Мария Ботева
"Капельки"
Сначала шёл дождь. Потом перестал. С утра вновь: словно ведро прохудилось. Дождь начинал идти с ут-ра, а к ночи уставал. Поэтому никто не гулял. Романтика первых дней дождя исчезла, все сидели по домам. Мучимые бессонницей ворчали: под шум воды за окном так легко за-сыпать; но днём дела, а ночью тишина. Так продолжалось несколько дней.
Потом выпал снег. “Так нечестно!” – говорили од-ни. “Ну конечно, а то вы не знали!” – язвили другие. Но ни-кто и, правда, не ожидал такой резкой смены погоды. Всё как будто затихло, притаилось. Снег гасил все звуки. Вроде его совсем немного было, а вокруг стало так тихо, покой-но… Возобновлялись прогулки, хождения по делам. Учились жить при снеге. И только страдающие от бессонницы опять не могли спать: по ночам от снега было светло, а днём… Днём ещё и дела.
Заскрипел холодами снег. Снова никто не гулял: хо-лодно. Слушали радио: “Слышишь, минус двадцать пять”. “Да, а в Ивделе минус сорок.”. “Хорошо, что мы не в Ивде-ле.” Холодно было засыпать. Стали пить на ночь горячий чай. Он всё внутри прогревал. В это время, пока не возвра-тится холод, пытались уснуть. Будильники стали не нуж-ны. Просыпались от холода. Или от стука зубов соседей. Выходили из комнат, курили натощак. Учились жить при холоде.
Снег просел, стал мягким, чёрным. Вязли сапоги. Из носа потекло, глаза покраснели. Но как-то стало повеселее. Всё же перемены. И с мокрыми сапогами жить можно. Появилось занятие: обувь сушить. Мыть, натирать кре-мом. Как-никак, новое дело. Спать стало темнее, только насморк мешал.
Потом снег сошёл. Удивились и обрадовались зем-ле. Появились листочки. Зелёный был непривычен. Смять не поднималась рука. Не хватало плёнки, чтобы увековечить всю красоту. Фотографировали с утра и до темноты. Бу-дили птицы. Всё росло. Что ни день – теплей. Солнце све-тило всё уверенней. Спать было неудобно: белые ночи. Да и не очень хотелось. Стали ходить загорать и купаться. Ез-дили в лес, искали ягоды. Если не было, брали шишки. Потом и ягоды пошли.
Постепенно жара спала. Листья медленно желте-ли и спускались на землю. Запахло прелым листом и чёрной землёй. Собрали ягоды. А грибов всё не было. Ждали дож-дей.
Веточка
Ждали дождей, а в окно постучала веточка. Повесила тревожный флаг. Вывесила на виду. Провозгласила. Целый воз силы. Строились под флаг юнцы небритые, с синими ранцами за спиной. Разномастные, только волосы под машинкой полегли. Кто из них кто – не видно. Форма одинакового, синего цвета. Ранцы – тоже. Пилотки и сапоги – все, словно на одного. И как сами-то себя от других отличают?
Ждали дождей, а музыка заиграла. Маршевая! И какие уж тут грибы?! Какие зон-тики?! Собирайся, стройся, шагом арш! Левой! Левой! Раз, два, бей барабан! Громче, громче бей барабан! Разбуди-ка округу всю! Пускай боятся! Не забудут. Зрелище, хоть и дешёвое, а яркое. Барабан старенький, но громкий.
Ждали дождей, а когда они начались, оказались не рады. Лили-лили, оказалось – не надо. Накапали дожди в три ведра – хоть нашлось, что попить. Юнцы с ранцами в грязь падали, вставали, бежали дальше. Дождь, а что поделаешь? – учения. Учились держать винтовку, да со штыком на чучело. Это разве охота? Сначала похоже, а на деле - неприят-но.
Спали днём. Вечером. Ночью. Утром. Всё равно когда. Когда было время. Когда разрешали, тогда и спали. Могли прямо в луже спать. В одежде, в сапогах. И совсем забы-ли о простынях. И о белой одежде тоже. Только синее. И ранец за спиной. Бой барабанов. Устали от дождя.
Устали от дождя. Встретили войну миром. Стоило встретить, как зима пришла. С ветром, снегом, холодом. Ругали зиму. Войну с зимой путали. Забыли, кого встречали. Тут-то и пригодились учения, умение спать без простыни. К холодам привыкать не при-шлось: все давно ходили простужены. Шарфом горло обмотали, друг на друга кашляли. А всё равно шли с зимой бороться. Раз дерзнули спорить, то стоять до конца. Думали пере-стать, да вспомнили о веточке. Она же воз силы дала. Выглядывали в окно – стучит! Про-возглашает. Флаг держит. Строились под флаг, клятву выкликали. Только слов не поня-ли – язык-то древний. От него давно уж отучены. А клятва так и осталась нетронутой. Го-ворят, если перевести и смысл понять, перестанет стучаться веточка. Силы давать пере-станет. Силы давать. А с зимой-то спорить надо. Потому клятву не трогали, не меняли за-бытых слов.
Уставали с зимой бороться, спать без простыни, в шарфе ходить. Поднимали ро-пот. Дезертирства начинались.
Дезертирства начинались – это так всегда, когда война. К этому привыкли, оту-чали легко. Просто молчали обиженно. Отбирали синие ранцы. Волосы на голове остав-ляли. Письма не отдавали. Романтику видеть перестали, вот и не бегали. Курили. Прику-ривали от пушек, чтобы храбрость показать. Кой-кого покалечило. Не сдавались, всё-то им весело.
Всем нравилось строем ходить. Только часто на бег сбивались. Бегали, вспоми-нали дожди в детстве. Хотели грибы найти. Где уж! Только снег лежал, повсюду белел грозными сугробами.
А чего с зимой воевать – вон как весело! Но веточка в окно стучится, громче тре-бует. Никто воевать не хотел – больно уж холодно, но веточку слушают. Встают и идут со штыками на зиму. Странно, а думали, что штыки не нужны.
Странно, а думали, что штыки не нужны. Странно, что думали, будто штыки нужны. Нужны. Это всегда так, думаешь одно, а на деле совсем иначе выходит. Сначала входит и радует. И выходит – огорчает. Так вот, штыки нужнее всего оказались. Это все-гда так, кажется, что зря, а на деле – самое то. Также и ранцы синие. Также и ботинки с пилотками как на одного. Всё сгодилось.
Всё сгодилось. Победили тоску. Как – сами не помнят. Помнят только, что ранцы были синие. Помнят, что без волос ходить не нравилось. Помнят, что штыки помогли. Сильно помогли.
Веточка стучать перестала. От флага одна только дырочка. Ну да, лучше, чем ни-чего. Значит, снова флагом стать может. На веточке повиснуть. Провозгласить. Это всегда так, сгодится.
Снова привыкали спать без одежды, на простынях белых. Привыкали ходить здо-ровыми, не кашлять. При встрече шляпу снимали. “Здравствуйте”, – говорили.
Под деревом с веточкой скамейку поставили. Сидят на ней люди, обнимаются. Или дети играют. Поглядывают наверх. Не появился ли флаг. Не прибыл ли воз силы. Не пора ли брать синие ранцы. Беспокоятся.
Золотые ворота
Ждали дождей. Сметали пыль на задворках мечты. На окраинах. Жгли костры, не причёсывались. Пели под гитару про леса-опушки. Про рыбу-горбушу. Про жёлтый фо-нарь-золотые ворота. Про ворота особенно любили петь, стеснялись только. Смотрели, как пыль медленно в кепку падает, собираясь на донышке. Пока вниз летит, на солнышке блестит, светится вся, как гитара жёлтая. Как листья осенние. Как цветок мать-и-мачехи. Как ворота золотые. Всё в кепку собиралось, а, упав, превращалось в обычную серую пыль. Выбивали из кепки пыль, а она снова падала. Земное притяжение, не может быть по-другому. Её всякий раз ловили. А взрослые ворчали: “Детям делать нечего”. Как же нечего, можно пыль ловить мелкими частями-пылинками! Тайны хранить. Листья соби-рать. Складывать костры. Ждать дождей. По лужам гулять, корабли пускать прямо как на-стоящие. Волны поднимать ногой в резиновом сапоге. Не понимали взрослые. Не видели детской радости. Видели нежелание уроки учить. Видели компанию плохой. Запрещали петь о золотых воротах.
Запрещали петь о золотых воротах, а сами, когда изредка на кухнях собирались по ночам, пели. Пели песни почти забытые, с задворок мечты, с окраин памяти. Про опушки лесные. Про крылья складные. Про рыбу-горбушу. Про индейца Кирюшу. Про жёлтый фонарь-золотые ворота. Про ворота любили особенно, стеснялись только. Расхо-дились под утро, по одному. Смотрели на пыль, как она с ленью падает в сигаретный пе-пел, светится. Как листья осенние на солнечном ветру. Как едкий дым. Как гитара жёлтая. Как цветок мать-и-мачехи. Как солнечные очки. Как золотые ворота. Упадёт пыль - высы-пают в ведро из пепельницы. Уходят с сожалением. Сожаление в тайне хранят.
Сожаление в тайне хранят. А дети знают. Ночью не спали. Держат язык за дере-вянными ложками. Страшно сказку мамину разрушать. Страшно сказку папину разру-шать. И незачем говорить про секреты бабушек-дедушек. Да и так все знают.
Да и так все знают. Вечерами на задворках мечты ежедневно сметают пыль. Взметается жёлтым костром. И медленно в кепку падает. Пока вниз летит, в лучах светит-ся, слышны песни про лесные ягоды вкусные. Про друзей. Про салют. Про поезд. Про зо-лотые ворота. Особенно любят петь про золотые ворота. Но чего-то стесняются…
Цыгане
Ждали дождей. Встречали лиловый рассвет. Встречали коней из седого тумана. Сидели у реки, слушали воду. Ломали сирень, дарили любимым. Семь раз отмаливали, всё равно оказалось мало. Умывали смуглые лица, подходили грязными ногами к воде. Шеп-тали слова незнакомые, странные, плавные, поющие, любезные. Сладко от слов, от воды приторно. Заедали хлебом, запивали снегом, солили дождём, перчили градом. На глазок любовь отвешивали. С забавой смешивали.
Молча вставали по углам. Из углов глядели в рассвет. В углах прятали соль от бед. Сизая метель всё повымела. Седой туман пас лошадей. Голубика-ягода на руке. Хо-дют кони-вороны по реке. Погадай, цыганочка, по ладошке. Наколдуй, пусть красавица выглянет из окошка. Увезёт её сынок твой кудрявый на коне. Будет жить с ней в таборе. Скрипит в рассвете цыганская кибитка. Детьми кибитка набита.
Детьми кибитка набита. Грызут цыганята сухарики, дорогу слушают. По лесу едут – филин ухает. Трясёт кибитку мимо болота – лягушки квакают. Конский топот – скоро будут в таборе.
Конский топот – скоро будут в таборе. Скоро будут недруги в таборе. Куда цыга-нам деваться? Где петь свои песни? Где пасти коней? Где разводить костры? По руке не угадаешь. Уходил табор в туман.
Уходил табор в туман. Седой, лиловый, изнутри фиолетовый. Густой туман, кто внутри – ни один враг не узнает. Не угадает, взглянуть не подумает. Хитрые цыгане, крас-ные рубахи, ворованные кони, блестящие глаза! Уходил табор, в тумане прятался, рассвет встречал, будто недруга. На рассвете всех видать. Ждали дождя, как Сирина.
Ждали дождя, как Сирина. Писали крючьями по воде. Взгляд расходился круга-ми. Кидали камни в омут, искали русалок синеволосых, в зелёными хвостами. Русалки приводят дождь. Под дождём легче уйти от недруга. Под дождём свободнее дышится. Ждали дождя, как спасения. Как берегиню-птицу Сирина. Ей же всё равно: русский ли, цыган, кто в беду попал. На рассвете приводит дождь.
Память
Ждали дождей. Провожали в Прагу, обратно ждали к дождям. Яблочной блока-дой пироги застревали в зубах. Коротали век при свече. Чай пили с травами. Пусто стало на душе от пустырника. Безответная любовь безответственна. Мятой память поминали. Краснели в красных углах. Протянули тень до подъезда. Автостопом утопали.
Автостопом утопали. Завели водицу в колодце. Запинали змею под пень. Подме-тали тропинки мятой. Утирали пот со лба, жарко в тире. Верно, ветер лишь ведает, где бе-да обедала. А мы забыли былое.
А мы забыли былое. Не умели краснеть в красных углах, мел сметать с памяти. Не помним, не знаем, даже не ведаем, как горело горе на горах-пригорках. Мерило мира болью поросло. Ни к кому не прижалась жалость. Лишь фрагменты казенных фраз. Креп-ко кресты стояли, да и те упали на землю. Зажигали, наконец, свечи в красных углах. веч-ность ещё краснеть. Поколенье склонилось. Поклонилось. Вспомнило. Благородное бла-годарностью. Долго жить долгом. Свечками мерять века.
Лёд
Ждали дождей. Значит, снова нужен герой. Всегда, когда кто-нибудь ошибался, были нужны дожди. Вода повисала над пропастью, студёный ветер мастерил из неё мост. Дождь становился льдом. Лёд – мостом, дорогой над пропастью. Это было зрелище: меж-ду мрачными скалами, над чернотой бездны, под серым небом леденел голубизной мост. Здесь-то и испытывали душу на чистоту. Пройти по льду страшно, но узнать, кто ты та-ков, хочется. То ли благо, то ли наказание – не разобрать.
То ли благо, то ли наказание – не разобрать. Когда не знали, простить или нет, испытывали мостом. Провалился – виновен, и льдом наказан. А если прошёл по мосту, добыл на другой стороне перо жар-птицы да смог обратно его принести, не упасть, в про-пасти не пропасть – герой. Любовь, почести и важные государственные задания. Если уж лёд тебя держит, то и люди рисуют портреты, вешают их на заветное место. И все верят льду.
И все верят льду. Бывало, кто-нибудь усомнится, что мост из дождя. Тогда его грозятся отправить на лёд. Сомнения сразу же пропадают. А под упрямцем лёд ломается. Жестоко, но эффективно. Не всем же быть героями. Не всем быть прощёнными. Не всем проходить испытание.
Не всем проходить испытание. Проверяют не только льдом, но ещё и пером жар-птицы. Не проломился лёд, значит, можешь идти к жар-птице. Она скинет перо только че-стному. И возвращаешься спокойно. Есть те, что подбирают перо со скалы. Но тогда на обратном пути трещит во все стороны мост, ломается. Можно прийти без пера. Признают невинным. Но не пишут портреты, не вешают их на заветное место. Такой же, как все, за-чем зря беспокоиться? Честно проживёшь.
Былина
Ждали дождей, дышали огнём, плевались дымом. Сидели на корточках у костра, глядели в весёло пламя. Ждали дождей, да ветер тучи разогнал. Чисто в небе, даже жаво-ронков не видать. Грозили ветру кулаками, да ему людские заботы неведомы. Видел он и Африку с пальмами, и Азербайджан, и дорогу железную. Раздувал корабельные паруса. Смеялся в лицо верхушек сосен. Бродил в горных ущельях. А теперь тоскует ветер: под-ружку свою потерял. Не бреется. Лютует, тучи в клочья порвал. Ищет повсюду берёзку с плетёными косами. Найти не может. А людям и на него смотреть больно, и самим без до-ждя не жить. Решили ветру помочь.
Решили ветру помочь, отыскать берёзку. Нашёлся былинный герой – на медведей ходил, с любым недругом справится, с любой бедой. Плечи расправит и дальше уверенной походкой зашагает. На то и богатырь. Провожали молодца, слёзы смахивали. Мёд пили, грибы жарили, пироги пекли с капустой. Дали силачу на дорогу изюму мешочек, огниво, полотенце и палицу. Оберег на шею надели, медный обруч – на голову. И пошёл он в вы-шитой рубахе, глядя по сторонам серыми глазами. Берёзу искать. Ветру помогать. Стал надеждой людской.
Стал надеждой людской. Помощью во всём. Где дом подправит, кому воды набе-рёт, кому травы накосит. Всё бы хорошо, да не видно берёзы с косами, на крутом берегу. Ветер всё больше беснуется. Дождей так и не было, ни одного. По деревням девки ревут, слезами землю поливают, напоили её солью. По солёной земле идёт силач, по слезам люд-ским, по горюшку. Горько герою былинному, душно на душе, нескладно. Досадно. Ни од-ной берёзы с косами, ни одной с зелёной ленточкой. Да и ветер не унимается, чуть не ва-лит с ног силача с палицей. Обошёл всю землю герой, а берёзы той нигде не встретил. Как домой идти, как в глаза глядеть оберег повязавшим? Пригрел богатырь уныние. Рубаху снял вышитую, сорвал с головы обруч медный. Бедный! Развёл костёр.
Развёл костёр. Из-под углей зелёной лентой змея выползла. Смотрит на него. Увидал сероглазый змею, ленту берёзовую, схватил её, побежал. Нашёл берёзу на высо-ком откосе, на крутом берегу. Только вот беда: в руках силы много, а чтоб косы плести – нет умения. Не унимается ветер, бороды не распутать. Клочки туч по земле катаются. Плачет богатырь. Не идут дожди.
Не идут дожди. Зато девица пришла, взяла зелёную ленту, заплела на берёзе ко-сы. Силача успокоила, водой напоила колодезной, домой увела, спать уложила. Проснулся богатырь от шума дождя, зашептал слова незнакомые. А из серых глаз слёзы потекли. Ра-достной слезой умылся былинный герой. Увидел девицу распрекрасную, с косами плетё-ными, лентами зелёными. С ней теперь живёт, женой зовёт. Смотрит, как солнышко вста-ёт, дождики идут. И берёза на крутом откосе стоит, с косами плетёными, лентами зелёны-ми. Ветер играет косичками.
Апельсины
Ждали дождей. Это у жителей Страны Голубых Снегов вообще постоянное заня-тие. Они всё надеются, что весной, после дождей, по хорошей дороге к ним снова приедут купцы из Солнечной Страны. Приедут и привезут апельсины. Кто бы поверил, что люди будут вот уже три поколения ждать купца с апельсинами? А это – ждут.
А эти – ждут. Корят себя за это, зарекаются, но всё равно ждут. В Стране Голу-бых Снегов самым счастливым человеком считается тот, кто не любит апельсинов. (Та-ких, правда, нет, скажем в скобочках.) Когда-то эти весёлые цитрусы радостного цвета возили купцы из Солнечной Страны. Местные ценили апельсины за аромат, вкус, деление на дольки. А особенно за цвет радости.
Но купцы стали приезжать всё реже – далеко, да и климат не тот. Что ни говори, а здоровье дороже и денег, и любимого дела. Не будет здоровья – не будет и дел. А потом купцы и вовсе перестали ездить. И осталась вся Страна Голубых Снегов без апельсинов.
И осталась вся Страна Голубых Снегов без апельсинов. Нет, конечно, и здесь всякие вкусности были. К августу созревала брусника, осенью ходили по болотам за мо-рошкой, дивной ягодой. Но по-прежнему больше всего любили апельсины. А их не было. Ну не ехали купцы, не везли весёлых плодов. Дело ли им до того, что у кого-то прибавит-ся счастья? (Да они об этом даже не думали, снова поставим в скобочки.) Самим бы про-жить.
И пошли по снегам воспоминания о чудо-ягодах, легенды об апельсинах. Гово-рили, что аромат и вкус у них волшебные. А цвет такой, какого здесь не увидишь. Не-множко похожа морошка. Но только немножко.
И вот дети после таких легенд полюбили апельсины, даже ни разу не видя их (что легко объяснить, если только вы видели когда-нибудь детей). А потом полюбили и внуки.
А потом полюбили и внуки. И так всем хотелось попробовать, что становилось горько от неосуществимости своей мечты. Потому и считали счастливым того, кто не лю-бил апельсины. Но среди стариков таких не было. Взрослые тоже любили эти цитрусы, хоть ни разу даже не видели их. И дети эту легенду с рождения слышали. Все любили апельсины. (Откроем последние скобки: при такой всеобщей любви ни у кого не было ал-лергии.)
Сначала шёл дождь. Подумаешь, обычные дела. Мало ли. Ещё и не такое бывает. Дожили – дождям удив-ляться! Гуляли по лужам, промокали до нитки. Обычное де-ло – жить под дождём.
Потом выглянуло солнце. А дождь всё не переста-вал. И каждая капля стала разноцветной на солнце. Капли играли цветом, дождь шептал неземные слова.
А к вечеру выпал снег. И всё побелело. Привыкали жить, глядя только на белое. Но ещё долго вспоминали то, слышали в шуме дождя, то, что видели в капельках. Гуляли по стылой воде-белому снегу. Учились терпению у зимы.