Кирилл Миронов
Откровенный диалог
I.
- вот давеча моя бывшая жена замуж вышла. Вышла и лежит, сисей сына второго кормит. Один, значит, от меня, а второй, стало быть, не от меня.
- ну а ты что?
- а что я? Я – ничего. Шлю приветы, покупаю конструктор. Когда почтой правлю, когда автобусом доезжаю. Страсть берет дикая. Ревность прямо-таки брызжет! Вот он мой высерок бегает. Сидя на стуле, перед монитором. Тач-пад на ладан дышит, третья мышь уже сломана. Герой, сукин сын!
я ему ружье привез. Дедовское. Выкрал у матери, когда, наконец, узнал, где она его прячет. Ну в смысле, от моей матери, бабушки его. А прятала она его от дядьки. То есть, получается, двоюродного деда его. Тот на него тоже глаз поклал после смерти моего деда – то есть, прадеда его… черт с ним, кто кому дед и прадед.
ружье то дедово – трофейное. Фашист умирал, но держал его цепко. А деду много не надо. Людей на войне он не мучил, трофеев нарочито не искал. Просто в русской штыковой винтовке не осталось патронов. А война – осталась… Вот дед с немецкой винтовкой ее и закончил….
- так че, там с ружьем? Принес сыну, а сын?
- а сыну – хоть бы хны. Я ему говорю: ружье, говорю! Настоящее! пойдем, говорю, тетерева пристрелим. У вас тут в О**** тетеревов – тьма-тьмущая. Давай одного на ужин мамке принесем. А он – ни в какую. Щас, говорит, зомбарей покладу в преисподнюю и тогда уж… - и не договаривает. Не слышит даже. Когда уж тач-пад сломается – одному богу известно.
II.
- пошли мы-таки в лес на тетерева. Не знаю, как уж так вышло. Может, любит он меня, и есть в нем часть того ретроградства, кое я в себе культивирую? Ну, мол, к чертям весь урбан, каменные дома и асфальтовы реки, от которых ноги болят.
- а что ноги-то? Взял такси, да и едь себе.
- такси каждый мудак может взять. А пешим по граду ходить, будто по древнему плато – не каждый может. Редко встретишь гуляющих город.
- «гуляющих город»? может – «гулящих по городу»?
- нее. Гуляющих город. Обычно, город тебя гуляет. Куда скажут – туды и гуляешь. И как ты сказал – «такси, да и едь». А тут – ты город гуляешь. Топчешь его, что есть мочи. И счастлив при ногах в кровь. А особенно – когда к лесу подходишь.
III.
- я ему с четырех лет втолковывал: каждая жизнь священна. Нельзя взять и кого-то убить или мучить ради забавы. Чувства каждое существо испытывает. Не рви травинку без надобности, не рви ее ради, чтобы она просто оказалась в руках, и ты, наигравшись, бросил ее.
Или вот – паутинку у полевого паука он давеча сорванной травою похерил.
я ему говорю: на хера?
а он мне: не знаю. А я ему: знать надо, что и зачем ты делаешь.
- это ты к чему?
- а к тому, что сидел он со мной и братом своим на рыбалке. Ну, дети – что с них взять. Шарятся, палки подбирают, дерутся, костер жгут. Сидеть, воткнувшись в поплавок – им интересу нет никакого. А старший гусеницу нашел. То ли махаона, то ли – павлина. Взял, да и бросил ее в воду. А мой – поди ж ты – вчера паука чуть не грохнул, всю паутину ему порвал, а сегодня, едва гусеница тонуть начала, кинулся ко мне и орет: брат жизнь убил!
я говорю: погоди, малой. С чего бы? Чья жизнь, за что убил? Ну, он мне все и рассказывает. Напоминает, что я ему про священность говорил и так далее.
- и что?
- ну, что-что. Не убили мы тетерева. Не выстрелили даже ни разу. Вдруг в кого попадем, сказал он…
IV.
- погоди, а ревность-то тут причем?
- да при всем. Ревнуешь-то ты, как человек, ко всему, что тебе дорого. Ученые вон – доказали: ревность, мол, епстественна. Мол, есть такой участок в извилинах – у кого побольше – тот ревнарь страшный. У кого поменьше – тот так – письма в бутылку сует. Выпьет, письмо напишет, сунет и в мусоропровод бросит. Авось, дворник обнаружит, прочтет, да закручиниться вместе с тобой. Дворники – они всегда бутылки-то собирают. А еще – картон. Деньжищи – страшные. Так что – если ревности в тебе помаленьку будет – то пиши на мусоре всяком, суй в бутылки. Может, и не прочтут, но так – наискось, по диагонали, как Ленин – точно впитают.
V.
- мож тебе накапать, отец?
- да, капай – не капай – все равно копать придется. Сын отца хоронит. Или убивает. Или наоборот.
- эт че это?
- в библии пишут.
- а у тебя как? Кто кого хоронит или убивает?
- а никак у меня. Малы мы для этого – что хоронить друг друга, что убивать. Или – велики. Я – как мой сын – пока ничего не знаю и понимать отказываюсь. Только смутно верю во что-то.
- а во что веришь?
- да пес его разберет.
Конец диалога.
КМ, 3/7/14