Рафаэль Левчин
РЯЖЕНЫЕ
М.
I
Ноздреватые стены полусна, полулюбви.
Посредине – бассейн, и мальчик бронзовый с веткой.
И тритон желанием ёлочным нас тревожит нередко,
и, летучее будущее, не коснись головы!
На пределе этого сна дрожит строка.
Чем-то жертвуем, чтобы ничего не дарить.
Любит, не любит, плюнет издалека,
к сердцу прижмёт, выйдет перекурить.
Кровь туманит жажда; плохой актёр, упаду к воде,
с родственной влагой глаза смыкая всё чаще.
Ждёт своей череды кормовая ложь нелюдей,
рассекая надежды душ и души надежд настоящих.
Спрятать профиль; прежде чем прикоснись,
спрятать профиль с медали, сей горделивый росчерк!
Это ад идеи и всё, чем небрежна жизнь.
Спрятать профиль твой и так далее, и всё прочее.
Мой язык мечтает о знаках тебя назвать.
Моё тело не помнит сил, видящих твою душу.
Диалоги растут – их ещё предстоит оборвать;
и законы чеканятся неподдельней игрушек.
Избегавший игры не знал, что он сам – Игра.
Перемена знака даёт лишь перемену знака.
Кто-то пустит с лестницы панцирное «урррра!».
Все слова – лишь невнятный бежевый шум.
И однако...
II. Из разговора
– Вы, наверное, читаете?
– Да, читаю иногда.
– Что же вы предпочитаете?
– Что проходит без следа.
– Вы, мне кажется, волнуетесь?
– Да, волнуюсь всякий раз,
когда вы со мной целуетесь –
много лишнего от вас!..
III
Царь Ирод, Воин, Ведьма, Чёрный Пёс,
два Ангела и Чёрт,
который нёс
семь Душ в котле чугунном – вся компания
была весьма щедра на обещания.
Огромные и пёстрые тела...
А впрочем, веселилась, как могла...
А я украл для тебя со стола мандарин
маленький, сунул в нагрудный карман на глазах у всех,
повернулся да и ушёл один,
чопорней, чем
английский секс.
Уходил, дурак, как в стенку гвоздь.
А вдогонку мне неслось:
– Надо б разобраться в этой авантюре,
что – де-факто, а что – де-юре!..
– Как вы считаете, он это искренне?
– Лично мне любопытней, оправдан ли риск его!..
– Заверните его! Сгодится ещё!
– Ой, да ну вас! Сплюньте через левое плечо!!.
IV. Из письма Ирода
«... во времена римского владычества я был директором
бродячей труппы, одним из тех чудаков, что отправлялись в Сицилию и покупали там женщин, чтобы сделать их комедиантками...».
V
Гаснет день, и я пробуждаюсь.
Ночь горяча, мягка.
Что толку оплакивать мечтательную страну,
где мы не живём уже!
Впереди – двенадцать часов пути.
Лучше и не придумаешь:
расплеваться с семьёй и с родиной, плюнуть на обстоятельства,
глупые, сильные, жизнь.
Лихорадочны сборы при фонарях,
спичках, бумажных факелах,
красных зайчиках лазерных.
Свежеет к утру.
У меня внутри открылась отдушина голодно,
и воронкой в неё утянулись волнистые пряные запахи.
Ночь, всадник со скульптором на плечах,
всё же упорство чего-то да стоило,
может быть...
Разнообразные любовники Нежности, все
мы изгнанники.
Не выклянчить
знания,
ни религии,
ни надежд на бессмертие.
Сумасшедшие
к нам так и тянутся.
Почему-то собрание
убитых и неубитых катуллов
происходило в убежище.
Перед дверью открытой
мы упирались,
мы кричали:
«Секрет!»
Признайся, какой же ты каин?
А ведь авель?
А
от дождя и солнца
голубоватый мрамор
стал бледно-жёлтым,
плотью, живой от жажды.
Я сегодня был
мужчиной, женщиной, стаей,
я катался верхом в лесопарке глухом,
книгу красных жалоб читая.
Плод срывается спело, поделом вору и ласка.
Тело
моя самая жгущая маска.
Античные головы
себе на уме, улыбки.
Старые мастера
взглядом поверх голов:
так, циркульная пила,
отлично.
VI. Из материалов пресс-конференции
– Что Вы можете сказать, например, о Ведьме?
– Никогда не появляется без маски. Ходят даже слухи, что Ведьма – мужчина. Чепуха, конечно: в труппе вообще нет мужчин, все мужские роли исполняются женщинами.
– Как, простите? А Вы?
– Ну, я...
Я песня спасённой девы,
я стук четырёх колёс,
я пою, выжимая воду
из моих сожжённых волос.
Хор: слепые поют наощупь,
слепые поют наощупь...
О том, что дракон зарезан,
что яблока стук в траве,
что звёзды взошли над лесом
следы живые твои.
Хор: слепые поют наощупь,
слепые поют...
Слепые поют напамять,
зачумленные, в кострах.
Тяжёлый памятник – пламя,
чтоб не разлетелся страх.
Хор: слепые поют...
слепые...
я песня ужасной Девы...
VII
Как срывают маску-пластырь,
как удар
поленом
вдруг встречаем:
– Здравствуй!
...здравствуй...
...в маленькой вселенной...
– ...что ж портфель ты носишь слева?
Справа надобно носить!
– Я ношу попеременно,
чтоб осанку сохранить...
Приклонюсь щекой на глобус,
что уселся в позу «лотос».
(Где ты, друг мой?
Где ты?..
...друг?)
Это – север,
это
Юг.
Эта точка – Барселона,
эта – Генуя.
А вон там, повыше,
Зона.
Наша.
Эрогенная...
– Чем сложней конфигурация,
тем хужей цивилизация!
– Но зато уж экзистенция
не влияет на потенцию...
И опять ты проходишь мимо, и
взгляд мой голоден наяву.
Снова яблоко соблазна, любимая,
яблоком раздора
зову.
VIII
Переговорный пункт. Девушка с аккуратной круглой головкой,
в круглых очках, тоненький свитер, джинсы, напрягшись.
Под моим взглядом переменила позу. Ты
ни за какие коврижки не меняла бы позу под взглядом,
ты всегда, сколько знаю, безупречна в пространстве...
IX
– У тебя четыре маски,
у тебя четыре тела,
тело-мини,
тело-макси...
Ты сама того хотела!
– У меня четыре тела,
у меня четыре сердца.
Я сама того хотела,
а теперь – куда мне деться?
Но ведь мы и в масках – люди!
Ты не хуже – лучше всех!
Каждый день проси о чуде!
– Каждый день мой – жадный грех...
(Мы внидем в страны – нет у них границ –
и снимем маски – а под ними лиц
нет...)
Горит Восток зарёю старой,
сплошь маск-культурен небосвод,
а Ирод-царь берёт ситару
и сиплым голосом поёт:
– В далёкой, но прекрасной Атлантиде
атлант женился на кариатиде.
Он бормотал ей разные слова.
Плыла русалка к берегу морскому.
Теряли всадники дорогу к дому.
Гудела кровь.
Болела
голова.
Как страшно мы себя не замечаем!
Приходишь в гости – угощаю чаем
вместо того, чтоб руки целовать!
А волосы твои слепят всецело...
Порой продать согласен чёрту тело,
да покупатель явится едва ль!
Романтика – прельстительное дело!
Плывёт у горизонта каравелла,
плетётся по пустыне караван...
А завтра на работу в восемь тридцать.
Уже и не мечтаю застрелиться
тут хоть бы не болела голова!
Ах, боже мой, какое наслажденье,
когда с висков снимают напряженье
и стелется под ветром трын-трава!
А если ждёте вы чего другого,
то вспомните: вначале было Слово,
ну, а потом – слова, слова, слова...
Спокойствие
есть лучшее лекарство.
Никто уж не венчает нас
на царство.
Русалки тихо плещутся в воде.
У них такая чистая работа,
что их не видит, высадившись, рота
не только здесь, но и вообще нигде.
(Тут инструмент к другому персонажу переходит,
которого не стоит называть.
Он иногда вообще без верхней маски ходит.
А впрочем, всем на это наплевать.)
– Тёплым шарфом по шее
мягко стелется кровь.
Вот уже без ушей я,
а пою про любовь.
Море полусухое,
ветер полуслепой.
Я расстался с рукою,
но пою про разбой.
И осталась в капкане
что похуже нога...
А преследовать манит,
и пою про врага.
Жизнь приходит к нам силой
с Юга и покидает
нас, уходя на север –
Х
Я не хочу возвращаться в античность,
я не хочу возвращаться в провинцию,
я не хочу возвращаться,
я не хочу,
я не
я.
В наших сёлах,
зелёных и жёлтых,
раздольно живут вовкулаки.
Они в сумерках через голову кувырнутся
и волками становятся,
а на рассвете
они снова людьми обернутся.
Здесь в лунные ночи
молодые ведьмачки
превращают мужей своих сонных
в коней
и на них верхами гасают.
Здесь колдуньи
злые соль подсыпают в коровьи следы,
чтоб отнять молоко,
а добрые, только попросишь, зашепчут гадючий укус,
искупают дитя слабосильное
в отварах из пупыря, каржавки, любыстка,
чтобы выросло исполином.
Здесь живёт ещё бог стародавний лесной,
он с медведями возится в чаще,
на вершины деревьев плюёт,
подвывает пастушеским дудкам,
бог поганский
сияет ночными огнями,
знать не знает
другого,
вашего
романтика-бога,
разодетого в золото.
XI. Из разговора
– А ты знаешь, кому доставить мой скальп? –
спрашивает с угрозой.
– Знаю. Какая с тобой тоска!
Какая дрянная проза!!
До чего же мне опротивели ваши псы, ваши катапульты,
арбалеты, баллисты, списки, наспинные знаки,
бюсты из гипса, урны и «пусто-пусто»,
метакомпьютеры, метамакеты и метамаки,
идолы, идеалы, засекреченные игральные карты,
кофейни безрольных поэтов, бездарных актёров,
термосы, херувимы, атриумы, астралы, кармы,
эгрегоры, эпитеты, анафоры, полотёры!!.
До чего надоело править лодкой в Субуре,
консулу поставлять девчонок, террористам – запчасти
для пулемётов,
ландшафты – вагону изжёванному и анекдоты
вместе с ухмылкой, смущённой якобы, – публике!
Рукопись мою игрек в подарок ко дню рождения просит,
дочь моя выходит замуж за гермафродита,
и совсем нет лета – тринадцать месяцев осень,
и до чего ж,
до чего ж пережрался я вашим бытом!
До чего ж не моё всё вокруг меня,
и стена не моя вокруг меня,
и окно не моё вблизи меня,
и жена не моя вдали меня,
и совсем не мой зазеркальный взгляд,
и в кармане нож совсем тупой.
Дипкурьер? Но тогда почему слепой?
А Эдип – но карьеру бы сделать рад?
Если будете плохо вести себя, дети,
и не будете слушаться маму с папой,
вас назначат Иродом на этом свете
и до смерти будут сердце царапать!
Вас покинут друзья через миг короткий,
и останется вам повторять нелепо,
что верны в этом мире лишь стопка водки,
стопка бумаги,
краюха хлеба...
Ладно, кто-нибудь выполнит после меня задачу эту:
ритм стиха в тягомотину повседневную вденет,
всё заполнит бликами с поверхности моря, сосущими
грани предметов,
внутренней силой стиля обойдётся почти без всего...
может быть, даже без денег.
XII
Мы говорим о пустяках и горестях,
о том, что прочно дело на крови.
Плывёт, плывёт, не изменяя скорости,
заносчивая лодочка любви.
Который век вот так уже болтаем мы,
и нет для нас ни смерти, ни жены.
Плывёт сквозь упованья и отчаянья
старательная лодочка луны.
XIII. P.S.
На бумаге бывают жёлтые пятна –
это дерево проступает обратно.
В тёмном свете оранжевые они.
Так лоза из солнца пьёт сновиденья,
и ей нет до жажды и жадности дела.
Желаешь тонуть –
тони!
Солнце тоже ждёт, того и не эная.
Золотая, чёрная, золотая,
полосатая одежда судьбы.
Под одеждой – душа, она же и тело,
и ей нет до жажды и жадности дела.
Кто тебе мешает
любить?
XIV. P.P.S.
Ты проснёшься скоро. Кофе закипает.
Нас кофейной пеной время обступает.
Время всё точнее, пена всё пышнее,
всё горчит сильнее.
Я тебя люблю!
И стихи, и звёзды время уничтожит,
и цветы, и птиц, и нас с тобою тоже.
Но за то, что мы с тобой не разминулись,
будь благословенно, время во хмелю!
Если мы не вместе, времени – избыток.
Колесо его – для бега и для пыток.
Время всё быстрее, жажда всё острее,
всё горчит сильнее...
Я тебя люблю!
Были мы когда-то существом единым.
Как же я теперь смогу тебя покинуть?
Как же я теперь...