Света Литвак
***
***
Ф. Г.
скончалась эта твоя Брижитт
такая нахальная
в его таком Далласе
вёрст 15 на запад
как берёг её сон с февраля 2088 года
и вопли
остыла после кремации
маленькая такая горстка пепла
на таком великом
таком спортивном своём континенте
самолёт зимний поднялся
бежит в ветер
небо позёмкой над заливом – (Фанди)
больно. немой друг последней воли
вместе с ней (Брижитт)
Альфонс Герберт
лежала как опрокинутая птица
в урну.
и её прах
и над дальними волнами как
атлантическая душа Океана.
здесь зеленеют долины
июньский ветер
Троица
большое на воде окно
она всегда старалась быть как можно дальше
от них
с этими их такими мужскими глазами
с этими их женскими маленькими локтями такими
*
вот как ты, жёлудь нашедший
мне всю кожу порезал на пне
пробуй кровавый медовый
думал вдруг до конца тридцать дней
веток давай, я дубовый
просто очень дубовый такой
вот как ты, жёлудь нашедший
это - лёжа теперь под сосной
просто заныл получилось
чтобы очень дубовый такой
душу мне кто плохо вдунул
сох ты ровно, а я по кривой
трудно без крика, попробуй
объяснить будет некогда мне
веток давай, я дубовый
постараюсь засохнуть к весне
*
он и Лессбер и даже сильный Буссёк Дупёл
когда прочёл
и прочёл причём о смерти и жизни пчёл
средь нив и сёл
властелина он для нас с оружьем привёл
и вот берёт
из ульев мёд
восковые соты как пластилин их мнёт
жуёт козёл
венок плевёл
василёк вьюнок паслён спорыш клевер лён
полно имён
черпачок в руках сливает на чернозём
мёд нектар сласти бражку сок с киселём
кишень и тлён
клюёт орёл
и над лугом он в полёте крыло простёр
*
Так мы радовались, так смеялись,
Сели вместе за праздничный стол,
Не понравился нам наш товарищ,
Мы прогнали его, он ушёл.
Он ушёл, не промолвив ни слова,
Словно, он нам единственный друг.
Неизвестно, о чём он подумал,
Выпуская тележку из рук.
Придавившую тело поклажу
Тяжело оторвать от земли.
Мы все вместе ругали тележку,
И все вместе поднять не могли.
Мы несли бездыханное тело,
Попеременно держа на весу.
Отыскали глухую тропинку
И совсем заблудились в лесу.
Наконец, добрели до деревни,
У ворот постучали впотьмах.
И тотчас навалилась усталость,
И усилились голод и страх.
А в ответ – гробовое молчанье,
Да в полях колыхались хлеба.
Да густое коровье мычанье
Раза два раздавалось в хлеву.
Из-за низеньких старых заборов
Забрехали собаки на шум.
Что вы смотрите так удивлённо?
Я не знаю, о чём я пишу.
Это странная злая ошибка.
Мы одни на дороге стоим.
Если он виноват перед нами,
Не повинны ли мы перед ним?
*
Холод, казалось, пронизывал дом,
В окнах застыла пустая деревня.
Братья сидели у печки вдвоём,
Игорь привстал и подбросил поленья,
Траченный молью отцовский пиджак
Вынул из вороха старой одежды,
Стылые ноги прикрыл кое-как.
Вдруг за стеною послышался скрежет.
Дмитрий ногами отстукивал дробь,
Братья на миг затаили дыханье,
И на мгновенье прервавшись, озноб
С новою силой удвоил старанья.
Затхлым из тёмного веет угла,
Страшно нечаянно встретиться взглядом.
Выскочил красный фонарик угля
И потемнел с паутиною рядом.
Долго ждала цепенелая тишь,
Маялся пламень, прижатый заслонкой,
Под половицей замёрзшая мышь
Вдоль прошуршала и пискнула тонко.
НАСМЕШКА
Деревья стоят заснеженные
А я уславливаюсь на после смерти
Ряжусь скоренько и с удовольствием, а между тем
У славы сильно коротенькие одежды
Радость, радость, какая независимость и сладость
Столько условий и свойств для дерзости
У слов одержимость к стремительным достижениям
Вот и договорились на среду
Сразу греться, греть руки надо
Среди деревьев, словно подброшенных
В костре подтаивают и оледеневают
У нежных баб снежные мускулы
А как трудно и сложно, ну вот и славно, вот и странно
А вот и страшно
Кому-то школа, кому, слушай, говорю, - служба
*
Где слабо сквозит меж сырыми камнями
Закатное солнце скользящим лучом,
Где ветер колеблет лилейное пламя
На каменной башне за старым ручьём,
Чьи стены покрыты густыми тенями,
Над ней и поныне полощется знамя,
И заперты двери железным ключом.
Не думать, не помнить уже ни о чём,
С холодною тенью сливаясь глазами,
Во тьме, освещённой закатным лучом,
Под каменной башни сырыми стенами
Всё так же безмолвно стоять перед вами,
Удерживать руку с подъятым мечом.
*
грозовый облак из грёзы дальней
проникнет тенью в уснувший дом
войдёт неслышно в девичью спальню
задует свечи пунцовым ртом
сквозит как ветер его дыханье
сливаясь в ниши, скользя в углы
где плачет лютня и прячет тайна
и пляшет пламя из рдяной мглы
глядится фавном в кувшине медном
крадётся мимо шипастых роз
танцует взглядом на теле бледном
играет прядью густых волос
в постели пышной в истоме нежной
примяв подушку в ночном поту
лежит прикрывши рукой небрежной
желаний прелесть и наготу
светясь от страсти во тьме кромешной
мерцая кожей как яркий змей
ласкает деву душой нездешней
в разлуке вечной скорбя о ней
её любовник несовершенный
герой мечтаний и дивных снов
уйдёт неслышно скиталец пленный
по смутной цепи своих следов
полна тревожной любовной злости
спросонья щёку прижав к стеклу
рисует облик ночного гостя
незавершённый как поцелуй
*
и снова с раннего утра
стоит несносная жара
едва проснувшись, засыпаешь
очнёшься – солнце высоко
вернулись с пастбища коровы
но вот уж снова в путь готовы
мальчишка щёлкает кнутом
коровы лезут напролом
а козы вскидывают ножки
через овраг на дальний луг
куда погонит их пастух
на поле издают щелчки
стручки созревшие бобовых
и в ожиданьи лакомств новых
жрут колорадские жуки
побеги сладкие картошки
капусту ест капустный червь
и доедает понемножку
с ботвой не справится никак
на грядках выросший сорняк
всю зелень выполоть готовы
гнут спину бабы, мужики
до темноты таскают воду
и поливают огороды
спешит тропинка вдоль плетней
минует ветхий сруб колодца
хитро петляет меж кустов
и продолжает извиваться
взбираясь на гору, на ней
шипят гадюки меж камней
внизу, меж двух отвалов сланца
коровий пруд, лишённый глянца
такая мутная вблизи
вода призывно запестрела
тельцами тонущих слепней
и у поверхности своей
теплей температуры тела
ил топкий вязкий словно клей
но ключ придонный сводит пальцы
бросает тень большая ель
и простоит ещё лет сто
в дупле осиное гнездо
оса своё готовит жальце
уже стремглавая летит
едва успеешь отойти
метнуться тенью в лес густой
как туча кровожадной мошки
сейчас залепит всё лицо
свернув с проторенной дорожки
задрав на голову рубашку
чрез сухостой и бурелом
ломая ветки, продерёшься
внизу пылит засохший мох
а наверху смыкают своды
деревьев разные породы
с покрытых плесенью коряг
висит лохмотьями кора
вопят истошные сороки
стоит несносная жара
всё так же вьётся мошкара
и нет спасительной дороги
сквозь гладкоствольный березняк
бесплодный тянется малинник
мелькают чёртики в глазах
древесный мусор в волосах
и руки в липкой паутине
преодолев не знаю как
неодолимые преграды
я слышу матерную речь
по краю выжженной отавы
бредёт измученное стадо
повис на ниточке паук
совсем молоденький пастух
едва переставляет ноги
и матерится во весь дух
грядёт вечерняя пора
заходишь в избу со двора
в поклоне пригибая тело
не из почтения, а ради
лежащих низко перекладин
кругом обманчивый покой
по дому ходит домовой
шуршат заботливые мыши
роняет жестяную крышку
литровый с вмятиной бидон
спускаюсь в подпол глубоко
там киснет козье молоко
уставши от дневной мороки
валяюсь на пружинной койке
над носом вьётся паразит
броженьем пищевых отходов
ведро помойное разит
пора на боковую, что ж
постель, ворочаясь, собьёшь
солёным обливаясь потом
но до рассвета не заснёшь
и встанешь полным идиотом
и снова с раннего утра
стоит несносная жара
*
Я пойду на огород к дяде Славе,
В огороде выкопан пруд.
В небольшой неровной глиняной яме
Плавунцы и водомерки живут.
Стану долго там плескаться и плавать,
У меня купальника нет.
Будет на меня смотреть дядя Слава,
Пачку выкурит плохих сигарет.
Сильно пьяный, весь заросший щетиной,
Даст мне руку и потянет наверх.
Так некстати подойдёт тётя Зина,
А я голая совсем как на грех.
Сяду вечером в саду на скамейку,
За забором пьяная брань.
Я поссорила простую семейку,
Непутёвая приезжая дрянь.
Дядя Слава защищается слабо:
"Говорю, мы занимались не тем, -
Она нормальная современная баба, -
Это ты сдурела, Зина, совсем!
ЗАПИСКИ НАТУРАЛИСТА
Мы с Николаем на нудистском пляже
Лежали, не подозревая даже
О том, что нам увидеть суждено
В сознанье распаляющем мираже.
Мы это место выбрали давно
И звали мы с собой подружку, но
Пришлось признать, что некоторым людям
На людях обнажиться не дано.
Гуляло солнце по роскошным грудям,
По между ног висящим праздно мудям,
Какой нам открывался антураж,
Подробно мы описывать не будем.
Короче, мы пришли на этот пляж,
Где был фатален лёгкий эпатаж,
И появленье женщин вызывало
Чуть сдерживаемый ажиотаж.
Жара невыносимая стояла,
Из голых тел вытапливала сало,
И с запада, затаивая звук,
К нам грозовая туча подползала.
На травке засыпала я, как вдруг,
Внимание привлёк бегущий жук,
Цвет крыльев чуть светлей английской красной,
В движеньях – суетливость и испуг.
Бедняга волновался не напрасно,
Среди песка он выбрал путь опасный,
В тени еловой хвои и ветвей
Он скоро будет съеден, это ясно.
Какой-то мелкий чёрный муравей
Вцепился в ногу челюстью своей,
Я позвала на помощь Николая,
Дремавшего над сборником статей.
Нас поразила эта сила злая,
Что, лапками в песке перебирая,
Держала жертву много раз мощней,
Добычу ни на миг не выпуская.
Чем меньше хищник, тем ещё страшней,
Висел, не разжимая челюстей,
Другой палач хватал вторую ногу,
И к морде лезла пара сволочей.
Вертелся жук, слабея понемногу,
Со всех сторон кусаемый жестоко,
Ещё рывок отчаянный, и вот –
Упал на муравьиную дорогу.
Мгновенно совершён переворот,
Один из них взобрался на живот,
Находит нервный центр, туда кусает,
И жук на свете больше не живёт.
История, до ужаса простая,
Нас с Николаем сильно потрясает,
Мы делаем из фляжки два глотка,
Из виду ничего не упуская.
Рукой подать до муравейника,
Да ноша оказалась велика;
Животными инстинктами влекомы,
Зря погубили рыжего жука.
Такие сцены слишком нам знакомы,
Нашли ещё, чем можно удивить!
И жуткие становятся фантомы
Лишь кучкой бестолковых насекомых.
__________
Вот так и в нас солдаты-муравьи
Вонзают ловко челюсти свои,
Внештатные ревнители культуры,
Пытаясь нервный импульс подавить
И уничтожить для литературы.
*
сухие листы бересты
скрипит абрикос кипарис
по краю прямой колеи
топорщится куст алычи
опять изменился маршрут
пока мы уверенно шли
по правилам нашей мечты
коротких свиданий в ночи
В мае
"Пришла в Измайлово без майки"
Н. Байтов
Пришла в Измайлово без майки
В пуловере на голом теле
И вмиг - рулады и свирели
На первой солнечной полянке
Сквозь щебет воробьиной стайки
Короткой соловьиной трели
Полюбовалась круглой ёмкой
Как обведённою каёмкой
Пруда наполненною чашей
И к чаще двинулась сладчайшей
В лесу цветение и нежность
И умиление и свежесть
Густой черёмухи мороки
Чьи листья в мусоре и соке
И я как ведьма рыжей масти
Дурею от прилива страсти
И жду разбойничьего знака
Листвою скрытого маньяка
То тут, то там ломают ветки
Весной сбежавшие из клетки
Бурундуки и черепахи
От них шарахаются в страхе
Обескураженные белки
Топорщат молодые ёлки
Из-под густой зелёной чёлки
Ресничек мелкие иголки
Шурша клеёнчатой тетрадкой
Под клёнами дрожу украдкой
Смешны и неуместно строги
На фоне повсеместных оргий
Мои словесные восторги
Растерянно прижалась травка
Блестя от жаркого полива
Отважно сторожит крапива
Бутылку выпитого пива
Я уточняю для порядка
В Измайлово без майки зябко
*
бухой закат размазывает юшку
по рыжим прядям крашеных волос
вернулась в город летняя пастушка
короткая коса щекочет ушко
не будем обсуждать этот вопрос
зачем, поспешно допивая граппу
дожёвывая сохлый бутерброд
я нюхаю подаренные тряпки
в цветастую сгребённые охапку
с тех пор прошёл, по меньшей мере, год
болит рука от теннисной ракетки
по небу деревянный самолёт
один пешком вразвалочку идёт
над озером, и свет ненужный с ветки
свисает на ковром покрытый корт
*
Ты помнишь ли ту суету на перроне?
Ты помнишь ли те поцелуи в купе?
Неловкость лежащей на попке ладони
В твоей, провожающей лето Литве…
Какие скупые и редкие ласки!
Упрёки и слёзы, синяк на руке.
Лихие таксисты и пьяные глазки
В моей, догоняющей осень Москве.
Прозрачная юбка, парижская куртка,
Японская кружка, для пшика – «Шанель».
Спасибо за всё, дорогая подружка!
Быть может, весною махнём в Коктебель?
железнодорожный узел
скорый поезд тронулся, нас застал врасплох
тут-то и устроила я переполох
проводник безжалостно закрывает дверь
следующая станция не иначе Тверь
спят людишки в поезде Петербург Москва
Наиля Ямакова до чего юна
понедельник - вторнику, а среде - четверг
феноменологии - Герберт Шпигельберг
сумасшедшей девочке - узкие глаза
время на свидание - ровно два часа
спят людишки в поезде Петербург Ижевск
поцелуев девичьих отпечаток свеж
ночь перекантуешься на тюках с бельём
- как в обратном поезде ехали вдвоём -
думая и думая; впереди - Москва
дальше - Белоруссия, а потом – Литва
*
ударом за удар часы пробили полдень
не всё теперь равно – с чего всё началось
на следующий день опять проснуться поздно
едва открыв глаза и сдерживая злость
на первое число грибным наесться супом
в настенный календарь ненужный гвоздик вбив
увлечься и ввинтить шурупчик за шурупом
ещё один июнь от темы отклонив
отказницей от встреч весь вечер изнывая
до ночи накопив побольше разных слов
смотреться в зеркала, ннаммеренно зеввая
надёжно схоронив себя в глуши лесов
впускает напролёт открытая веранда
из-под тяжёлых век тумманнящийся взгляд
приятно, сделав пасс ночного променада
задумммчиво тяннуть безвкусный супер лайт
смеяться над собой, за тень свою цепляяссь
ннапрасно опьянев, так ххочется лечь спать
но, прежде чем заснуть законченно и ясно
в ввоннюччийй унниттаззз бесссммысссллленно посссаттть