропота и пенья и нетерпенья
терпкого как пытка
и жадных жгучих жаждущих деяний
надежд и ожиданий
надежда движет мир
и сонм избитых истин
подковы точит заезженной кобылы счастья
надежда на хороший конец —
наездник на хрипящем коне
конец делу венец
терновый
венок из звезд на урну отгоревших зорь
лавровые венки актерам
исполнившим последний акт
тревожной как тростник
простой как "был и нет"
трагедии
не то не то не то
о зрители презрительно
пожавшие плечами
покинувшие зал
бредущие ночами
не то не то не то
как рано убежали
еще не вспыхнул зябко последний свет
трагедия: пролог преддверье увертюра
предначертание —
пришли после звонка
ушли до окончанья
так мы идем по небу или нимбу
иль по жемчужине в нам чуждом ожерелье?
"ах эти драгоценности
всегда лишь неприятности
то продаешь — по бедности
берешь — по вероятности
вчера надела к ужину
фальшивую жемчужину"
1966
озера зреют по утрам
и зримо их преображенье
когда скрывающий явленье
рассеивается туман
и унося свой влажный дым
воде он отдает — осоку
лес — купола — и путь высокий
лучистой перистой гряды
1966
***
уснуть
узреть
и озарить
прощальным письмам
золотых деревьев
готовых умереть
дарить конверты собственных ладоней
и петь
прошедшее безверье
наветы подступающей зимы
свечной нагар ночных агоний
сдать внаймы
двойным двуличным рамам
оставленных жилищ
и нем и нищ
брести
неся запрятанное "мы"
к переплетеньям рук и корневищ
за солнцем — к распускающимся храмам
1963
***
звенящий колокольчик солнца
упал в страну глухонемых
возьми свой посох
затвори оконце
твой путь чрез ночи напрямик
песочные часы
и лунные лучи
отсчитывают расстоянье
молчанье соловья
отчаянье ручья
предъявлены по счету расставанья
пускай луна зеленым маяком
зажжет сияньем призрачным дорогу
мир уходящему
мираж пустынь знаком
лишь тем кто изменил порогу
1965
***
И.Бокштейну
я разбил часы о камни
время — дохлая медуза
не угодно ль добрый Гамлет
развязать разбухший узел
на позеленевшей шее —
наконец процвел наш труп
весело язык синеет
в уголке распухших губ
устрица осклизлых утр
зло слизнула перламутр
циферблатом багровея
тяжкий шар земле довлеет
давит непомерным грузом
тень иссохшая медузы
1966/1970
***
как избыть как забыть как избавиться
от твоих истошных дорог
в их ухабах и избах раскаяться
даже каторжник кажется б мог
о Россия икон и колодок
бунта буйного и кнута
где неволя и воля бок о бок
под тобой каких три кита
знак твой: крест да решетка да нож
и пьянит тебя плаха и Разин
ты на лобное место идешь
и покорно коленями наземь
о дорог твоих хвойная дрожь
на распутьи европы и азии
1966
ОСЕНЬ
1.
Нет, не мигрень....
О.Мандельштам
нет не тоска но оскоминой грусти налет
воспоминаний ложка да детское "А" запоздалое
палое небо опаловых листьев полет
мимо шалых дорог где плечи маячат усталые
было и не было былью быльем поросли:
— экая невидаль, вновь воскрешение Лазаря!
мне в этот город на въезд не досталось ослиц
в петлях дорог захриплю задушенный заживо
важно ли то что литою как листья плитой
буду накрыт и закрыт и затравлен литаврами
лаврами пряными правдами драмой но той
что как залп холостой сослепу хлопает ставнями
это пустяк ерунда это ресницей смахнешь
это в пути иль в груди это детское "А" запоздалое
только вот палое небо не подберешь
и не возьмешь дрожь дорог где плечи маячат усталые
1966
Хромой сонет бродягам
1
благослови, Господь, бродяг и бесноватых,
забывших кров, в ком кровь кипит и рвется
вон из вен. звенит, пьянит и отдается
зову звезд и троп и трав. не им арбаты:
им ли знать покоя плесневелость?
в руки посох. плечи ждет котомка.
бороды и мха заиндевелость.
и прищур очей. и шаг в потемках.
и сквозь ночь внезапное явленье
огонька, далекого как эхо;
запах хлева, молока и лени
разомлевшей в сене в сони бреха
всех собак, сбежавшихся к порогу.
а во сне еще дрожит дорога.
1966
2
для птиц гнездо, для зверя
темный лог,
а посох — нам и нищенства
заветы.
М.Волошин
сохрани бродяг и одержимых
у кого в крови дорога бьется —
светлый проливень на дне колодца
где звезда от тьмы не отторжима
и воде поется как напелось
соль дороги, плечи жмет котомка
бороды и мха заиндевелость
оттепель очей и шаг в потемках
и сквозь ночь внезапное явленье
огонька далекого как эхо
запах хлева — стригунков смятенье
лай собак сбежавшихся к порогу
сеновал со звездами в прорехе
а во сне еще плывет дорога
1966, 1978
где-то Хлебников
дней двугорбые верблюды
истоптали лик толпы
и как дева увядая
груди долу наклоняя
золото круглит щиты
пасть на пастбище росы
и как повод паводка
Велемир уздой дождей
тянет бивни мамонта
рассыпая — чудодей —
зыв глагола площадей
и виты его власы —
словно петли —
намертво
новгородского витии
бубны буйвола бубнового
смесь татарий и россий
бить баклуши и башки
в бубны повторенья нового
не поймешь не расплескав
череп кормчий Святослава
между скал оскал Мамая
с гневным окриком Петра
пар Днепра крестообразно
высветивший Русь
но Разин
ты в крови играешь праздной
в вихре Азии стрельца
и грядешь октябрьской казнью
с бледным ликом мертвеца
и не доски огневые
отпылали яростные
то пророки нижут выи
под топор безжалостный
ты ли ты ли ты ль
Россия
иудейского мессию
призвала
кресты взрастила
зря посеяла слова
звоном злата голова
а наутро схоронила
как забыла
аль Перуну пировать
на своем пиру с похмелья
аль купчина тороват
прей свежатиной да зельем
иль зеленым глазом сфинкса
(там вопросы — сон песков)
или легче в вечность — финкой
и финал фемид готов
(или корчиться на дыбе
под лезгинку молодцов?)
взглядами степных созвездий
озирает небо Русь
бабы каменные вежды
в животы вперят
где ж вы
грусть надежд
и груз возмездий?
я ли сел не в тот челнок
и пороги не отмщенье
и не треснет черепок
под чуприной как спасенье
и не спишет все судьба -
список полнится
подсудимому судья
не поклонится
ковыляй своим путем
все зачернено кругом
нож ли точат или гром
иль звенит ковыль
и с серебристым говорком
цокает кавалерист
белый конь его повис
над крутым отрогом
и куда не повернись
поздно спохватились
эх ты жисть эх бедолага
эху к утру не поспеть
знать не первого бродягу
отпевает нынче степь
1966
Эхо Трои
1
куда ты мчишь седую пену
своих раздробленных валов
зачем несешь Елену
во тьму Троянских берегов?
и десять лет ни сна ни паруса
и десять лет ответа нет
пока богов благою шалостью
исполнится завет...
трещи трещи же борт триремы
для жертв припасены ножи
еще вам пропоют сирены
сиреневые сны и жизнь
и будет пламя будет ткани
ращенье распусканье и слеза
тропу пробьет в морщинах ожиданий
и ночь охватит мудрые глаза
увидевшие сквозь завесу тьмы
медь и мечту и мраморные плечи
и терпкую смолу кормы
и круговую вязь блужданий человечьих
1966
2
как дереву сродни измена
бегущих низко облаков
так на беду несло Елену
во тьму троянских берегов
скрипи поскрипывай трирема
для жертв припасены ножи
еще нам пропоет сирена
про дуб мореный и про жизнь
про даровые гекатомбы
про зону вечной мерзлоты
про вольной воли катакомбы
в свинце газетной слепоты
куриться дыму — ткаться ткани
сходя на нет пока слеза
омоет тропы ожиданья —
терпенья зоркие глаза
жизнь круче сказки — и полночи
листая книжку ждешь конца
а быль не стоит между прочим
и выеденного яйца
постыдной правды недоноски
и в зеркале не видим мы
на лбу досадные отростки
и пошлые росчерк сатаны
1966, 1978
Спас-Каменный
1
здесь нет у времени завещанной границы
сторицей воздается ожиданье
бессменных волн уныло бормотанье
и аргонавтам некуда стремиться
1966
2
здесь нет у времени завещанной границы
сторицей воздается ожиданье
невнятицы воды бездонно предсказанье
и кажется все может повториться
когда бы разобрать все бормотанья
но тщетен труд и холодна водица
1966, 1978
О. МАНДЕЛЬШТАМ
1
когда троянцы Елену умыкали
пленительную птицу эллинских широт
они наверное не знали
о праве убивать и быть убитым в лет
а птица пела птица пела
песнь палых листьев и опальных дней
сибирскими снегами белыми
не унимался Одиссей
ты умывался но не унимался
тот клекот горловой что без слезы
и все пространства сращивать пытался
дратвою слова соли и лозы
тот клекот горловой то волхованье
когда немеет сон под звездным кипятком
не щепотью не шепотом — страданьем
от радости и боли под венцом...
желтеет день кормой триремы древней
заплывшей из веков чтоб струи прясть
реки закованной кошмарами и кремнем
что ни ветрам ни времени не двинуть вспять
а птица пела птица пела
и мерно весел плуг распахивал волну
и золотые злаки крови спелой
из горла скорбного лились во мглу
1966-67
2
когда троянцы Елену умыкали
пленительную птицу эллинских широт
они наверное не знали
о праве убивать и быть убитым в лет
а птица пела птица пела
ей певчей что Скамандр - что Енисей
сибирские снега так белы
что побелел бы Одиссей
ворона белого извода
свой клекот горловой не в силах удержать
ты все пространство думал пить как воду
и с пересылкой в салочки играть
тот клекот горловой то бормотанье
когда уняться кажется невмочь
не одиссеей круговой — страданьем
все обернется и ворвется ночь
желтеет день как парусник неверный
заплывший из реки чтоб струи прясть
реки закованной кошмарами и кремнем
что ветер что река — ее не двинуть вспять
не двинуть вспять и не пустить по кругу
историйкой со скомканным концом
о том как соблазненная подруга
благополучно возвратилась в дом
а птица пела птица пела
и мерно весел плуг распахивал волну
но пересылки знают свое дело
и кровь приравнена к зерну
1966-67, 1978
***
приду — нальешь мне щей
сама присядешь рядом
благословляя взглядом
обыденность вещей
не спросишь как жилось
давно ли пала Троя
и станет вдруг игрою
больших младенцев злость
1968
Пейзаж в стиле Де Кирико
1
мою любовь измерит манекен
мадам пройдемтесь парой параллельной
соперница же в зеркале аллей
двоится профилем. Крыльцо улыбки
лишенное перил введет в обман
сам Винчи уловлял стеклянной сетью
беглянку губ и глубину долин
у бабочки фасеточное зренье
и это ее мешает видеть суть
часы не тикают а ткут секунды
льняная ткань смиряет вашу плоть
другая бедра втиснула в пространство
и здесь строитель допустил просчет
бесстрастный созерцатель сопоставив
два силуэта выведет иной
вне ваших примитивных измерений
а мне — увы! — картину не собрать
я точку схода видно перепутал
прогулки чинной четкий механизм
по парку идеальной перспективы
введет нас во дворец цветных витрин
где в позу каждый встанет как он хочет
наш дом из кеглей закругленных фраз
разрушит шар пока он не погас
1969
2
любовь к прогулкам — слабость горожан
ну что ж пройдемтесь парой параллельной
дробясь быть может в зеркалах аллей
где царствует и строгий план и случай
и как всегда мелькает тонкий профиль
сам Винчи уловлял стеклянной сетью
беглянку губ и глубину долин
у бабочки фасеточное зренье
и это ей мешает видеть суть
часы не тикают а ткут секунды
и эта ткань смиряет нашу плоть
ломая стройность чуткого пространства
и здесь строитель допустил просчет
бесстрастный созерцатель при наличье
двух силуэтов выведет другой
вне наших примитивных измерений
а мне — увы! — картину не собрать
я точку схода видно перепутал
прогулки чинный четкий механизм
по парку идеальной перспективы
введет нас во дворец цветных витрин
где в позу каждый встанет как он хочет
наш дом из кеглей закругленных фраз
разрушит шар пока он не погас
1969
ШМЕЛЬ
мохнатый ангел пестрого народца
веселый суд по утру затевает
по сини искры рассыпает
его труба густого звука
гагатовый камзольчик с позолотцей
и свитков двух соборная наука
1969
РОСА — РАССВЕТ
на створке зелени чье лоно ловит синевы настой
жемчужина нежна державной белизной
яйцо — птенца нездешней стаи
искристая икринка вся живая
пылинка льдистая беременная светлым
переливаясь дрожью предрассветной
вдруг вспыхивает острием луча
для слуха недоступным прозвучав
глаза слепя вновь молкнет влажным шаром
скрывая вещество грозящее пожаром
как будто из зеркального гнезда
ночной неосторожности звезда
звеня с зенита на землю упала
и в дольном граде высью воссияла
1969
КРЫЛО СТРЕКОЗЫ
какой работы щедрая рука
соткала этот кремль прозрачного весла
воздушной лопасти ветвистое цветенье
на трубчатом стебле руля
что на волне невидимой порхает
слагаясь в сканное строенье
в ячейках сот вечерних золота
сверкнув слюдой овеянного дня
рассеивая вышнее сияние
на стену трав вдруг капнет витражом
и вновь кружит ладьей неутомимой
под куполом овеянного дня
над городом склоняющихся шпилей
касаньем звона горсть алмазной пыли
1969
ЖАВОРОНОК
струна струящаяся влагой
в колодце раскаленном и пустом
где плавит синь златых колосьев сонм
в том колоколе безъязычном и глухом
певучий лагерь —
собор вольготного отчаянья
в незримой точке став кипящим льдом
сквозь пепел полевых молчаний
неудержимо бьет и бьет ключом
и в полдень льет и льет смиряя жар его
где ветер трав вращает ржи воронку
поющей раковины переливы жаворонка
1969
Ландыш в корабельной роще
1
где две ладьи готического взлета
ведут зеленый бег из одного гнезда
и там волна до одури крута
над ними мачта многоярусная
скрепляет их в паренье паруса
а реи реют белым что издать
звезда пронзительно могла
а над звездой звезда опять
и этих звезд молочная плеяда
над глянцем целомудренного края
воскрылий плавного угла
несется вспять к вратам иного сада
и льет не аромат а ласку Рая
1969
2
где сдвоенных ладей в сосновой чаще
зеленый бег из одного гнезда
и там волна до одури пьяняща
не опадает никогда
над ними мачты многоярусные
их звонницей венчают парусной
а реи реют белым что издать
звезда пронзительно могла
а над звездой звезда опять
и этих млечных звезд плеяда
над глянцем целомудренного края
воскрылий плавного угла
уносится сквозь мрак лесного сада
и бьет в колокола горя и не сгорая
в чернеющих стволах соснового угля
1969, 1978
ИЗ "ЛЕСНОЙ РОДОСЛОВНОЙ"
1
Вступление
избавь меня. Безе сбивают ложкой
беседа допоздна бессонницу сулит
когда Мадам берет метлу
и бьет о ножку ножкой
то правая слегка искрит —
какая право роскошь на ветру
гляди на мир мой птенчик сквозь дуршлаг
сквозь дырочки впуская спектр событий
и кроме точки где сойдутся нити
знай: все сомнительный паштет и пошлый шлак
и слов твоих несытая утроба
урчит и чавкает. И тишину коробит
1969
поляна
замшелую губу кривя в усмешке богохульной
корявый перст уставив в плавный диск
что над поляной дикою повис
горя издревле службой караульной
в кружке зеленоватых одалиск
(старик был баловень доверчивых дриад
в чьи очи золотистых луж
плескал созвездий мириад
да заплывал порою дерзкий уж)
они внимали трескотне его тирад
чему старик бывал сердечно рад
лесной ведун прихлебываю тюрю
мусолил лист потрепанной Псалтири...
3
река
тихой заводью вращаясь
река стреноженной струей
под зноем нянчит свой покой
порой лишь перья топорща язь
шугнет расплавленных стрекоз
сломав азийский их наркоз
и затикав что есть духу
они внимательному слуху
цедить начнут секунд проруху
"что прошло — того уж нет
что будет — то уйдет вослед
все живое в реку канет
канители той конца нет"
а река из петли заводи
убежать успела загодя
где пологи берега
и качели ветерка
мушкам всяческим по нраву
там журчит она по камушкам
радуя мальков ораву
словно в детской доброй матушкой
напевая баю-баюшки:
"полнят полнят сеть зари
и народы и цари
горемыки и счастливцы
нищие и кровопийцы
мудрецы жрецы невежи
все наполнят эти мрежи
где сейчас качаю солнце
мне луна зажжет оконце
да и солнцу не дано
дважды освещать одно
и сама я как ни жажду
себя объять не смею дважды
суетятся все а глядь
пересохнут черенки
и посыплются на гать
зыбкую где тишь да гладь
дел хмельные черепки
глина — тина — плоть-и-кровь
перси в смерти — персти ком
ласки — сказки / старь — свекровь
нови — и любовь их дом
без дверей и без окон"...
......................
1970
4
Река 2
июль полей. О половину влаги
за шелковый июль полей
когда на берег золотые фляги
льет лагерь трав
высь глубью голубея
гнездо совьет в зеленом омуте
мешая водяному тем
в июль полей
по руслу дней
журчу в истоме я
исток в осоке затаив
тянусь тянусь устами я
к устью
с грустью
в тени ив
где кончается июль
там на веки не усну ль?
а в полдень в пору слюдяного пекла
как пьяно и легко под чавканье копыт
дробится полированное зеркало
моих бесчисленных ланит
янтарный бык на плесе мелком
ведет подруг молочных по воду
и косит глазом и сопит
хвостом гоня назойливого овода
под мощным телом став упругой
быку я быть хочу супругой
чтоб лоно взломал грозный плуг
и семя цветами взрастил водный луг
1970
7
(ЭКСКУРС В ДРЕВНЮЮ ГРЕЦИЮ)
о Греция целительного Пана
бессмертный кладезь бренной красоты
с твоих поминок жар пеана
еще не охладев вознесся на кресты
Эллада дивная как бег ветвей вольготна
как их цветение ярка и беззаботна
так девы рек, ручьев, долин и весей
водили хоровод пленителен и весел
венками пенья копны кос венчали
печали и труды их игр не омрачали
сам Пан пыхтя на дырчатом орудье
с восторгом созерцал мельканье бедер грудей
сверканье стоп что в поле бьют как в бубен
ритм по ковру ткут сладостен и чуден
но этих бабочек порхающая рать
сатиру не дала благочестивым стать
однажды шествуя опушкою леска
узрел он розовый бутон соска
кармином весь расцвел и поскакал
о нимфа нимфа как здесь устоять
и он вперед и прыг а та бегляна
и гон стозвон и полнится поляна
копытным топотом и уж погоней пьяной
летит стрелой за струеногой панной
но близок близок сладкий эшафот
и вот уж плечи груди и живот
и воздух жадно пьющий пряный рот
сатир фонтаном поцелуев обдает
козлиную браду в шелк глянцевитый
упер — и нимфа никнет мятой
колена раздвигает вся дрожа
опав под лезвием желанного ножа
1969
8
КУЗНЕЧИК
А.Волохонскому
лицом щелкунчик
цветом — травы
осанкой лодочка — на речке
ногами — впрямь колодезный журавль —
бадью прыжка рванув зигзагом
крылом не знающим уздечки
к былинке гладкой путь направил
что твой Боян былины распевал
переложив их на гекзаметр
а весь был махонький кузнечик
но лихо мех пространств растягивал
1969
Тихий ангел
1
о прошлом о значении вещей
о глинобитной тишине вечерней
ангел тихий тенью эфемерной
сжав землю шепчет ей благословенно
о прошлом о значении вещей
2
улита, долог путь волосяной
в колодезь где ворочаются сны
а мальчик обруч гнал на водопой
купая смуглоту в ручье луны
и нежен был твой голос наливной
о мандрагора корешок живой
и далеко до смертной пелены
3
как далеко как близко и темно:
корить и каяться — отмучившись родить
родившись крепнуть из коры земной
окрепнув к ней приникнуть и долбить
и заронив блаженное зерно
в родную персть в крамольный перегной
порвать однажды скрученную нить
4
от звезд неугомонной чехарды
свихнуться право праотцам пустяк
растет над морем блеющей орды
двенадцать позвонков скрепив в костяк
годичный агнец — ангел наготы
и труд его — неспешный труд воды
родит упорство и вселяет страх
5
от голопузой звездной чехарды
свихнуться право праотцам пустяк
растет над морем блеющей орды
двенадцать позвонков скрепив в костяк
годичный агнец — ангел злой беды
и труд его — неспешный труд воды
родит смиренье и пернатый страх
6
о прошлом о значении вещей
о глинобитной тишине вечерней
и ангел тихий тенью эфемерной
лаская небо шлет благословенье
земле — шепча сквозь сумрак сокровенный
о прошлом о значении вещей
1970-71
***
зеленый воздух прост как озерцо в ложбинке
нечаянно плечо густую сень спугнет
и в темь пахучую вдруг капнет голубинка
и терпкий холодок по жилам сна пройдет
1971
2
горчичный опыт — черт в стеклянной трубке
свисти красотка — в восковой тюрьме
бесстрастно буду я взирать из рубки
на корчи те в пеньковой кутерьме
нет я не брат соленому разбою
кипенье крови — праздная игра
не видишь: в цветнике прибоя
любимец нереид качается Икар
и знает верно тот кого носили
чудесных птиц заемные крыла
что тает воск и глаз сдержать бессилен
кипящий берег пашню и вола
1972, 1978
РОЖДЕСТВО
безгрешный спирт — ядреный хрусткий пост
зверье строчит рождественские строчки
земле которая таит свой рост
в преображении взрывая почки
халдейский волк заворожен луной
оплывшей леденцом над голубою жженкой
в хлеву Младенец спящее руно
из нежных рук благословил ручонкой
под кровлями покой тепло и сон
на кровлях стынут маленькие звезды
волхвы и волки чуют чудный звон
и пробуют сторожко воздух мерзлый
окутал сон большие города
их стогны светлы и темны как гороскопы
куда вы всадники во тьме куда?
и мимо мимо молчаливым скопом
***
что горевать дитя: посильный плен —
запрятать бесенят под сень ресниц
как ставни затворить: нам страшен тлен
а полонянка у колен — из рода птиц
что горевать — поверь: с горячих плит
горючей каплей только прах взовьешь
и кто вспорхнет — по крылья в землю влит?
но полонянку — не любя — убьешь
1975
***
из полнозвучных птах плетутся все пути
янтарный мир — он как гремучий шарик
растет сжимается сквозь кий ладони жарит
и в лузу маковой росинкой и... прости
беззвучные слова по голосам по этим
что в шариках шуршат скользнут в немую тень
под сердцем маковым где и когда все семь
закинут горлышки и вылетят сквозь сети
1976
***
в полях особая услада
по снежной зерни заяц шьет узоры
любовные. И ничего не надо
душе: лишь эти нежные просторы
да на щеке небесная прохлада
1976
***
есть в тишине ячейки и слои
она как луковка — горчат ее одежки
Ты уготовил трапезу своим
но псу из-под стола довольно крошки
в разладе дней и искорка умрет
игра в лапту наскучила повесе
здесь брошен лот. Уходит в землю крот
мир с луковку. И путь под шкуру тесен
1976
***
что самум прошел — по крови суховей
ну-ка в косточки поиграй — целы ль
погрызи кочерыжки складских церквей
будет где помолиться глотая пыль
да латая боль: налетались так
что земля нам пухом — небо саваном
на крови замесили государственный прах
причастились добре православные
эх горькуха судьба подсласти-ка вино
все бочком да ничком — так и прожили
неприкаянно — и умрем — непокаянно
ERGO — ЕГДА — и где Царство Божие...
1976
САМСОН
Виктору Кривулину
ни ткацкого станка ни жизненной основы
все копится во тьме и может съесть глаза
а ты Самсон — видать тебя зазноба
приворожила — за блаженство, за
теплый закуток, за вольницу-синицу
в дрожащих лапах — и курлы журавль
далек как прежде — вольную темницу
срубили каждый гвоздь вбивая на ура
и не раба — не рыбу — оробело
в кормушку вросшего — судьба
впрягает скакуна в срамное дело
и всласть похрустывай костями в жерновах
на мельничный язык что мед что падаль
ядущему ядомое сродни
ядомый ядом сыт — домой хоть вой хоть падай
и блудный сын в хлеву спрягает дни
1967-77
***
так водится так видится: печаль
слетает к нам как будто невзначай
и подает стакан вина и хлеб
и отпечатки пальцев на стекле
чуть запотевшем от дыханья губ
и розовый в прожилках света круг
на скатерти: последний дар любви
вино и хлеб — и тишина в крови
1977
***
сегодня выстроен в апреле
мой дом — завидный капитал
по речке гонит карамели
небесные — из двух зеркал
шпынять ли рыжие травинки
в пылинках сизой мошкары
за то что меряют ботинки
овалов сочные миры
...................................
1977
***
А.Волохонскому
кому в отечестве (пора мой друг пора)
кому в отечестве не спится до утра
кому и быть — кто кромкой ледяной
похрустывая лед именовал водой
проточной. Шепоток в сугроб или подвал:
кто жизнь прожил и ада не познал
блажен — тому отечество село
и в меру царское и райское зело
блажен стократ кто пасс предпочитал
при козырях и выжил наповал
и с повапленного гроба бубновый туз
пристойно учредил на плечи и картуз
то бишь венец и крылья. Божий мир
благоухает резедой квартир
о ты блаженной памяти дитя
хрустальное — слезиночка — пустяк
и не понятно — быть бы целый век
невнятной тенью чьих-то спящих век
посапывать посвистывать ни зги
не видя — скорлупу пытая на изгиб
зигзицею впорхнуть сквозь узкое метро
в безвидное молочное нутро
пусть родина румяна наведя
в припадке нежных чувств пожрет дитя
да и саму себя — пусть в выверте юрода
срам оголит иссохшего народа
и мир в щемящей прелести непрочной
закроет лепестки в пронзительную точку
но голос ледяной но голоса игла
а ночь была белым бела
1977
***
нет не спастись пространством в прыжке оголенном
от океана до океана земля
обетованная. Время ветвится зеленым
спрутом — по окнам щупальцами шевеля
так повелось: не вяжется крепью живою
то что не связано болью. На смертном одре
порванной цепью чуть громыхнув за спиною
скажешь: все шорох мышиный в помойном ведре
помнить и знать: закрытая книжная полка
как тут ни бейся немыми губами мыча
что тебе агнец в шкуре свалявшейся волка
грей свою свору голодных скулящих волчат
в шкуре теплей — что тут осталось от рая
скудный виварий — зеркальная лиц чешуя
сонной толпы привычно плывущей в трамвае
детский свой пряник глухими зубам жуя
что ж — поделом — скоблить известковые всхлипы
на помутневшем стекле — а ведь только и дел
выбрать в удел — оскал прикрывая улыбкой
боль и незрячесть — всю боль и незрячесть в удел
1977
***
крик заячий не обернется словом
воспевшим бег. Напрасно ищет глаз
в зазубринах серпа глухого
бесплодия сухой рассказ
кузнец кует зерну обнову
железной эры
но цветет разрыв–
трава не рвите — подождите
хоть чуточку. По правилам игры
еще душа жива и каждый житель
прощупает земли нарыв
святой и горький
под слепым окном
из хрящиков свистящих рыба
плывет косясь и подрезает дом
воздушный. А ведь как могли бы!
какой покой в мерцанье голубом!
но не дано
сиреной оголтелой
гогочет площадь. Узкая стезя
уводит вниз — в разрыв — и что за дело
зерну до можно и нельзя
рванувшись вон из влаги омертвелой
1977
М.Рогинскому
1
такая полоса брат — осевой
порез до темного кружала
где — и не кесарев — бугрится шов кривой —
рудничная вода где все начнем сначала
что зря ножом водить по неживой
стене? — она свое уж отмолчала
2
привычно ль в пустоту уставиться когда
так пристально столбится пыль сквозь ставни
и в дудочке луча любая ерунда
от пыли до плода вот-вот медалью станет
и даже оловянная вода
еще хранит след луковки недавней
3
на свалке городской в кургузой яме
где вавилонский самосвал вещей
слоится как альбом в речистости упрямой
вчерашних родичей а завтрашних грачей
быть может — сор землистыми мазками
тихонько шевелит ссутуленный Кощей
4
жизнь проще банки жестяной
из-под фасоли. Не хватает разве
сущих пустяков: ни дна тебе весной
ни покрышки в скалозубый праздник
то красной солью станет на постой
то в стручке тоненьком белея дразнит
1978
***
в разлуке все пространство на губах
как почка укрепленное мгновенье
вдруг лопнет маятником на часах
и выплеснет стихотворенье
и детский смех играет на гробах
1978
***
все исходит в свободной игре
оседая на школьном дворе
крепкой солью посыпанной густо
по суставам до боли до хруста
отпечатываясь на коре
ледяным кристаллическим сгустком
паутинным стеклом в ноябре
1978
***
это просто как дважды два
как пролитая на пол вода
как шуршащая лебеда
на сухом пепелище когда
шелухой отлетают года
жизнь... вода... лебеда... не беда
1978
***
Г.Айги
пока мы здесь растрачиваем зря
тепло в горсти зажатое не видя
как снегом заметает снегиря
в такой недетской неземной обиде
как будто света он не взвидел
лишь вылетев из сердца декабря
пока мы здесь с беспечностью транжирим
свое тепло по сомкнутым губам
тепла в ответ не находя и там
и в этой безответности повинны
не видим мы — хотя зрачок расширен
сквозь кожуру пустотной сердцевины
что сами мы подобно снегирям
уже заметены наполовину
1978
***
мне снег и летом образ свой растит
и летом он как бы лежит по нивам
и чтобы в нем опору обрести
я честно верю небу — верю ивам
пожалуй больше и реке прости
я говорю — она и так невольно
в себя сплавляет лес и колокольню
но только снегу долепить пристало
зияющие бельмами провалы
чтоб было жизнь возможно лицезреть
в ее голодной ярости походной
до зрячей слепоты — чтоб сердце впредь
она питала пустотой нагольной
и белой крови торжествует — смерть
1978