Павел Гринберг
Растение мох
***
Рождается при первом слове – город,
всегда на берегу реки.
От слова – к городу,
от города – неспешно к лесу.
Они за разом раз меняются местами
и всё время друг друга вспоминают.
В городе рождается пар.
И сходит вечер,
сходит каждый вечер,
и можно на него смотреть.
Город светится к лесу
почти что летним фонарем,
пока совсем темно.
Потом приходит и редеет
силуэт о протяжённых листьях,
знакому тень бросая у окна на стол.
История не произнесена –
и в улице всё так же смирно
продолжают прорастать
растение папоротник,
растение мох.
Я коротаю время, дожидаясь
позднего цветения.
Лак на дереве.
Лицо у куколки.
И жду, ловя занозы в пальцы.
Смотрю о бьющейся посуде
и слушаю, как я чего-то недослышал.
Меня просили что-то принести
у входа в дом.
Когда я узнаю себя в истории,
я убегаю в лес
у входа в дом.
Я вижу, как возделывают двор,
как двор не может быть возделан.
Я всякий раз позвать пытаюсь имя
и на пороге комнаты устроить новый сад.
Так я ни разу ничего не произнёс.
Так я был счастлив городом зелёным.
Этими пальцами есть паутина света
и каждая черта строений надо мной –
и рассказанная криком воля –
по городу вечерний пар.
Станутся тёплые сумерки,
в которых я всё менее подвижен,
но дрожу. Я превращаюсь в лес.
Иду смотреть, как свеж и зелен
город у меня, как юность
глянет старостью
и снова юностью.
Отец зачем-то топором рубил сундук,
по переулку разлетались щепки.
Я вижу, как возделывают двор:
шагая в лес, я забываю лес.
Я скрадываю листья,
чтобы потом найти их в книге,
в которой сказано: «не начинай воды».
Смотри, я складываю листья.
Редея, дальше миф живёт растительный,
мир замирает горький:
растение папоротник,
растение мох,
растение папоротник,
растение мох.
Богатырская застава
восемь стихотворений
1.
(Найти зачем-то то,
что только что искал,
тех, кто
неуспокоен.)
По улице у края склона идёт лошадь,
иногда останавливается.
Смотрит шелест листьев.
Нет почти – себя,
и «прежде» сходится с «потом»
в тонком свете солнца,
которое вот-вот взойдёт.
Безостановочно движение
по улице у склона.
Не повторяется – идёт всегда
вовне.
И, не замерев, забор,
и дерево – растёт,
и рамами дрожат дома.
Это могли бы быть поступки
в неуспокоенных садах.
В движении встаёт
недвижная
застава,
кто мог осесть,
но кто без устали взмывает,
шагает шаг
на босу ногу.
Восходит
огромное гнедое солнце.
Уходит лошадь,
смотрит переулок.
2.
И маленькое дерево растёт под окнами,
у дверей подъезда.
Вживую вижу – как на фотографии.
Вот так смотрю – ищу по фотографиям
то, что только что закончилось,
и тех, кто всегда только что ушёл.
Пыль не кончается.
Те, кто не мог не быть, все встали во единый круг:
кто равноудалён. И я ищу, не говоря их,
а только называя встречи: с первых зим,
как их уже наверняка не знаю до конца,
как всё-таки они – не завершились.
Сегодня я подумал, что они меняют фокус,
потому что этим утром стало очень хорошо.
3.
И продолжаются рядом
другие времена года.
Я ими понимаю –
сном-продолжением
о простоте вида за окном
и обстановки дома.
В дождливый день почти закончился
туман, и вечнозелёная изгородь глядит
на путь воды и времени.
И день скоро разольётся,
и так я замираю:
давно поставленным окном,
солнечным светом в зеркале
в этой части дня.
Всё это я собрал;
всё это собирание есть я –
в интерьере и в пейзаже.
И ни одна зима не прекратилась,
туман спустился в снег.
4.
Они стоят и могут оберечь
рекой и тем, как смотрит лошадь –
за много вёрст от города – и всё же
здесь. Помалкивать хотят.
Когда они стоят, но яблони стоят,
то остальное – здесь – как будто неподвижно,
да это и неважно.
В яблоневых листьях
здешних многих яблонь,
в когда-то деревянных окнах
стекленеет свет, и те, кто дома, не включают
верхний свет,
а улицу хотят: пусть светит.
И мало помнят те, над нами кто стоит,
но помнят землю – так земля жива,
так стекленеет взгляд у лошади,
под яблоней стоящей.
Со временем в заставе каждый
всё больше каменеет.
5.
Не знают, что делать теперь
со своими именами.
И однажды я бы понял эту речь,
потому что раньше они
говорили понятно.
Так снится потом история,
и длится сон;
городской высотой
начинает удлиняться тень,
и тени слишком просторно.
6.
Солнце не здесь садится. Но такая пустота,
и не наполнена, и не касается, но пробирает.
И ею я обучен худобе.
Расхожей пустотой – ничто не возникает
в перекрестье улиц. Никто не хочет повернуть.
Так в этом одомашненном пространстве
событие – только что закончилось,
захлопнулось и держится на петлях.
Сгустился свет.
7.
Почти никого уже нет.
Взрывается и длится – начало заката.
Длится – завершение.
И в каждом доме пыль,
и солнце холоднее и яснее.
Я не могу сказать –
как если бы я тоже становился проще –
и перебираю взглядом вещи.
Ветер гонит меня вслед
знакомым мне местам.
Мне всё ещё бежать:
за каждой трещиной в асфальте,
за углом откоса
у оврага – каждое бежит со мной.
Уже нигде не слышно голосов;
уже идёт, уходит время, чтобы поспевать;
уже я пробегаю вдоль цветущих яблонь
к цветущей яблоне.
Я помню у неё гнездо.
Она теперь цветёт особо густо.
Качает ветер – всё слабее.
Листья травы дрожат слабее – поспевать.
Как тут легко дышать.
Как и любой другой, я смел настолько,
чтобы мной сад не опустел.
И я смотрю неопустевший яблоневый сад:
хоть он ещё не пуст, он замирает.
Сегодня ветер стихнет на ночь. Только с ветки
цветущей яблони вдруг спрыгнула синица,
качнулась ветка.
***
В городе есть луг с майскими цветами,
он сейчас становится ярче.
У его края растёт
куст, похожий на лошадь.
Рядом вода – родник
по лестнице вниз.
Уже совсем вечереет.
Мне теперь трудно различить,
где прекращается земля
и начинается открытый воздух.
Мне слышен запах цветения.