Звательный падеж
Екатерина Агеева
Автор о себе: Родилась в Самаре в 1992 году. Окончила Самарский государственный университет по специальности «социолог». Сейчас учусь в Москве, на магистратуре «Литературное мастерство» в НИУ ВШЭ. Пишу с 7 лет. Лауреат 3-й степени в ежегодном конкурсе поэзии среди студентов «Узнай поэта!»-2014; лауреат 2-й степени во Всероссийском молодёжном конкурсе малых литературных форм в 2015 году. Работаю копирайтером.
***
когда мне было около десяти,
мама уходила праздновать новый год с папой.
папа был мой, а новый год - нет.
она набивала сумку вонючим колбасным сыром,
вручала мне белого страшного зайца и сбегала по лестнице.
а я становилась в дверях и кричала маме не уходи.
она вскидывала голову, махала рукой и уходила.
один друг сказал мне вчера, что я креакл.
комментаторы в интернете сказали, что я поколение Z,
раз отстойно пишу эссе о миллениалах.
будущий работодатель сказал,
что пора перестать быть фрилансером.
свет мой, зеркальце, скажи,
да всю правду доложи...
мамочка, кто же я?
когда я вырасту, то буду дауншифтером,
после пятидесяти.
именно это я загадала в тот новый год, но другими словами:
дорогой Дед Мороз, сделай меня независимой.
я не прошу, чтобы мама не уходила,
(все мамы уходят, просто некоторые еще репетируют),
только бы было сил уйти первой,
после ночного дежурства в палате.
когда моя мама вырастет, она станет мамой.
тогда я обратно уменьшусь и стану дочкой.
- свет, доча, я вижу свет.
- это еще не зеркало, мама,
я просто смотрю на тебя
сквозь экран телефона,
лежащего на планшете,
лежащего на нетбуке,
лежащего на ноутбуке.
заяц мой, где ты?
***
заведи будильник на смерть.
наш Харон на каждое утро -
перекошенный Мойдодыр.
пододеяльная лодка
щеголяет дырявым дном.
у меня ни разу не вышло
залатать пробоину одеялом.
только своим спокойствием.
заведи будильник на смерть.
я буду готова и не опоздаю.
мам, сегодня мне ко второй.
жизни.
***
в пять лет я впервые начала подавать.
это были большие, но несбывшиеся надежды:
мамины - на увеличенное пособие,
бабушкины - на регулярное чтение свежих газет
и дедулины - на достойное рифмоплётство.
в семь лет я подавала бродячему музыканту.
шумный тяжелый полтинник,
ссыпанный дедовской мелочью
в мою запотевшую руку,
перемазанную гелевой ручкой
и мороженым «Золотой стандарт».
в тринадцать я захотела подавать чай или кофе,
чтобы иметь карманные деньги,
но это считалось позором семьи.
со злости я отправлялась в парки и срезала тюльпаны.
не выкапывала с корнями, как раньше, нет,
а срезала карманным перочинным ножом,
выклянченным у дедушки перед его смертью
ради создания школьных макетов по физике.
в пятнадцать я вовсю подавала знак SOS:
резала вены в ванной, но чаще другим - не себе,
мешала Blazer и Shake и практически стала готкой,
но не с несчастной любовью или плохой компанией:
похороны родных проходили так часто,
что снимать черное уже не хотелось.
в семнадцать в последний раз
я подала неудачный мяч
в надоевшем пионерболе.
это было так плохо,
что в душном спортивном зале
доносились с дальних углов
вздохи и шутки в мой адрес.
сегодня прошло десять лет.
я не подаю: надежды,
монеты, купюры,
тарелки, стаканы,
газеты, сигналы, мячи.
но главное, это, конечно, пример.
***
вечернее небо напоминает
беременную солнцем цыганку:
цветастая широкополая юбка
колышет воздух на горизонте,
и от легкого взмаха размывается
предзакатный цвет.
выклянчила-таки у каждого зонтик
на пятачке у вокзала,
перепачкала тут же наряд.
все мы сегодня готовимся
к чумазым утренним схваткам.
и лишь белоснежная доула
первой бездетной сестрой
тихо смеется в углу,
чтобы не стать Вифлеемской.
***
когда последний представитель
моего генеалогического древа
и гинекологического чрева
(что поделать, статистика мужчин
в нашей семье очень плохая)
наконец, доломает сук, на котором сидит,
и провалится в прикорневую темень,
я подумываю отказаться от наследства.
муж говорит: «подумай-ка хорошенько,
это всё-таки деньги, еще и немалые.
разве это проблема -
погасить пятилетнюю коммуналку,
чтобы вступить в права?»
немалые деньги стоят с обеих сторон.
от по-настоящему малого здесь
только нотариальные проволочки.
это как проволочка колючая - давит на шею,
это как наволочка 40 на 40 - не налезает
на широкую русскую душу.
и я думаю: «ну, такой себе символический капитал:
коммунальная двушка в доме
с исторической ценностью плесени,
сломанных лестниц, протекающих крыш».
красна девица своим платежом,
так чего бы ни расплатиться теремом,
попирая остатки чести,
перетряхивая платье от нафталина.
мне всегда было стыдно
водить однокашников в гости.
только тогда еще не было этого дома,
был другой, но тоже с долгами
по учебе финансовой грамотности.
позже мне было стыдно
приводить в этот дом мужа.
он первое время боялся сам
скатиться по лестнице насмерть,
и даже не с легкой руки моей матери,
что тоже было тогда возможно.
когда все мои родственники
закончат грызть кость своей жизни
и начнут поедать гранит
той же науки, только могильной,
я думаю отказаться от этого дома
с наследием векового прошлого
в пользу многострадального государства.
наследия я-то как раз не хочу,
и даже в биологическом плане.
лучше сорвать генетическую цепочку,
старательно навязанную вокруг шеи
дерева-должника.
а то вдруг еще будущий отпрыск
захлебнется при родах
не в околоплодных водах,
а в плохом первородном бульоне.
или чего похуже: первое его слово -
и оно дороже второго во многих смыслах -
будет «долг».
хорошо, что мой муж
не Симон Кентервиль
и меня не прикончит за то,
что я совсем не умею готовить
ся на семейные мероприятия.
господи,
пусть твоя сахарная косточка
не закончится никогда.
закопай ее в основании дерева:
пусть ищут и ищут, грызут и грызут.
чтобы на соседнем облезлом участке
сухое миндальное дерево не расцветало.
***
если твоя голова не птица,
то почему твои волосы шепчутся,
и слышится только: «курлык-курлык»,
а потом ещё: «curly-curly».
если твоя голова не птица,
то откуда берется павлинья радуга,
преобразившая каждый зрачок
с нотками косоглазия.
если твоя голова не птица,
то почему улетает она вечерами,
срывается с места и хочет на юг,
пока её не накормишь.
если ты всё ещё думаешь, что
голова не достойна сравнений с птицами,
разочарую: даже в твоих ушах
имеются перепонки.
***
поле с утра говорит: «сегодня я девочка.
на мне платьице кружевное,
легкое, из травяного ситца,
одуванчиковый венок
и лазурная шляпка
с опушкой небесной тучи.
у меня в ладошках самый прекрасный букет.
из ромашек».
трава возмущается.
протест заявляет каждый цветок,
семена их жаждут петиции.
где это видано, что поле - это ОНА?
поле не может девочкой, девушкой, женщиной.
поле - это оно.
внезапное будто горе, шумное будто море и,
с недавних безграмотных пор,
бодрящее словно кофе.
поле - это ОНО.
поле к обеду упорствует: «сегодня я девочка.
резкая как беда, звонкая как река,
пьянящая словно сангрия.
у меня за пазухой пара воздушных змеев -
пакетов из целлофана, оставленных мне
человеческими родителями.
у меня под ногами кипящая магма земли,
я играю в безумные классики, где
между плитами - только реальная лава».
разозленная флора дрожит,
все деревья собрали на митинг,
вместо рупора выдав по птице:
где это видано, прогибаться под бабский бред?
если мы - усредненный тип экосообщества,
то давайте хранить стабильность!
поле к вечеру сломлено: «сегодня я мальчик.
я тиран, победитель, деспот, король и лидер.
я могущественный как бог,
своенравный как темный лес,
постоянный как горизонт.
у меня есть пастушеский скипетр
и на вырост ночная рубаха,
что залатана первой звездой».
трава успокаивается.
солнце спускается ниже,
цветы отправляются спать.
деревья качают гнезда
и едва ли расслышать их шепот:
«что же, это его выбор.
если поле отныне мальчик,
мы под очень надежной защитой,
ведь известно, мужскую миссию
начинают с посадки дерева.
да и в конце-то концов,
если мужик сказал,
значит, практически, сделал».
***
- ты меня доведешь, -
вздыхает девушка 25 лет,
стоя перед голубоглазым мальчиком
лет пяти, в сером комбинезоне.
и он действительно доведет:
заглавную букву «А» в первой прописи,
хоровод с первыми подопечными
в детском лагере на подработке,
первую машину свою,
подержанную «Калину»,
до последнего автосервиса,
сосредоточенный выцветший взгляд
до конца перекрестка
и самого себя на светофоре без палочки,
поводыря или внучки.
и ее он, конечно же,
где-то между всем этим
тоже доведет,
как свое последнее дело
перед выходом на покой.
только мамино дело начато было
60 лет назад
каким-то другим следователем.
***
ты не знаешь,
но началась зима,
и холодную брошь прикололи
к сутулой спине
размашистого священника,
на подоле которого
стынет, но не застывает грязь,
затекая под сапоги.
ты целовал год назад каждого,
раскатисто обнимая и кусаясь
в нежных руках,
но я не знаю, каково это в новом году
и началась ли зима.
священник заносит в церковь
стылое облако.
грязь разлетается по сторонам.
под обувью прихожан
громко хлюпает слякоть.
женщины поднимают юбки,
чтоб не испачкаться,
оголяя нижнюю часть икры.
я росла на улицах,
падала в подворотнях,
говорила сбивчиво и недлинно,
если срывалась с крыш.
но он и с таким набором намеков
не узнавал наступленье зимы.
священник в церкви
шагает от иконы к иконе,
и под каждым кандилом
огромная лужа
из слякоти, воска и слез.
глава большого семейства,
пришедший молиться,
в соседнем углу поскальзывается.
он не приходит:
в короткие месяцы,
длинные месяцы,
согретые дни
и прохладные дни,
с тучами или лучами солнца.
он не приходит,
чтобы исправить всё это.
душно. слякоть и грязь
повергают церковь в уныние.
значит ли это,
что от теплой зимы
и коммунальных служб
оскорблены чувства верующих?
или все-таки виноваты мы,
потому что не знаем про зиму?
***
образ возраста утончается,
диагноз взрослости не перепроверяется.
раньше я слышала слово «пошлость»
в отношении внешнего вида,
теперь - внутреннего мира.
я устала играть в считалочку с окружающими,
отвечая, кто из нас будет последним.
но у нас есть считалочка пострашней:
кто из нас будет первым?
платить за чужие похороны -
это как прийти к подруге,
поиграть в кукольный домик,
ровно за пару минут до того,
как он разлетится к чертям
после падения радиоуправляемой модели
дешевого вертолётика
ее восьмилетнего брата.
кто из нас будет первым?
пошлый и потому
прямолинейный вопрос.
я не хочу знать ответ.
но я не хочу, чтобы этот вопрос задавал
нам/себе
ты.
я бы дала тебе хороводить пошлостью,
но про внешний вид мальчиков никогда не скажут:
«больно пошлый».
про мальчишеские игрушки так тоже не говорят.
а между тем,
пластиковые
затонированные
потертые стекла вертолета
были куда пошлее,
чем розовый тюль на шторах домика Барби.
выхожу вынести мусор и чувствую,
что бабульки презентуют мою спину
как наивысший образец пошлости.
если у меня и нет остеохондроза,
горба, сколиоза, сутулости,
то лишь потому,
что я никогда не играла пригнувшись.
не было домика Барби.
но был вертолет.