Дмитрий Дедюлин
ПОРТРЕТ РЕАЛЬНОСТИ
отец поликарп – монах шаолиньского монастыря
объективная информация – наглая ложь для идиотов – факт не отделить
от интерпретации как ни старайся – поэтому единственное что остаётся –
плыть в этом беззвучном океане молчания не реагируя на сполохи справа,
не отвечая на звонки слева – просто плыть говоря самому себе: «ты золотой
как статуя Будды в Индокитае – в том храме в котором ты был однажды
во сне и не заметил как расторопные монахи совлекли с тебя одежды,
разрезали грудь и вынули твоё сердце и понесли его, трепещущее, бьющееся,
как рыба на льду, на подносе к алтарю Царя Богов дабы там Он произнёс
заклинание избавляющее тебя от пут и готовящее к той высшей жажде
которая и станет целью, стимулом, погонщиком погоняющим волов на твоём
пути чтобы твой путь стал тобой утонув в этом море зыбкого зелёного цвета
колеблющемся, замирающем как осёл жующий овёс но поглядывающий
на младенца которого он хочет лизнуть чтобы ощутить его жаркий пот
недавно родившейся и обретённой звезды»
как я решил напечатать свои стихи в нашей «малотиражке»
и что из этого вышло или монолог
арлекина и молчание пьеро
моё положение достаточно уникально в нынешнем литературном мире:
с одной стороны я не принят в «профессиональных» литераторских кругах –
для одних я недостаточно авангарден, для других недостаточно традиционен
и все крепко-накрепко захлопнули дверь передо мной – у меня есть окна
но их мало в моём каземате, с учётом же внелитературных обстоятельств – я
имею свою точку зрения по некоторым вопросам (божественный англицизм)
и не принадлежу ни к одному из существующих лагерей – именно в Англии
мне и надлежало бы жить – там любят сумасшедших ирландцев: Джойса,
Свифта и Йейтса и я один из них – я – ирландец по своей природе и пляшу
под дубом святого Патрика на своей Зелёной Родине а в свободное время
я сочиняю сказки про мрачных красавиц и дубовых колдунов куклы которых
катятся с глухим стуком по ступеням мраморной лестницы, широкой же
публикой (как узок их круг) я не принят, потому что они не признают во мне
своего – такого недопоэта Недосеребряного века который вечно
продолжается пока поэты пишут под сурдинку плохие стихи выжимая
из себя алые слёзы и сопли – этот клюквенный сок льющийся на сцене
нашего тщеславия где идёт спектакль поставленный тоской и завершается
под громовые аплодисменты публики которая не желает расходиться
по домам – так и будет сидеть в партере и на галёрке кутаясь в лохматые
шубы и отпуская бородатые шутки про жену Ивана Ивановича которая
не желала выходить за него замуж
любовь не ищет виноватых а ищет тихих детей
морские ангелы – дельфины искали в небе голубом пух белобрысый
тополиный и торговали коньяком – коньяк отпив, шутили дети о твёрдом
небе до утра – сквозь сеть прекрасных междометий нам слышалось одно:
«пора! пора нам в гавани скрываться начать чтоб Божий Страшный Пыл
между камелий и нотаций живую душу не сгубил – попрятались во сне
пороки живой души и каждый раз огонь зелёный и жестокий – огонь чужих
раскосых глаз преследовал во сне ребёнка – то рысь женилась и звала
как голос нежный голос звонкий поймать Зевесова орла и с ним взлететь –
о люди, братья, когда бы был я херувим я б раскрывал свои объятья
не только б людям но чужим драконам, пятнам пыли когда луч света
на меже не стоит ангельских усилий и быть поручиком Киже уже устал
я – бедный воин во тьме далёких палестин я был отчаян и спокоен
в чреде разорванных годин немого братства – травы, реки и руки ловят
мотылька – не забывай о человеке но не ищи ты в нём врага – он просто
ледяной осколок летящий просто – во плоти, во тьму архангельских иголок
и не забудь его найти»
(из сборника «чацкий уезжает в сызрань»)
досужие рассуждения по разным поводам (не бойтесь – это стихотворение)
независимые писатели ни от кого не зависят и никому не нужны – некоторые
мечтают продать свою независимость но продают её как-то мелко дёшево –
за несколько смайлов левых тёлок из тусовки, любовь какого-нибудь
тинэйджера случайно узнавшего об их существовании, за несколько
сборников стихотворений издаваемых с периодичностью раз в два года
или сборник прозы издаваемый раз в пять лет (главное что за издание не надо
платить) и вот они уже скурвились и стоят у подмостков модного кафе
для продвинутой молодёжи с улыбкой проститутки ожидая всеми фибрами
своей души аплодисментов и чувствуя – пока ещё чувствуя свой текст: «вот
тут я им подмахнул (непросвещённой публике, людям живущим в нашей
общественной конвенции, авангардной молодёжи – выбирайте что хотите
из этого списка) а тут я написал нечто что понравится известному критику,
а это написано чтобы быть в тренде» – и он скисает – он уже тень самого
себя, вечный адъютант литературных генералов топчущийся в их прихожих
чтобы получить свой кусок пирога (можно также писать то что соответствует
определённой идеологии и получать бонусы от государства) и всё – тебя
нет – ты кончился и только одинокий жаворонок взмывает в небо из жести
к жестяному солнцу (а раньше я думал: «как мало писателю нужно – лишь
ручка и кусок белой бумаги») – я не знал про серую бетонную стену
воздвигнутую между читателем и мной – туда пускают только по талону
и то – там уже нет читателя – беззубые старушки бродят по кладбищу
и чьи-то обглоданные голые кости лежат на солнышке – кости того, о ком я
уже забыл – а раньше я думал: «как мало нужно писателю…» – наверно, я
был прав
гадаю на рисовой соломке и кофейной гуще
я думаю что так называемые воображаемые миры это тоже часть реальности
– нон-фикшн – это всего лишь мёртвый слепок обыденности сама фиксация
которой есть умерщвление – остаётся жалкое подобие – «остановись
мгновенье – ты прекрасно» – сказал Фауст и убил жизнь и красоту на корню
а Мефистофель как всегда торжествует сидя в уголке закопченной кухни
и очищая чёрную картофелину от шелухи – воображаемый же мир – это
модель – это микрокосм – это ребёнок «большого мира» странно
изменчивого и прекрасного и только обычное человеческое сознание
не может вместить его – оно как комната с паутиной и пылью где два
турника – две извилины – на одной жим – висят как мешок с мукой –
а другую крепко ухватывают двумя руками и поднимаются чтобы
опуститься, как маятник часов опускается и поднимается – символ души
и рассудка качающегося на волнах реальности – в мутных водах которой
нет-нет да и отобразится воображаемый мир – мир в котором мы живём
навсегда и который один останется когда всё пойдёт прахом и планета улетит
в тартарары ведомая скучным замшелым и изобретательным Демоном
зацикленным на своей мнимой неповторимости мелькнувшей как песчинка
в рое песчинок, искра в стае костра и пропавшей среди однояйцевых братьев
и сестёр навсегда
* * *
дайте ляльке ножик и она пойдёт с помощью своих ножек и закопает его
в снегу – я так больше не могу – ноль на ноль помножив впадать в Волгу –
общую реку которую не видать тамбовскому волку – семь негритят пляшут –
пляшут ирландский танец и в конце концов не хотят вставать с колен –
да, я – неандерталец – тихий неандерталец который возьмёт тебя в плен –
ласковые локоны нашей бедной куклы запутались между оголённых
проводов – слышно только запах – тяжкий вязкий кухонный и визг и вопли
чёрные из десяти ртов
се ля ви, мой дорогой друг
Европа – это кладбище – об этом писал Достоевский ещё в 19-м веке –
старательное кладбище с аккуратными дорожками посещаемое туристами –
смотрите какой надгробный холмик! а вон какое распятие! – и они пошли
дальше чистенькие туристики из Восточной Европы или из далёкой Азии –
богатые студенты или японцы фотографирующие всё на камеры своих
смартфонов – а Европа лежит под камнями – под камнями Шотландии – где
два горных клана сошлись не на жизнь а на смерть и вот там белеют кости
и одинокие камни лежат под дождём (хотя кости конечно не убитых героев
а какого-нибудь домашнего животного забредшего на вершину и умершего
от неизвестной болезни вполне возможно занесённой сюда вдумчивыми
клерками – это лунная болезнь и банковские эльфы подхватили её кружась
на Луне в лучах Венеры или Марса – на этой каменной войне как нам
поведал гений Тулсидаса) – но продолжим – Европа – ещё звероферма где
кони жуют овёс, а выдры ловят крыс в специальных подвалах наполненных
тающей водой и когда вода уйдёт останется только кладбище заселённое
медлительными турками, быстрыми неграми и говорливыми арабами –
вон видны их шатры где они продают сахарных петушков и бусы
из разноцветного стекла – те самые бусы которые нам прислали индейцы
Северной Америки умирая от огнестрельных ранений и колотых ран в лесах
Вайоминга или на берегах Миссури
южный почтовый уходит в полночь
я и один из моих сотрудников переодеваемся в раздевалке под Егора
Летова – жизнь это сладкий кусок дерьма и мы боимся её – мы боимся
потерять её и мы боимся её – мы боимся потерять её – жизнь это сладкий
кусок дерьма и он стоит колом в горле пока мы пытаемся проглотить его,
наша жизнь которую мы боялись потерять уже не принадлежит нам и мы
плачем от страха и облегчения – вот он падает – этот сладкий кусок дерьма
на пол чтобы разбиться на тысячи частей – сладкое замороженное дерьмо
нашей Отчизны где зев влагалища и зрак седалища смотрят одинаково
круглыми глазами на нас потерявших стыд и совесть в этой отвратительной
борьбе на болотах нашей Отчизны где тает одинокая луна в нерукотворном
небе низко нависающем над таким сладким сладким куском нашей Родины
исчезающим в пустоте
попытка объективности
это касается любого видеоряда и не только его – условно говоря картинки –
движущейся или не движущейся – она – картинка далеко не столь очевидна
как кажется и всё дело конечно в воспринимающем субъекте – вернее в его
отсутствии а если нет того кто воспринимает то нет и того что может быть
воспринято – вы говорите что мир реален а я утверждаю что реальности нет –
да и существовал ли когда-нибудь этот мир? – есть миллионы послушных
автоматов шествующих к непонятной цели и действительно если б каждый
из нас мог осознать собственную смерть и абсурдность любого
целеполагания разве стал бы он длить этот вялый спектакль – это сновидение
переходящий в такой сон – такой крепкий сон что неизвестно разбудят ли
когда-нибудь от него – вернее он тоже «завязан» на жизни – сон порождает
сны так как жизнь и смерть лишь стороны одной и той же лунной медали
плывущей по бурном небосводу куда-то на запад а может быть на восток
и только катастрофа делает человека человеком – только личная неудача
вырывает его из причинно-следственных связей в которых мы тонем которые
мы замыкаем – эту цепь чтобы случилось полное затмение и свет погас
на столько сколько нужно нам существовать без света
кто я, печальная леди?
иногда я печальный клоун с разбитым сердцем – я печальный пьеро который
плачет над своей неудачей и разбрасывает жёлтые листья по всему двору
помогая ветру – а иногда я весёлый арлекин – брутальный малый курящий
свою сигару и выпивающий перед сном грамм триста коньяка чтобы ловить
белого попугая в зелёной чаще леса – попугая наших снов которые
не сбудутся никогда и так я живу раздвоенный как жало змеи – то светлый
то тёмный человек меняются во мне местами но никогда не остаются надолго
в центре моей маленькой вселенной потому что я – пустота и лечу в голубом
океане мечт и надежд человеческих навроде голубоокого дельфина
разрезающего воду как жало меча чей клинок остёр и холоден и опускается
в воду как в голубое масло на котором покоится жёлтый медяк луны или
звёздный порошок мерцает-переливается и не даёт уснуть утонувшим
жителям океанского дна – медузам, скатам и осьминогам шевелящим
конечностями как будто это щупы робота-манипулятора ищущего золото
испанских галеонов – сокровища крепких кораблей обращённых в пыль
и нашедших пристанище на тяжелом вздыбленном океанском дне
март 18-го года
мне кажется кто-то говорил о прогрессе, о суперсовременных технологиях,
о 21-м веке – я не ослышался? – достаточно было навалить немножко снежку
на наши стогны – на наши поля, на наши белые поднебесья и всё
закончилось – весь прогресс, все технологии – не осталось ничего – только
маленький слабый человек наедине со стихией – так вот что я вам скажу,
дорогие мои лепреконы – вы куклы – жалкие куклы висящие на тоненьких
ниточках и только что-то отдалённо напоминающее милосердие держит нас
на этом тонком льду – не даёт ему разойтись под нашими ногами и мы
плывём – ватные создания в этом вакууме двигая руками и ногами
и не можем выйти из этого пространства в котором нет ничего кроме нашей
кожи да и она провисает как антилопья шкура пробитого барабана когда ей
приходит черёд уничтожиться аннигилироваться и растаять в золотом
пространстве где догорают лучи садящегося солнца золотящего этот мир,
мирволящего ему как будто он – дорогой подарок, который никто не принял
не взял в свой расчёт, и он тонет в этих белых облаках чтобы возникнуть
в каком-то другом месте и растаять навсегда
чёрные очи ночного квадрата
чёрным квадратом по голове получил Малевич сидя в траве а вокруг него
прятались тени разноликие словно растенья и плакал белый ангел в этом
небе, как белый и воздушный самолёт взлетал в лазурь ужасную земную
и белая рука лежала на штурвале – он сам себя летел и был он ангел
взирающий на нас из-за небес и с дерева немого раздвижного – дверей,
которыми и был наш окоём, выглядывал пернатый этот лучник – а впрочем
был он нем, непобедим как бы удар в сплетение и чёрным был квадратом
которым нас закрыли на засов
об общественном лицемерии и нашей общей шизофазии
о маленьких советских литературках вместо одной огромной никто
не рассказывал вам сказку – так и быть расскажу вам я эту былину
о древних богатырях и пигмеях современности – так вот: нет сейчас русской
литературы а есть несколько литературок куда отбирают по причинам
идейной близости – их генезис из советской литературы прослеживается
сторонним наблюдателем – в этих литературках есть свои пионеры
и комсомольцы, есть седые отцы чьё «последнее» слово – закон – типа «воры
в законе» которые решают нарушает то что произошло их – «наш»,
внутренний кодекс чести или нет – патриоты талдычат о «русофобии»,
либералы не принимают тех для которых «крымнаш» и нещадно критикуют
современную Россию – но где-то там – за кулисами «протекает обычная
человеческая жизнь» – там «продвигают» своих мальчиков и девочек
устраивая им литературные премии, интервью для тв-каналов работающих на
избранные аудитории и публикации – как же без них – не забывая и о себе
конечно – в этой жизни консерваторы одалживают либералам деньги
(и наоборот) и пьют с ними кофе в каких-нибудь маленьких забегаловках –
два лика общественного лицемерия смотрящие друг в друга – идейное
лицемерие бомонда и витальное лицемерие толпы не узнающие друг друга
или знающие друг о друге но питающие себя отражаясь в этом магическом
зеркале медийности – от раскрученных площадок в соцсетях до постоянного
шоу на каком-нибудь телеканале – наркотики в обмен на энергии и так мы
живём и наше лицемерие – это основа общей шизофазии – «вялотекущей»
«выражаясь» языком советских спецслужб – моё исследование не только
о литературе а вообще о нас – о нашем общественном организме где все
клетки родственны друг другу и устроены по одному и тому же принципу так
что в чашечке цветка мы видим вечность а в слезинке росы Вселенную и это
и есть наш мир в котором перевёрнуто всё с ног на голову и где означающее
давно оторвалось от означаемого и плавает где-то в космосе морской звездой
погружённой в небесные стихии
* * *
не выходи из комнаты – не совершай ошибку – забудешь в темноте одежду
и улыбку а также номер свой и свой горячий хлеб – мне говорил мой фараон
Аменхотеп: «кто ловит в комнате задумчивую рыбку тот сам не знает
темноту судеб» – и вот плыву в молчании как робот по этим комнатам,
по этим городам – ах если бы не знал ты милый сам кого здесь можно трогать
– чей тут хобот и кто скрывается в доподлинных лесах – вот леший выглянет,
вот птичка прощебечет, вот тихий мальчик сядет на толчок – мы слышим
в темноте один щелчок которому солдаты рукоплещут и падает в сознаньи
дурачок – а эти вещи – что же эти вещи? – там где пичуги – нотные значки
нас вынимают из открытой пещи и мы идём по миру – дурачки
* * *
и яблони стоят как кони в этой зелёной темноте а я сижу в ночном вагоне
и думаю о красоте этих тельняшек, этих высей когда ты брался за штурвал
когда над кораблём зависли девятый и десятый вал – когда на каменном
перроне присевши тихо на скамью две тёти на перрон уронят хвостатых
голубей семью – они их выпустят из крыльев – из рукавов, в который раз
наверно предприняв усилье не поднимая тёмных глаз от камня что лежит
уложен на этой правильной земле а в ней лежит не потревожен скукожен
каменный атлет который встанет и взорвётся земля и мирные поля – это
всё то что остаётся да ещё эти тополя чтоб мы запомнили такую страну
в которой горя нет но я и без него ликую и выключаю этот свет
девочка в маленьком пежо
соска за рулём нулёвой новенькой иномарки (0007) – наверно любимая
девочка прокурора области а может начальника таможни – местная граница
недалеко – растопырила глазки и губки и рулит – женщина ведущая
автомобиль – предмет вожделения большинства тёмных и жадных мужчин –
их зависти, ненависти и страха – «чем недоступнее ты, тем больше я тебя
ненавижу и хочу трахнуть, тарарарахнуть – хочу сломать замок на пояске
твоей верности и расчехлить тебя, моя сладкая бэби» – но сладкая
бэби проезжает мимо – её автомобиль скрывается за завесой бессловесного
снега и только отдельные – отделившиеся друг от друга, такие
индивидуальные снежинки падают в луче автомобильных фар – снежинки
которые невозможно отличить – похожие на эту снежную массу
устилающую всё на нашем пути и приглашающую ко сну окружающую нас
местность где родился туман – тот самый что развеялся в начале зимы –
туман которому больше нечего от нас скрывать – ни Одинокого Бога,
ни капли алой росы потускневшие под напором зимних безумных безумных
вьюг
белая голова профессора доуэля
никто не в силах описать что-то таким как оно есть в действительности
поскольку действительности нет а есть алый шар клубящийся в багровом
дыму – НЛО профессора Доуэля круглое как его голова торчащая
на подставке а к ней ведут десятки проводков связанных с таинственными
механизмами назначения которых не знает никто но голова вертится
крутится и изрекает баснословные афоризмы цену которым мы не знаем
но внимаем им жадно как зилоты Перикла что лежат на ступенях пред
храмом златым – о скажи благодать для чего ты поникла перед первым
причастьем, пред даром простым? и сказал ему всадник с архангельским
ликом: «те кто с сонным забвеньем увы не знаком, те довольствуют малым и
тает туника перед пламенем вешним – пред алым огнём» – итого – профессор
объяснил нам что он нереален что его нет а есть воздушный шар Безумного
Командора несущийся вскачь на лиловый Запад где белые горы тают
в нежной дымке и серебряный мяч взлетает к тугим небесам
* * *
налей мне виски по-английски и по-французски дай травы – ведь мы с тобою
очень близки – спускаемся в чумные рвы чтоб там попробовать отравы
и расплатиться в тот же миг – ты – этой растворённой славой а я сознаньем
где возник какой-то прочерк – милый малый, какой-то глупый дуралей
шёл по стезе своей усталый и вот поэтому налей мне выпить, бэби,
скупо – налей немного – не спеши и нам откроется халупа а в ней конечно
ни души – мы сядем за покатый столик – разложим дорогую снедь – ведь
я – запойный алкоголик – тебе же нужно умереть чтоб стать державой –
агнцем Божьим что в темноте лишившись сил бредёт один по бездорожью
в краю разграбленных могил
три мифа посреди дороги
у русских есть две поэмы: «Двенадцать» и «Мёртвые души» – вот их-то они
трактуют на все лады причитая: «батенька, выпейте ещё чайку или вот
намажьте на хлеб вишнёвого варенья» и собеседник соглашается и ест
золотой от мёда огурец а на пасеке гудят пчёлы и сизое солнце садится
за дубы и липы а мягкий ветер дует так ласково что не поверишь что мы
в Элизиуме – все русские здесь – а там на Земле – в России, остались только
кадавры которые только мнят себя русскими но тем не менее ими
не являются и жёлтое солнце садится за фабричные трубы которые торчат
как укор местному начальству – дескать пропадает добро – завод-то ещё
не весь продали на металлолом и начальство садится в джип и едет
к родственнику управляющему фирмой имеющей партнёров на Западе – надо
нашим друзьям отправить металлические чушки что завалялись на складе –
всё равно завод объявил себя банкротом – глядишь и купим его – «так мы
обанкротили Россию чтобы купить её за копейки» – говорит родственник –
«другого выхода не было» – кивает начальник и оба садятся пить чай
с вареньем малиновым как это солнце садящиеся за дальние сосны – там ещё
рядом водокачка, будка с семафором и несколько составов что стоят на путях
осенняя зелень – это девальвированная желтизна
золотых небес
надо быть паяцем в избирательной системе пока чужие дяди что-то решают
за тебя а ты берёшь бюллетень, что-то пишешь там – ставишь закорючку –
в общем делаешь нечто что никого не интересует – тем временем
за занавесом вертятся жернова адской машины и ты – зерно которое нужно
смолоть – ты актёр – ты статист в гигантском представлении и ты зритель –
эра интерактива уже началась а ты и не заметил поэтому ты идёшь
под дождём который ниспослали тебе милосердные боги, пинаешь носком
ботинка комок грязи а где-то в закрытом помещении горит твой бюллетень
который никому не нужен так как ты сыграл свою роль – ты «обеспечил
явку» – пароли, адреса, конспиративные квартиры и теперь партия может
спать спокойно – впрочем и без тебя всё было бы обеспечено и ты как
жёлтый лист сорвавшийся с дерева – летишь и не важно где ты упадёшь, что
на тебе написано, так как всё равно придёт зима и всё засыплет белым
снегом, партия поменяет адреса конспиративных квартир и новый президент
войдёт в Люксембургский дворец чтобы править страной по своему
усмотрению – так чтоб были довольны вассалы а поданные трепетали как
осиновый лист так и не сорвавшийся с ветки но дрожащий, дрожащий
на холодном осеннем ветру
два берега одной и той же америки
о людях ушибленных актуальностью хочу говорить – о тех кто ничего
не видит кроме сегодняшнего дня – такое впечатление что как только они
родились с ними же родился нынешний мир и нет ничего кроме Ивана
Дорна, молочных коктейлей и антикафе – до этого мир просто
не существовал и вот они заново вынуждены давать имена вещам общаясь
между собой на молодёжном сленге и поэтому истина прошедшая через
двадцатые-тридцатые руки кажется им свежей, второстепенные писатели
и философы – товар и продукция поздней Европы продаваемая современным
книжным бизнесом – они властители их дум – ведь ничего же не было –
таинственная Атлантида надёжно укрыта мраком судьбы и маленькие дети
спят в своей колыбели сладко посапывая пока их мамка кутает их в одеяло
но может статься так, что ветры истории проникнут в их жилище и они – эти
ветры, сорвут все покровы и надстройка рухнет – останется только базис –
голый сморщенный – который является чем? – что там останется – в этом
месиве голодного мяса? – хотел бы я посмотреть но наша сказка
заканчивается – мы задёргиваем шторки и уходим на дно – флибустьеры
подводных Атлантид, архангелы закрытых берегов до которых не каждая
птица доберётся и даже не вплавь а влёт, не каждый аист долетит и усядется
на старом дереве поэтому мы спим крепко смежив глаза пока папа закрывает
Америку – странную страну находящуюся на другом полушарии – в другом
полушарии нашего взбудораженного возбуждённого мозга
золотая луна манит весёлых сыновей на край валуна
цыганская пуля звенит как серебряное монисто – если ты знаменитый пиит
расскажи нам про жизнь артиста – как вы строили взорванный дом в небесах
посвящённых Аллаху и про тайну рождённых трудом и отправившихся
к падишаху – про готовую мёртвую власть что упала покорно и быстро
а звезда ещё не родилась лишь звенит золотое монисто на груди этой бедной
швеи шьющей платье для новой метели – посмотри где остались твои голоса
и остались у цели три врага – три безмолвных врага – это Скупость,
Проклятая Жадность и Асгард что стоит на ногах а в ногах у него эта жатва
тех ночей когда были слепы и метались как тёмные ели на глазах
у безмолвной толпы волочась в этой снежной постели – их бросали одну
за другой в тот костёр где сгорают так ярко наши цепи и чёрный позор –
на рассвете мы ждали подарка и дождались – светило взошло озарив дым
огромный и пепел – этой ночью – сегодня мело – это грозное великолепье
сих снегов что кидали январь прямо в сети весёлого марта и цвела на снегу
киноварь словно тень золотого Асгарда