Юлия Ермолова
Стихи, написанные в Ташкенте
2003г.
* * *
Звезду ищу я в темнеющем небе…
Ощущаю снисходящую каплями сырость…
Кусочек сыра
И черствого хлеба
В ржавой посуде,
Будто для птички,
Я ею стану
Надеждой на Чудо
Пишутся притчи,
Что станет предтечей…
Тайны Вселенной…
Жизнь – пасмурный вечер
Весенний.
11 апреля 2003 г.
* * *
…И снова полночь…
Водой наполнена
Горячей ванна.
Стихов обрывки…
И горький привкус
Сигар… Гавана,
Куба…
И дыма
Клубы…
И Он – любимый…
И снова полночь…
И только губы
Одни бескровны
Синеют, привкус
Железный… Обморок…
И в сборник собраны
Стихов обрывки…
12 апреля 2003 г.
Сырость
Осень.
В постели я… Скрещена.
В коридоре на вешалке
Непросохшая куртка.
У меня влажные волосы,
Сломанный голос…
И сырые окурки
За окном, что распахнуто,
Из которого пахнет
Сырою же галькой
И мокрым асфальтом,
А также ветром, что холоден…
Полдень.
Вечер и ночь…
Снятся сны,
Снятся тайны…
Закипающий чайник;
Запотевшие капельки
Облепили, обплакали
Все… Я сгораю.
Рубаха сырая
Последний делает взмах.
Ночь и осень… Смирилась.
И у снов этих сырость
В глазах…
4-6 мая 2003 г.
Урочище
1.
Как ранняя осень, лето,
я почему-то легко одета.
Порывы резкого ветра
пробирают до самых косточек.
Сырая мягкая почва…
Очень хочется каждой ночью
дотянуться до звездочек.
Местность непроложенных рельсов,
здесь никто никогда не согрелся
и ждет всего одного –
ждет не дождется курьера…
Какого? Любого. Потеря
здесь все, а потому ничего.
Желанье? Задача, от сна
и до такого же сна, здесь одна –
заполнить пространство рельсами,
но с места больше не сдвинуться,
отметив то, что по Гринвичу – Цельсием,
и тоже равняется минусу.
2.
Постоишь, содрогнешься и ляжешь
в сырую постель, что хлеще
того, за окном… Исходное
оказалось концом. Ты вяжешь
днем и ночью теплые вещи.
Холодно…
Скрипит деревянный пол.
Ты ходишь с мыслями о свободе…
Но никогда о погоде,
она во всем…И даже пол-
стакана на столе с молоком
так же мерзнет, как тот же сон,
что до сих пор не приходит.
Да, да, да… о воле, свободе;
о том, что выброшенная на сушу рыба
шевелит, скорей, губами «спасибо»,
нежели… такова уж ее природа…
Но я же все об исходном…
Холодно.
Постоишь, содрогнешься и ляжешь
в сырую постель, что хлеще
того, за окном… Ты вяжешь
днем и ночью теплые вещи…
Встаешь и берешься за спицы,
когда хочется спать и не спится.
27 июня 2003 г.
О холоде
1.
Холод, и… заледеневший компас
указывает не на Север, на космос,
на разреженный воздух, на хаос,
на безмерность без статики…
И если тут есть хоть какой-то градус,
то, конечно же, он отрицательный…
Что, впрочем, как все здесь –
Нас нет, даже если мы есть…
2.
Холод не терпит термометра,
часов, циферблата и того, что входит в параметры,
но больше тех, кто падает замертво,
а потому здесь только живые, не мертвые.
И мы уже привыкли к холоду,
в каком ни рассматривай ракурсе –
пьем кристально застывшую воду,
заедаем льдом и разводим кактусы…
5.
Здесь хочешь отпускать длиннее волосы
и слушать застревающие новости
в плохом приемнике, с Большой земли, Оттуда,
где Чуда все же больше, чем неЧуда;
писать стихи; и запивать все чаем
горячим; размышлять, что не случаен
твой каждый шаг, твой каждый вдох и выдох…
Чинить приемник, пока он не выдох-
ся совсем,
с тем прерывающимся голосом диспетчера.
У нас здесь день неотличим от вечера…
И мысль о холоде, что он есть то конечное,
выносит все ненужное за скобки…
Наверное, холод есть конец, есть остановка.
6-8 июля 2003 г.
Из цикла
“Урочище, или Минус по Цельсию”
Чем меньше шансов, тем яростнее надежды…
Сама себя убеждаю: “Ведь есть же
то и это…” – и часто этому верю.
А сегодня ночью мне снился Север.
Уютный маленький дом,
заваренный кипятком.
Тусклая лампа, как свечка
над столом
с отварной гречкой
в котелке…
Заваренный в кипятке
дом
все равно как-то держится “минуса” –
на каждом отрезке плинтуса
иней, ледяные полы…
Неотправленное письмо, как фольга,
шелестит… Высунутая нечаянно нога
из-под одеяла похожа на лапку
какого-то грызуна. И не только лампа
тусклая, но и звезды,
что светят над домом, отрезанным
от мира… Кровать железная
прогибается… простынь
неизменно влажная… Осень
холодная, ранняя, поздняя…
Зеркально застывшие реки…
Ночи, окровавленные закатом…
Земля, как колотые орехи…
Она никого не отпустит обратно.
Июль 2003 г.
* * *
К ночи комната больше стыла.
Я вставала и снова ложилась,
брала еще одно одеяло
и когда удавалось – дремала…
А в дреме письмо и дети…
Как будто бы он ответил…
И я пробуждалась в поту,
брала кружку, разжигала плиту
и ставила чайник…
И вспоминала, что снились стихи…
Спички и спичечные коробки
пахли сыреющей серой…
Здесь не крайний – за-крайний Север.
Все ночи пронзительно дуло,
дом снежной заметая мукой…
И проявлялось лицо, резче скулы,
по которым не пройдешься рукой…
3 августа 2003 г.
Ольга
Жила она в комнатке дальней -
на кухне, что была ей и спальней.
Беззащитна, беспомощна,
растила на кухне овощи
в ящиках. С ее правой ноги
постоянно сползал чулок…
Ее мучила ностальгия…
Она в надежде тянула руки,
она знала, что скоро все рухнет,
и первым – над ней потолок
на кухне.
Август 2003 г.
* * *
…И кажется, день не сменяет ночи…
Пожелтевшая краска слетает с окон,
рядом дерево кровоточит
липким кровавым соком.
И ты смотришь сухими глазами
на трещинки на земле – ее ранки,
с которых ветер в пространство-банку
сгоняет песок, и оно делается часами.
И думаешь, что жить нужно как-то,
допивая мутную воду с разбитой чашки,
становясь свидетелем какого-то акта,
ощущая, как по коже бегут мурашки.
Ноябрь 2003 г.
* * *
Высокие худые деревья…
Заброшенная деревня…
Первые зимние дни.
Покосившиеся плетни
едва припорошены снегом.
Рядом разбита телега
с единственным колесом.
Мешочек с гниющим овсом.
Еще немного бесценного злака –
во дворе пропадает пшено,
где играет резвый щенок,
который не станет собакой.
5 ноября 2003 г.
Ноябрь
Ноябрь… Абсолютная нагота
города.
Обвисшие провода,
на них голуби…
Обрывается мерно вода…
Скорби, скорби…
Холод темного полдня.
Вверх торчат гниющие корни
больших почерневших деревьев.
В лужах
что-то клюют воробьи.
Глуше
становится все, и любви
недостаток ведет к равнодушью.
Не прекращается дождь,
укрываешься в массе одеж.
И не проходит в чем-то нужда.
И вроде нечего больше ждать,
но ты ждешь,
фанатично ждешь…
Это становится мукой из мук
на зыбком неясном пути,
грозящей явно уму
с него сойти.
Или, кажется, не выдержит сердце
и все разорвется внутри
в горьком маленьком тельце
на счете «три».
Ноябрь 2003 г.
Стихи 2004г.
* * *
…Невыносимая боль.
Воспоминания – красная вата:
дикие злые зверята
играют в футбол…
Умелые руки, нож…
И вмиг перерезано горло…
Сладкая мелкая дрожь
впервые забитого гола…
Вяло заплывшая сучка
лижет кровь, не покрытую пленкой…
Повязка на тоненькой ручке –
мамино имя. Пеленка…
Март 2004 г.
* * *
Я мерзну, я стыну,
я тяну к нему руки –
рассекается вечность.
Я шепчу его имя,
забывается русский,
как любой человечий
язык…
Из всех брошенных реплик –
возглас тихого плача
на нет, обессилев…
Желтые стебли
на ситцевом платье
застыли.
4 апреля 2004 г.
* * *
прошлогодней давности новости
друга близкого
полная пепельница
недописанной повести…
низко-низко
опускаются лопасти
заброшенной мельницы…
…пуховая шаль, тонкие плечи…
мысли о том, что уберечь я
его не смогла…
сырая земля…
сырое зерно во рвах…
молчат жернова,
я в их кругу…
я жить без него не могу,
а жива.
пыль садится на чай…
монотонно стучат
капли дождя по крыше…
расставлены миски,
и мыши
под полом скребут
и мысли
будто строча
безвозвратного ставят печать.
все. табу.
Апрель 2004 г.
* * *
Промокшие плащ и кепка.
Лицо, как смятая кетка
в луже…
Лучше
было бы все забыть,
не быть…
в этой самой воде кончиться,
но никак…
Врастая поглубже
в мокроту своего тряпья,
он безнадежно, безвылазно пьян
от тоски и потерь
одиночества…
1 июня 2004 г.
Из цикла стихотворений “Хижина”
1. Бродяга
…Говорит, что от самых рельс
пешком шел будто.
Запинается, мнется.
Показывает порез
на руке. Необутый,
ободранный… Плачет, смеется.
Конечно же, мне не трудно…
Внутри все щемит,
достаю из “аптечки” бинт,
обрабатываю ему руку…
Он пьет чай… И уже в носках
шерстяных. По-прежнему мнется,
ест хлеб и плачет, смеется…
Тоска.
5. Хижина
Хижина
на берегу реки
холодной.
Далеко от людей,
к себе ближе…
Охотно
птицы клюют с руки.
Тут редко выпадают осадки.
По утрам и ночами зябко,
сыро.
И почти не бывает гостей.
Здесь все никак не наешься,
чтобы набраться силы,
и не раздевшись, одевшись –
ложишься в постель.
Спишь, однако же, сладко
на простыне влажной, но гладкой,
согреваешься скоро.
И снятся поля и риги,
стихи, непрочтенные книги…
и все реже и реже Город.
6. Воспоминание
Прогулка по твердому пляжу…
когда-то мы там гуляли…
была в сердце большая радость…
он говорил, что всегда будет рядом…
Я доставала пряжу
и вязала для нашей “ляли”
вещички…
Не состоялось…
Таблички,
холмы, там дальше.
Что осталось?..
подумать страшно.
Не проходит больное горло,
не помогает питье горячее…
Мысли, что нет настоящего,
а все остальное в нас…
Он приходит иногда ко мне в снах,
где снится все, и все реже Город.
8. Прогулка
Всегда после завтрака,
державшись за руки,
мы шли на прогулку. Холодно.
Исходное
оказалось концом,
как кольцом
многое,
если не все.
Что мысли о смерти?
Быть дальше – быть ближе…
Хижина,
сети
рыболовные…
Мы влюбленные,
нет, любовные…
Я, наверно, могу поехать
на другой конец света…
и встретиться с кем угодно,
но только не с тем,
кто Там – на том свете…
То, что стало концом,
оказалось кольцом?..
Мне снятся во сне
живые и мертвые,
те, кто есть, кого нет…
Все смешалось…
Жизнь однобокая –
я реально встречаю одних,
не встречая других…
Далеко, далеко до Города…
Июнь 2004 г.
Колыбельная
1.
Небо бледное предрассветно.
Свежесть холодного ветра…
Наспанным пахнет постель…
Нагое тело младенца…
Кровью пропитано полотенце,
таз с горячей водой. Колыбель.
И усталость гонит ко сну.
Я смогу, постараюсь… усну…
2.
Промывают, сдвигают ноги…
Нет конца у серой дороги,
где камешки острей у обочины,
наверное, точно такие, как в почке,
печени…
Опускается медленно вечер…
И «я» мое тихо дремлет.
Все когда-то опустят в землю,
кроме зерна золотистого злака –
слова, что знает бумага,
оставленной пылкой речи…
Опускается медленно вечер,
оседает серая пыль,
бледнеют, пропадают столбы…
Спи.
30-31 августа 2004 г.
* * *
Мир
там, где мы...
Мир
ветреный, пасмурный,
серый, холодный и голый…
Гальки, камешки, горы...
Пустырь,
две-три мазанки.
Сухие деревья и руки...
Стволы тонки, как фигура подруги,
перетянутая темной одеждой.
Тут вся жизнь уходит в надежду,
затмевающую любую жестокость,
и только глубокое око
застывшей слезой отдает.
Улыбается синий рот
в благодарность за все, что дадено.
Мелкие ранки, ссадины
уже не жалят той острой болью...
В утешенье махровые хлопья...
Он лежит на земле распластанным,
холодным вечером пасмурным...
Она сидит над ним в платье из хлопка...
Падают, падают хлопья.
Сентябрь 2004 г.
Песочная тема
Долгих небес синева...
Желтая ссохлась трава...
Спавший черный платок
холодное тело укроет.
Восходящее солнце кровью
делится. Таен Восток,
вонзившийся в сердце осколком...
Пропевает муэдзин, звонит колокол...
долго.
Вокруг темные горы в песках.
Жесткий воздух смывает линию горизонта.
Тело... почти бесплотно....
Щиплет, мутнеет в глазах...
Вытекает тонкая струйка...
С неба сыпется что-то скудно...
Бесчеловечной боли оскал
постепенно сходит с лица...
и оно спокойно... Крупицы песка
осыпаются с тела, секунды...
Время вечно, обрывочно, скудно...
особенно у конца.
За волей и смелым вызовом
главным стоит покорность...
Появляется женщина в черном
бесслезным усталым призраком.
Ты знаешь - она поможет,
и она помогает все же –
кладет влажную руку на лоб...
Совсем тихо так рассвело...
На дне земли застывает раствор
из сгустков крови и песка...
Каждый нашел, что искал...
Небо ясное... Рождество.
Сентябрь 2004 г.
* * *
Сухой земли прохладные горсти
в руке...
сила нажима.
Будто слышно, как вбиваются гвозди...
непостижимо...
понятие долга.
День... еще один стаял.
Неторопливо шли,
медленно,
долго…
Усталость.
У подножия гор обзавелись кровом.
...Чуткие пальцы отдают дымом...
Обветренные лица смотрят сурово...
невыносимо...
осень идет к ноябрю.
Он пьет молоко, заедает хлебом...
...а завтра его убьют.
Снегом
пахнет, накроет,
засыплет...
на холодном ветру.
У гор много жизни и крови
...с землею
во рту.
Сентябрь 2004г.
* * *
Потолок
душевного рева…
веревка…
вбитый крюк…
Сердце…
клок…
бьется
птица
в стекло.
Крепкий клюв.
10 октября 2004 г.
* * *
…Из всех новостей –
степь…
с тел
ссыпаются
пласты
грязи, песка
крупицы…
Напиться
воды
10 октября 2004 г.
* * *
Все
на грани
ранит
все
промозгло
возглас
громкий
кромка…
небо
снегом
крошит…
грошик
брошен
в прошлом
Все.
Октябрь 2004 г.
* * *
Шрамами?
Нет, ранами…
живыми порезами
поэзия
русская…
рвет
ритм, рифму в клочья,
как с шеи цепочку
с бусинками
(Но это так…)
20 октября 2004 г.
* * *
Жизнь толчками, ударами…
нервным комком,
пульсирующим потоком,
бьет током,
рывком
разбивает вдребезги...
Поэзия...
дрожь
колючая мелкая,
как дождь
ноября...
бегло так
пронзает насквозь...
И сходит на нет
усеченными рифмами
сыпется снег,
сокращал меня
стихами-обрывками...
Октябрь 2004 г.
* * *
…все-таки иногда есть выбор:
переболеть гриппом,
представить себя бесскелетной
океанской рыбой,
перейти на верлибр
и перестать быть поэтом.
23 ноября 2004 г.
Стихи 2005г.
* * *
От сырого мира стеклом
холодным…
Я тебя напишу…
стихом
запомню
оставлю во сне
в снегу
глубокой печали…
на стекле
след
губ
отпечаток,
как рукою вослед
тому, кто отчалил.
Мраморный лоб
снег
металлической стружкой,
напрочь кровью взахлеб…
Дружба.
Январь 2005 г.
Обрывки Марта (1)
1.
Отстирываю
ледяной водой
ткань,
заляпанную кровью...
Не отстирывается,
только пальцы становятся тоньше,
да подкатывает волной
к ушам гам,
зажимаю одно рукою,
невыносимо тошно.
Ручеек на воздушные пустые весы,
это первая кровь весны.
3.
Теплую накидываю кофту
и долго ожидаю смены сторожа,
где сумерки длинней...
и смерть родней
становится.
И залпом пью холодный жуткий кофе,
и на пол оседаю легким перышком.
Март 2005 г.
* * *
...Рано - это тогда, когда совсем поздно.
И я одна свой справляю девишник...
Голая вишня
в изогнутой позе.
Бледно-розовым
снегом облетает урючина
в воздухе дымном
снова зима
весною
водой ключевою
пальцы скрючены...
Ты мне
потерянным ключиком,
заперевшим все двери...
Замерзшая яблонька...
Замучаюсь
Не отогрею.
Март 2005 г.
* * *
Ты знаешь, а я ведь совсем засохла.
Ощупываю иногда свою оболочку
и понимаю – внутри дыра,
так ощупывают воздух ночью,
когда не спят до утра
в незанавешенные окна
лупит палящее солнце,
а потом гром гремит громко
и из комнаты гонит меня – питомца,
точнее, питомку –
ее оболочку
на маленькую темную кухню,
похожую на пещерку
в вязкой илистой почве,
что просачивается сквозь щелки,
и кажется всюду вроде.
К ней прикладываясь ухом,
слышишь,
как акушерка –
древняя повитуха –
уходит
в болях и муках
отдавая свои последние роды.
20 мая 2005 г.
Дому
Душа.
Дом –
стены –
камни,
которые станут ненужными
и неважными, когда
их покинет душа,
как и тело...
тело – глина – камни.
1. Розовые следы
Руки, плечики,
торчащие косточки,
воздух плещется
влажные простыни
яблочный дым
розовые следы
частички мира
незастиранные
воздухом
3. Дом
вот это мое исконное –
жизненно-вечный приют
откуда не отошьют
не отпорют
не затерянное и не искомое
насекомое
домочадка
в маленькой комнатушке
в которой холодно душно
жарко
где
оконная рама
экраном
становится
панорамой
за которой годами
наблюдаешь как осень
сменяет лето
весна – затяжную зиму
нет ты не калека
вовсе
просто
июль нескончаемым веком
все засыпано ноябрьским снегом
апрельский ветер перебирая аккорды
мертвую
отпевает заложницу
стены покрываются коркою
окно зарастает кожицей
31 мая 2005 г.
* * *
наше родство на холодной воде
тем сильнее
душа немеет
мерцает день
соленый раствор
везде
зависшие капли
и я – как корабль
севший на мель
выпадаю из сути
отмеряю последние сутки
как мутную воду со дна
отцеживаю
небольшими глотками
песок царапают камни
оставляя полоски, как ранки
свежие
Август 2005 г.
* * *
...А ночью мы снова во сне побредем по крышам,
ты улыбнешься, протянешь руку, подставишь подножку...
Кончается лето твоею рваною стрижкой,
начинается осень моей шелушащейся кожей.
А заглядывать в будущее так же тошно, как страшно.
А по небу, как в книжке детской, плывут барашки.
Орлов не видно – их всех погубили решки...
Мы садимся за шашки, передвигая пешек...
А потом открываем банки с вареньем из вишни,
кладем побольше в крупные чашки, пьем чай... И пишем
стихи, а ночью – опять по крышам –
и все. Больше нет ничего, во что можно укрыться.
Сентябрь 2005 г.