Эдуард Лукоянов
Май
Май
- Дед Коля, - сказал Митя Климов, - а мне ботинки велики.
- Сильно велики?
- Сильно.
- Ты надень правый на левый, левый – на правый, - сказал дед Коля.
Митя сел на деревянное крыльцо дедова дома и стал переобуваться, пока дед раскуривал самодельную папиросу.
Лицо у деда Коли было все морщинистое и коричневое, как тюль, закрывавшая окна от света у Мити дома. Митя улыбнулся смуглой харе деда, и дед беззубо улыбнулся в ответ, глядя, как внук вставляет белые ноги в башмаки.
Светлело деревенское утро. Солнце вставало из-за редких берез, куры во дворе гнали куда-то птенцов, которые разбегались желтыми пучками восвояси. Солнце лилось на жидкие облака, и тепло его высветляло воздух.
Митя справился с башмаками, и они впрямь оказались впору. Митя с дедом пошли.
Щеки мальчика все еще сводила зевота, в голове дурманило, да рассвет бодрил, и все вокруг дышало живостью. Ноги в ботинках легко ступали по сухой грязи, и нос ловил запах крепкого табака.
Дед-то просыпался по колокольному крику петуха, который вот уж седьмой десяток лет звал его в день. Дед Коля кормил домашнюю тварь, обитавшую во дворе и тесном хлеве, потом будил внука и вел его в колхоз.
Дорога до колхоза была довольно долгой, но веселой. Всюду звучали насекомые, Митя черпал ботинками росу на подорожниках, бил палкой по траве, а солнце все поднималось, меняя свой цвет.
- Дед, - сказал Митя, - а что солнце такое?
- Да кто ж его знает? – сказал дед. – Бог один знает.
- Есть хочу.
Позавтракали, когда подошли к колхозу, тогда и привалились на траве. Завтрак их был черный хлеб и яйца, еще теплые, завернутые в тряпку. В другую тряпочку дед завернул крохотную открытую солонку с измаканной солью. Митя Климов широко надкусывал яйцо до желтка, макал его в желтоватую соль и доедал, запивая чаем, принесенным в почти дырявом термосе.
- Говорил тебе – надо было дома покушать, - сказал дед.
- Дома не хотелось, - ответил Митя, и вправду свежая трава так и заставляла есть.
Спинами они опирались на высокое белое изваяние, на котором краснели большие буквы: «Красная заря».
- Дед, а что такое «заря»?
- Когда солнце встает, тогда и заря, - сказал дед.
- Ясно. Заря, значит, это рассвет, - сказал Митя.
- Да, - сказал дед. – Рассвет и есть. Ну что ты, пойдем? Время уже.
Они продолжили ход по серой дороге. Подошли к деревянному дому, в который дед вошел и отметил свое появление. Женщина, которая отмечала людей, напомнила Мите его нянечку в детском саду.
Дед пошел в гараж заводить трактор. Митя немного посмотрел, как трещит машина, выбираясь из своего дома, потом дед поехал в поле.
В это время дня Митя Климов был в полной свободе: дед до обеда разъезжал на тракторе, иногда брал с собой Митю, но в кабине было душно и тесно, и мальчик любил гулять по полям, которые успел запомнить за две недели в деревне.
Митя подобрал палку и стал обивать сухоросты, которые все еще тянулись к свету, но уже ничего от него не брали: так одинокие дети вспоминают недавно умерших родителей.
Митя остановился, глубоко вдохнул нагревавшийся воздух. Вдалеке, на поле, как улитки ползали школьники, приехавшие полоть на практику. Митя Климов пошел в их сторону, и улитки медленно превращались в мальчиков и девочек, одетых в блестящие спортивные костюмы.
Пока Митя шел, они успели проползти около трети поля, встали и собрались на отдых на обочине. Они все были лет на шесть-семь старше Мити: высокие, одинаково худые и смеющиеся.
Митя Климов постоял в стороне, посмотрел на то, как они ели, потом бросались друг в друга комками земли. Двое отделились от остальных и пошли к молодой, еще слабой и гибкой, березе. Они ухватились за ствол и стали трясти белое деревце.
- Вы зачем дерево ломаете? – сказал Митя.
- Ничего мы не ломаем, - ответил светлый мальчик. – Жуков трясем.
Жуки со стуком падали на землю. Когда стук прекратился, школьники стали их собирать.
Митя подобрал одного оглушенного жука, подержал его в руках; жук опомнился, завертелся в ладони и взлетел, но снова упал в траву.
- Смотри какой здоровый, - сказал светлый мальчик своему другу. – Дай спичку.
Друг низко захихикал, достал из кармана спичечный коробок, вытянул одну спичку и дал светлому мальчику.
Светлый мальчик как-то ловко надавил пальцами жуку на бока, отчего тонкие затворки на теле насекомого раскрылись. Мальчик вставил спичку в появившееся отверстие и надавил на серный кончик. Шея у жука вытянулась на несколько сантиметров. Мальчик опустил жука на землю. Жук медленно зашагал, из него выливалась густая влага, потом он остановился.
То же самое друзья проделали с братьями жука.
- Смотри, какие жирафы ходят, - сказал светлый Мите.
- Вижу, - ответил Митя. – А они летать будут?
- Будут, - сказал светлый. – Сейчас отдохнут немного и на солнце жить полетят.
Мальчиков окликнул учитель, он звал их обратно на поле.
Митя еще немного посмотрел, как ползают длинношейные жуки, и побежал к деду.
Солнце начинало палить, разгорался необычно знойный день, ломавший очертания вдалеке. Митя стянул майку, подставив пеклу белую грудь.
Когда Митя вернулся к колхозным баракам, там уже сидели мужики и пили мутный самогон из стаканов и жестяных кружек – рабочий день быстро закончился.
Сидел там и дед, он пил холодный пенистый квас. Митя сел рядом с ним на завалинку.
- Здорово, мужичок, - сказал ему седой старик с пеной слюны, повисшей у рта.
- Здравствуйте, - ответил Митя, нажав на чуть шатавшийся зуб.
- Помощник? – сказал старик Митиному деду.
- Помощник, - кивнул дед.
- Пиво пить будешь? – сказал Мите старик, но тут же отвернулся и стал громко говорить мужику в тельняшке.
Дед потягивал квас, его светлые глаза смотрели на далекий лес.
- Дед Коль, - сказал Митя, - а когда мама приедет?
- Сегодня позвонит, скажет.
- Ясно.
Прошел прохладный ветер, Митя надел майку. Ветер приятно обдувал влажную кожу под мышками; ветер нес с земли пыль и семена.
- Ох, май да маюсь я чего-то, - сказал седой старик соседу. – Неси, Ванька, гармонь.
Мужик в тельняшке ушел в барак и вернулся со стареньким желтоклавишным аккордеоном.
- Давай, сыграю-ка.
Старик накинул лямки на плечи, раздвинул меха, издавшие скрипучий пыльный звук, и запел:
Прощай, радость, жизнь моя!
Слышу, едешь от меня.
Знать, должна со мной расстаться,
Тебя мне больше не видать.
Темна ноченька,
Эх, да не спится!
- Колян, - сказал он деду, не допев. – Хай твой малой за пивком сгоняет, а то в глотке как в трубе горит. Я ему денег дам.
- Сбрендил или как? – сказал дед. Помолчав, он сказал: - Черт с тобой, сам схожу. Самому пивка хлебнуть охота. Велосипед давай, сгоняю.
Быстро проходит день в безмятежной деревне. Вот уж и солнце не так жарило, когда дед Коля с внуком ехали на велосипеде в магазин; светилась зеленым золотом молодая трава.
- Дед, а дед, - сказал Митя.
- Чего тебе?
- А давай вон с той горочки съедем.
- Ну, давай.
Дед свернул с пути, и они помчались с холма. Ветер быстроты задувал в уши. Мите Климову даже страшно стало от скорости, а дед смеялся радостью; внук, сидевший спереди на раме, обернулся и тоже засмеялся розовым ртом.
- Ну что? Хорошо прокатились? – сказал дед.
- Хорошо. Давай еще!
- Подожди, - сказал дед, - дай передохнуть.
Митя Климов помолчал, обдумывая что-то, а потом сказал:
- Дед, а дед. А ты когда на солнце жить уедешь?
Остывало небо, было тихо, и слышен был хриплый голос гармони, лившийся издалека.