Мария Тимофеева
кустарничество
///
малыши собрались и щекочут атлантов серьёзных прутиком
с каждым днём плесневеет гипсовый бюстик путина
на столе хлебной крошке негде споткнуться
упасть
так самсон золотой сам себе разрывает пасть
гладит льва против гривы
хохочет от страха, пятится
все деревья в яблоках наливных, словно в платьицах
даже ивы под грузом плодов все в грязи
а с горы, погляди, на санках съезжает сизиф
ртутным шариком на ковёр
карандашик точит бобёр
и сезон охотничий не имеет срока
как пельмени на ужин в пятёрочке
через дорогу
вот такой он
осенний флёр
где антенны торчат над крышами черновиком
вытянут, пыльцой солнечной выточен
месяц ковшиком плачет вычурно
слезами двоечников-учеников
а рукам твоим жуть как
идут сигаретки-палочки
и ты шутишь плохие шутки
дым клубится к прозрачной лампочке
и улыбка узкоколейная пляшет
мы с тобою немы и глухи
самолёт твой при встрече башен
мне показывает стихи
наскрести бы немного слов
на обветренно-пьяных губах
как мелочи
мы можем позволить себе что угодно
мы нищие неучи
потому так слипается осень с асфальтовой стружкой
нарожали солдатиков-срочников одноклассницы и подружки
что ж вы, девочки
дворников утром будто сам бог собирает трепетно
птенцами их сыпет под окна твои каждый утренник
и пока ты молитву бубнишь, поедая яичницу медленно
на лицо нанося фарфор и зеленую пудру
они санитарами чистят место для шага
газетные корешки заметают в овраг или угол,
чтобы ты вышел из дома сонный лошара
и запросил прогноз погоды у гугл
а могильная крыша тоже кирпичного цвета
изнутри её стены в горошек, чёрную точку
ты гуляешь по улицам лучшей страны, лучшей планеты
где тебя нежно скрутят, мило погладят по почкам
и сверби
и пыхти
будто что-то из этого слепится
люди в парках поют гимны крылатым качелям
смерть звонит в квартиры моим ровесницам
и их кости крошит на сахар, песок и печенье
хорошо бы всё было сном
коркой ласковой и пергаментом
где свободу розовый слон
топчет солнцем в дыру фундамента
позвонил бы хоть матери
руки б мыл
был внимательным и покорным
так слетает листок последний с осенней кроны
и лежат неподвижно руки
в изрезанной скатерти.
///
вечер дышится бузиной
вечер пляшется
разбивается блюдечко в чашеце
лиц не видно
сплошной фимиам
или это взаправду кажется
ерепенишь карман
пиджака
и за словом в кармашек падаешь
сам себя доведешь и порадуешь
и в небесных барашках отыщешь бога
только он будет нос воротить
от него убеги, уйди
в глубину сладко-сенного стога
и захочешь - спичку о коробок
будь не робок, а смел и ясен
тени прячутся в уголок
засыпает срубленный ясень
до утра в языке пожарном
сказки пой, прибаутки ведай
пусть сестра тебя ждёт к обеду
только ей тебя будет жалко.
///
счастье - это быть последним,
где затылок без лица
от считалочки морфея
в доме прячется овца
стук копыт, резец молочный
сикось-накось, ух и ах
нехорошая квартира
и в бокале томный вакх
не кончается ремонт
человек кончается,
а бычок который год
на краю качается
так распоротое брюхо
льется словом
го-ри-зонт
так свербит ван гога ухо
так рифмует аронзон
я стою над кашей манной
есть и видеть не хочу
мой букет замочен в ванной
мой рюкзак пришит к плечу
как утюжной складкой пляшет
мел над школьною доской
время - словно грязь на пашне,
дырка в сумке поясной
папа красит в красный шины
чтобы был нескучным сад
я кидаю в пламя шифер
тот стреляет наугад
конфетти и лентой яркой
хлоп, пиф-паф, пригнись к земле
так конверт целует марку,
чтоб забрать тебя к себе
чтоб забрать, чтоб был таков
в школе лучших дураков
ты писал стихи на парте
молод был и бестолков
а сейчас стоишь в перроне
сжав какой-нибудь листок,
а сейчас ты верно болен
дождик пляшет в водосток
и проходит что-то мимо
палец свой прижав ко рту
крик звучит недостижимо
сквозь бетонную плиту
так и сяк я бьюсь в обои
продолжаю шелушить
удивительно, как больно
удивительно
так
жить.
///
в полночь можно услышать треск
от копыта
уснувшей клячи,
и букетная свежесть ваз
будет пахнуть небытиём.
загорается огневом лес,
в полночь слепнет и плачет зрячий,
не находит собственных глаз
и бросается в водоём.
и скулит под окнами дуб,
что-то резкое катится с губ,
колесом, заглушая спор,
и хватает озноб. кто глуп
сны не видит, срывает с клумб
все цветы.
оголяет зуб
и железную нить
топор.
всяк притих, потирает плечо,
открывает ужаленный рот
кто-то водит в проёме ключом,
и хватается за живот
попадает руками в капкан
и стреляет точно в мишень,
и гранёный бьётся стакан,
и снаряд завершает фуршет.
по иголкам ступает век,
мямлит шутки, злобно гудит,
топит марево в гуще рек
и находит рану в груди.
доедает остывший пирог -
доедает, в конце концов,
солнце плавит мой потолок,
смотрит, как догорает лицо.
тёмный страх пробирает до пят
яма очень черна и опрятна
и когда фонари догорят,
в небе вспыхнут кровавые пятна.
по росе пробежится чудак,
станет бликом помятым и мутным.
ночь запрячется на чердак
в силу вступит новое утро.
///
человек - неизвестная буква
и другие слова не при чём
обречён
обречён
обречён.
///
я стою на своём
над головою гудит
будто небо - прохлада вагона,
оконный проём,
будто садик в колючей
изгороди
там, значит, ходят
шлейфы волочат пудовые,
дети мячик пинают фарфоровый
грязь лежит, будто почерк
на их щеках,
они гладят руками репейными
умирающего щенка
и из глаз слёзы мчатся
дубовой бочкой
а мой свитер в дырах добрых,
в смешных комочках
мягок к телу, колюч местами,
почти что войлочный
я стою на своём
дядька набожный правдорез
набивает опилки в подушку на свой кошмар
всякий может легко залезть ему на кошла
разве что-то и вправду имеет вес?
я стою, а вокруг суета за хорошее место
дверь вагона стучит по-похмельному.
дверь подъездная
домофоном хрипит "не пущу"
там хлопочет сосед у форточки,
у него ничего: он сам, да прищур
тюремный,
синева рук табачных, да мелочь хлебная,
на стене нарисованный кот
без красивой мордочки
мне с тобой не сводить деревянных счёт
постоим голова к голове, а потом иди
часовая бомба себя завершить желает
нежно и горячо,
пока я стою на своём
с этой бомбой в груди.
///
быть словом, запёкшимся между губ,
кистью, сжимающей зонт.
остыли тела, но не скоро умрут,
ночь в раскалённый сжимается прут,
по небу мчится
бизон.
ломая копытом каменный лоб,
стучит и рождается звук,
стучит и рождается крик,
между пломб
зияет солнечный зуб.
чешется рогом, считая испуг,
младенческий, нежный, хромой.
хватаю узду, забираю домой,
так вырывается тёртая боль -
кормлю её с голых рук.
приходит к тебе. тянет к дверям
меня. я - подбитый плавник
смята постель. что нам терять?
промокший, не в силах кого-то обнять,
из меня вырывается
крик.
и хочет застыть в витрине живой
стать чёрным, без трепета краски.
бизон выбегает, таранит собой
и пулю, и редкий цветок полевой,
тёмное прошлое Ласко.
хватает мой крик, кидается в глушь,
как будто там яма для рези.
вбить гвоздь и хоть что-то повесить
и выбросить мёртвого в душ.
молчанием быть, молчанием между губ,
кистью, рисующей угольный, сломанный зонт.
по небу мчится обугленный,
жалкий
труп.
его на себе
тащит
ржавый
бизон.
///
небо с тарелки сгущённого молока
чайною ложкой черпает полубог
из солнечной пыли бежит, спотыкаясь, река
лес прикрывает елью лосиный рог
первородным птенцом выливается буквенный свод,
животное стадо воюет, а старый пастух,
прутик жуя, поведёт на убой нежный скот,
и останутся пятна, да рёв -
жалобный звук
а после и сам - радея и трепеща
ищет родник ключевой в сплетении рук,
но находит лишь тень в болотной окраске плюща
так мир не узнав в младенце
таится испуг
лошадь топчет наш флаг, гарцует на каменных рвах
лошадь яблоки топчет в саду - сочный хребет
я несу твоё имя в холодных своих губах
ты несёшь на себе макинтош и белый скелет
дети молча плетут венки из ромашковых лун
дети молча кладут их на головы палачей
холод тает и праздник, в самый его канун,
обойдётся без лент и улыбок, пышных речей
кто бы знал - все под богом
ли,
все ль из войлока
кто бы знал - сны бедовые,
яркие, вещие
свети себе сам - будь сам себе солнцем и облаком,
пока белый день уходит в зеркальную трещину.
///
рваное крепдешиновое платье,
миндальное лицо и потрескавшиеся губы
кашель. руки, ищущие носовой платок
слёзы в рукаве и размытые чернила.
мягкие кандалы. привкус солёного железа
испытывать нежность к наросту саркомы, заусенцам, врачебным уколам и ампутации
жалеть мух, танцующих в предсмертной агонии на липкой ленте
чувствовать отвращение к оружию и мыть до блеска мясорубки и кухонные ножи
пятиться и утыкаться мозжечком всё в тот же угол
любить человека
такое же отражение, такую же жертву времени.