Николай Васильев
небывалого века реванш
***
поля в москву стекаются по коже
измайлово подольские похоже
а может быть совсем наоборот
вселенная бела пурга сплошная
нам сказано и глянет мгла ушная
что кто-нибудь на улице орет
и тень легка племянницы краснова
пришельца тезки злого и блатного
в квартиру тети канет с облаков
распустит пепел дружбы темно русый
как сигареты облетает куст и
всей улицей становится балкон
что делать и с какого перепугу
я это все как некую разлуку
я это все какой-то деградат
а настя и дядь саш глубоко в бозе
и под землей стрижи в анабиозе
под всей землей стрижи в апофеозе
летят летят летят
вообще за девяностые тем паче
я оглянусь и пугало на даче
грозит вперед за то что с ним стряслось
оно звезды горелая рванина
чтоб чернотерпцем сделалась рябина
и грелись ей бугры не вороные
пантеры крылья у таких костров
***
в огромных водах как раб манкурт
но говорящему я банкую
оксана горло кроит быку
украл который ее манкую
но за хребет и рассудок за
пространство в будущее ступает
за солнцем тихими как глаза
нечеловеческими стопами
повставший на голове земли
под шарик стрижен и сдержан ужас
просторы чтобы его везли
цвели как буйная близорукость
там голуби за окном рычат
и континентов родимы пятна
и все без имени и лица
а потому что и так понятно
***
там где звезды встают как салют на дыбы
и стоят будто реки под током
иногда мне звонит ошибаясь как бы
с разворошенных этих истоков
проводов колокольных намытая медь
и народ на себе недоверию учит
но и правда звонит красовицкий сам свет
а безденежных дарит куртец дорогущий
и приталенной люто дазайн красоты
за которую бы грабанули
так уж вышло тебе остается мой стыд
беспросветный как небо в июле
за бортом платной трассы леса в человеческий рост
словно скит протестантский на крови новостроек
с неба чистого все не смотри сорвалось
и хребет безнадегой раздвоен
каплет счетчик нечистый печали на склад
не водой несбылой губы тесные сладки
в двоеперстье трамвайная тлеет искра
и трясется земля на зарядке
***
сектор газа и света поет
в тополях отпирая фрамугу
возвращая назад ли вперед
не о газе вообще не по кругу
треугольник бермудских зеркал
извергает утопшую втуне
в том же шоке в каком и забрал
еще трепетной хваткой июня
то есть августа гиблой игрой
комплексующей властью темнится
а потом каждый город герой
восстает как цветочки со днища
как стучится в окно дивный вид
или злоба дневная о рае
там офелия стоун инкстит
и глаголева вера пылает
одуванчиков цвет вопиет
свою долю к раммштайнову солнцу
золотистым беря опием
и небес пропесочившей солью
так рядится в блондинку трава
зрярожденная вечноживая
небывалого века реванш
из-под самой земли доставая
***
подоткосность и склонность бухнут подпирая мосты
вон волос купорос белоснежный осадок пальто
при колясках у речки с гремящих путей высоты
как с колена все застит широкий свет бедер воды
не старея от родов и жизни прожженой потом
ее древо бушует и к ветру напористо льнет
и к атлантике неба заросший простор приближен
там где тополь котельной рябит на гольфстриме волной
и крутого тепла одинокой горой солоной
надвигается счастье и древний его горизонт
разогретое солнце с отчетливой скоростью мчит
или время как звездная галька под вечность склалось
мелкий камень мгновенья незыблем горяч отличим
и на медленном взлете как облако чайка молчит
под блаженную тяжесть его закладая крыло
всю весну под окном беспокоивший землю мою
кто закладку искал уязвленный обмана серпом
тот с нее ли теперь говорит
во вселенной июнь
и на дальнем краю где вторгается рай к бытию
у подруги сияют глазенки отбитым стеклом
***
пробный снежок на дворе
гниёт листва ль посмотри
как в месяце листваре
за городом и внутри
так просто течёт река
как чья-то безумная нить
и нет на свете лекал
её кривизну развить
и выводов никаких
а тел молодых этих волн
идут на свет косяки
без паспорта без ничего
катясь как зрачки на юг
но тёплого тленья без
и кажется что убьют
если вдруг кто воскрес
***
здравствуй мать родная самозванка
смерти круговая оборванка
самозвона тяжкого болванка
местная отчаянная власть
пласт мясной пересыпает охра
чтоб нетленный был чтоб ты не сдохла
горочка калечного подвоха
высоты рискующая грязь
остаются считанные метры
край земли в сознание влюблён
повозись ещё чуть-чуть во мне ты
подвиг шеи почвы выгибон
сердце знает как оно бывает
человек который самосуть
человек который убивает
человек которого убьют
не стоит земля на черепахе
листопад на темноте стоит
и себя вытаскивает нахер
за тугие волосы твои
***
несколько раз вертанулся мир
август октябрь июль
если и был у меня кумир
я его не признаю
Летов-река глубока везде
тонет пол-материка
в самой случайной мутной воде
в брызгах из-под молотка
пыль над дорогой шум над двором
облако над Москвой
в воздух подъяты правдой о том
кто я вообще такой
***
за свет дневной без кокаина лучшего
содомские районные сердца
воскресло солнце нам велев и луч его
идущий не имея до конца
кругом родная свищет топонимика
взывая обескровленной войны
как море штормоглазое храни меня
под вывеской приваренной волны
здесь уроборос медленный паркуется
как тлен в могиле как тоска в душе
но будет праздник и у этой улицы
огонь в глазах до сломанных ушей
***
и деревья твоё поднимают лицо
всем своим буйным миром
как прозрачную полную чашу весов
над резервной могилой
пятипалой моей высотой дышит взгляд
выкован и раскован
и шестое чутьё бередя им и взят
запах духа святого
и летучая реет по ветру земля
как плодовая ветка
и над ней облака пятый день феерят
очертаньями цвета
многоликим напором небесной толпы
на яву невозможном
уводя по зарницам ответной стрельбы
красоту из-под мозга
***
там крупная ветвей тенеет сетка
и в ней коленом молнии земной
стена панельки брежневой от света
сквозит яснея невыразимо
где прошлого за будущее с нами
неравного мгновения замес
и Бог любовь терновый меж мирами
взломал коммуникационный лес
на бритву неба сизый шёлк намотан
и лета наслоён околозем
и дышится как раньше на два хода
а смертный воздух предстоит грозе
где слушал сплин товарищ одноклассник
впоследствии армейский патриот
и этот мир единственный и страшный
похож на мир единственный вон тот
***
под вечер из земли уходит вера
неужто гниль зашкаливает за
и летнего конец чернеет света
в заплаканных по самое ежа
всё под ногой растоп и треск и вереск
а корни как на мертвеце растут
и неба надо мной влюбилась ересь
что истиной окажется Христу
и не видна вмурованная в воздух
на свет звезда двоюродной сестры
как собственной ошибке нет находу
на полосе двоюродной версты
листва лицом ложится на окрестность
и лес дрожит пожару подлежа
предвечным атоналием оркестра
короткой вечной спичкой дирежа
***
над проезжей режимной домной
три с плакатами огонька
за спасенье душицы стрёмной
у которой вся плоть в руках
помолитесь в дороге чёрной
за водителя мудака
проявите великодушье
чтоб обиженкой не бряцать
перед тем как весенней тушью
этот мир потечет с лица
там на воле на воле скотской
синий воздух совсем смеркло
как от жёсткой воды влагодской
безымянное серебро
так по-взрослому небо ясно
и неисповедим итог
неуютный закат прекрасный
на крыльце с даровых сапог
мутный лед оббивает ломом
твоей жизни жена и смерть
и пахнёт деревянным домом
из ее говорящих мест