Алексей Костылёв
Стихотворения
***
Красная юшка
река как кружка
небо мягкое как подушка
небо мягкое как ладонь
в него человек в темноту в окошко
а там его поджидает лодка
небо плотное как верёвка
подсказывает
куда поплыть
движение
и уже возможно
что мы покидаем созвездье рыб
***
С корабля – на пол!
И насквозь, и влево
Это - как укол:
Где ни ткнёшь – там вена.
С корабля – на цыпочки
До заноз в мурашки.
Стали щепки – мышцами,
А суставы – спичками,
ламинат зажевав ключицами.
Стало страшно не от количества
Ран, а числа ошибок
в обжитом пространстве себе в убыток,
где любая вещь может стать петлёю.
Ведь диктуют чувства, а не сульфаты,
Ощущение дна и его полёта,
И теперь мы дальше, чем координаты
Одинокой старости, а из окон
Звёздолёты шуршат из созвездий детства,
Парашюты садятся в сухой достаток,
Где физический рост как последнее место,
Где тебя хоть как-нибудь понимают.
Так в душе осадок от всех одышек,
Тех, что стали привычкой и процедурой,
Забирать не тело, а быть чуть ближе
К бесконечности без мускулатуры.
Ведь для этого ж были все шуры-муры?
Оглянись теперь – вот кровать из досок,
Только кости слиты из корабельной стали,
Парусина лёгких не держит дыма,
Мы составлены из маршрутов мира,
Так чего ты хочешь сильнее дочки?
Чтобы стать счастливее и взрослей
Человек по обычаю строит дом
Между этой мебелю и потом,
Просто жжёт плечо, просто жжёт. И всё.
Рай
В деревне Рай весёлые заборчики,
неканонический коттедж врывается в поля,
и кто-то там лежит под гуттаперчевыми розами,
под тенью дерева. Не я.
в Раю есть кладбище и озеро,
сад яблоневый, глиняный карьер,
коровки пёстрые, а вдалеке
церквушка не достроена.Глядит лесами вверх.
Белеет облачко, ржавеет ауди,
старуха сумасшедшая выходит на люди,
и персональный ад готов к употреблению,
эй, веселись, околица, живём!
Грохочет станция, дымится пасека,
и гости без ума от этакого праздника,
смещения, вкрапления, дурдом.
Ужака мёртвая копытом вдавлена.
Ягнята чествуют просроченный арбуз,
и тянется за горизонт дорога дальняя,
и яблочко прекрасное на вкус.
***
С третьей попытки таймер напомнил о
(Человеку, чья фамилия Рождество)
Путеводных дюнах, куда занесло
В некрещённый август. И что с того?
Здесь песочные люди, им свят не брат,
Круглый год приливы и адский зной,
А старухи высохшие говорят:
Раз назвался бедой – так и будь такой.
Да и будет ли кто крестить?
В этих серых песках отродясь не любят
Чужаков и, сжимая песок в горсти,
Тычат в морду им: мол, тикай отсюда.
Но стоит на месте дурацкая голова,
Дотемна вспоминая сны, и сразу
Он становится слушающим голоса,
Досветла – не подлежащих огласке.
Вспоминает себя в метро, где всем
Кто-то придумал простую муку:
Лишь на девятой станции вверх,
Но эскалатор идёт по кругу,
И не соскочишь. А побежишь –
Тотчас два вежливых полисмена:
«Не нарушайте прошу режим.
Паспорт?» А дальше такая сцена.
Как бы заводят в комнату на допрос,
Так или этак, возьмут измором.
Помнишь о том, как пройдя насквозь,
Ты возвратился в песочный город?
Помнишь легенду о поездах?
Жизни с повадками машиниста?
Вот распишитесь. Вот здесь и там
Вам предстоит перевоплотиться.
Вечер и с севера дует бриз,
В спину того, кто идёт вперёд,
Значит, на юге уже заждались
Человека по имени Новый Год.
Деды
Игнат Романыч
Дед моей бабки отец моего прадеда
Филиппа Игнатьича
Первого директора первой деревенской школы
К осени девятьсот тридцатого года
На свою беду
Нажил большое по деревенским меркам богатство
Был той частью народа
Котороя народом уже не являлась
Но на своё счастье
Был он уже старик
И не понимал зачем
У него забирают всех этих коров овец пщениц и проч.
В какой-то колхоз
Потому что к осени девятьсот тридцатого года
На семьдесят втором году жизни
Всё богатство для него стало заключаться
В старой слепой кобыле
Сивой считай седой
Которая была слишком стара
Чтобы работать проще было
оставить её сумасшедшему старику
Со слезами о том просившем
Потому что некого было больше любить
Он любил её как жену
Как детей и детей детей
Переставших быть частью народа
Которая
Или переставших быть
А ему было всё равно
К заморозкам он перевёл
Старую слепую сивую кобылу
Жить в сени
странная
Должно быть была семейка
А кормил тем чем питался сам
Но к весне девятьсот тридцать первого года
Аккурат к посевной
Кобылу забрали в колхоз
А дед моей бабки отец моего прадеда
К тому времени уважаемого в деревне человека
Умер от тоски.
Когда деду Коле исполнилось три
У него отсохла нога
Костылёв на костылях -
Этакий каламбур
Очень забавлявший меня в детстве
Когда деду Коле исполнилось пять
Средняя величина отката особисту
Определявшего ФИО ещё одного зека
Составляла двенадцатилитровое
Эмалированное ведро мёда
Когда моему деду исполнилось девять
Такие штуки уже не прокатывали
Его отца и всех троих братьев его отца
Иосифа
Александра
Ефима
И если не ошибаюсь Фому
Повезли на Тайшет
Впрочем
Как и сладкоежку-особиста
Вернулся только Иосиф
Когда деду Коле исполнилось тринадцать
Началась война
И на всю большую деревню
Оказался единственный живой мужик
Вплоть до шестнадцатилетия
каждое лето он косил сена сколько мог
До кровавого пота
один на костылях
когда деду Коле было семнадцать
он познакомился с моей бабкой
как познакомился
скорей они сошлись на симпатиях
к Шекспиру и старой английской литературе
для начала они на чердаке
прочитали «Короля Лир» по ролям
когда он только всё успевал
ума не приложу
В семьдесят два года мой дед Коля
Как-то увидел мои неуклюжие потуги на турнике
Подошёл и подтянулся на одной руке
У-у-у пустыня
Бывало грозно рычал он
Книжки всё читаешь
Поди уж хоть рой лучше посторожи
Тогда я шёл сторожить рой
На двух здоровых ногах
Болезненный но в принципе нормальный подросток
И сидя на лавке перед пасекой
всё равно продолжал читать
Какую-то приключенческую муть.