Дмитрий Дедюлин
Рыбий папоротник
Лондонские вальдшнепы
игра в интернете – это игра с мусором – он там сидит
и не видит что ты на него глядишь – кульки с объедками
и собачьи какашки на его фуражке – он рулит своим катером
и по Темзе плывёт – Лондон, могучий Лондон –
хранитель тайн безопасных – никто не поймёт их значенье
пока не коснётся лицом воды сего хладного места и позже
останется тут – вот мальчик сменявший невесту на бледную телом ундину
он память свою разбавляет и позже черпает бортом
тягучую жирную жидкость – то Леты теченье немое
и белой луны надзиратель спасателю молится ртом
и падаешь в бедную нежность – как будто ты знал это раньше
как будто рукою касался зелёных и влажных колонн
и плавали мимо ундины, и ползали мимо ландскнехты
и в памяти бедная робость осталась собачкою Лайкой
что в космос летала недолго и с нами осталась в конце
извилистого коридора – мы плыли и плакали веки
сквозь водоросли глухие и память осталась винтом –
тем чёрным наследием мрака которым спасались подростки
а взрослые небо губили и плавали либо в конце столетий
из памяти росших или в гальюны заглянувши матросами
падали вниз и плыл броненосец «Потёмкин» – зелёное Чёрное море
но бунт был отложен назавтра и память осталась с дымком
охотничьего рассвета – титаны стояли на тяге
и падали с неба вальдшнепы и падали падали вниз
* * *
это телега в которую впрягли оленя и лань
а это жизнь человека который собирает всякую дрянь
собирает бутылки и обрывки материи, куски пищи
останавливается и долго смотрит в снег а потом
идёт в морозную тьму сопровождаемый неясным свечением
то ли каких-то неясных звёзд то ли фар автомобиля –
пустой свет который движется во тьме не изменяя ей
и служа ей фоном, собирая в свои лучи какие-то вмятины двора
подробности его обстановки – ни о чём не говорящие детали
милой реальности мимо которых падают крупные снежинки
и исчезают в чернильной тьме среди снежных ужей
и аистов несущих комья снега чтобы подарить их
незадачливым родителям так и не сумевшим завести ребёнка
Метель и одиннадцать негритят
был чернокожий жлоб в метели исходной памятью влеком
и он садился на постели – катал на ней он снежный ком
он как раскольник унижался – он прыгал в ангельский костёр
и с этой памятью сражался – он был востёр
но небо медленные тучи согнало на холодный кряж
он был архангельский попутчик – он был одной из зимних пряж
он падал с неба, выл в метели и голосил как голоса
тех кто на небо улетели и чья погасла полоса
заката славного, Энафий, ты был ли полностью влюблён
в одну из тех земных монахинь с которой баловался слон?
но он не отвечает – может он просто выпил свой стилет
и в животе сверкает ножик а песни не было и нет
но жизнь не с памятью скитаться а с удовольствием велит
и не читает мне нотаций а говорит что я пиит
ворованный из антологий когда тащили с коньяком
говяжий окорок убогий – вот кем я целый день влеком
и прозябаю на полатях и пропадаю я в пурге
«мы лучшие – все люди братья!» – играю я на чебузге
и пропадаю я с телегой или в архангельских санях
на поле белого разбега – мы чувствуем ужасный страх
и отправляемся в объятья к тому кто с нами так легко
шёл до зелёного распятья и был там русским маяком
в его подножье бились волны, туман развеялся как дым
и развевался месяц полный с отождествленьем голубым
воды и сизого тумана, пращи и белого мяча
кто был лишь символом обмана тот стал тем ненцем чья праща
послала мяч в объятья ночи и он растаял – нелюдим
а что касается всех прочих – они по правилам простым
всего лишь медные тарелки с которых боги смерть едят
и пусть дрожат блатные целки при виде чёрных негритят
Гвоздики из сада царя Атлантиды
при столкновении с веществом ты ощущаешь себя симбиозом веществ
при общении с существом осознаёшь себя существом
и чувствуешь себя как нечто невесомое и осязаемое
осязаемое нашими частями тела, нашими коленями, нашим языком
и нашим горлом извлекающим из себя звуки которые мы
запоминаем поскольку запомнить нам больше нечего –
картины скользят перед внутренним взором нашего
сознания но они гаснут, они падают в темноту с гвоздика,
с гвоздиков которые торчат в стенах нашего музея –
в нём уже гаснет солнце садясь за горизонт и музей становится
недоступным для взоров звёзд и светил в изобилии валяющихся
на тёмно-синем сукне неба – кто сгребёт эти фишки кто поставит
на зеро презирая свои возможности и кто получит дольнюю славу
одного из лучших мастеров высекающих архаров из сахара
и кидающих их в чай – в тёмный чай нашей Вселенной
и вот они уже опускаются на дно и тают а мастер сидит
неподвижный и смотрит на звёзды стоящие в темноте
нашей Вселенной и взирающие на нас свысока
* * *
я – настоящий нордический ангел и желаю быть таковым
чтобы все наслаждались моим спокойствием и невнимательностью
ловкостью моих сомнамбулических движений – как я поправляю
свой пояс и ползу по водосточной трубе наверх к канату чтобы
станцевать на нём танец маленьких лебедей
из озера шалуна Чайковского
* * *
воздушные замки в которых обитают воздушные змеи
построены из песка – послушай, брат, я немею, у меня затекла рука
вырви коня из-под всадника и он останется нем среди
пустого рассадника и желтоватых стен – смотри там тени печальные
колеблются за занавеской – возьми молока миндального а мы
им поможем стамеской вырваться из рассветного правильного песка
не замечай конкретного а говори как легка доля тоски беспечальной
уходящей за облака – светится месяц дальний и дотлевает река
в огнях заревых и радостных – в небо-поди успей и наблюдай
за дорогой тонущей в пустоте и набирающей копоти словно
большой паровоз но не ходи по комнате среди здоровенных мимоз
а зарывай сознание в небес золотой песок – только забудь про задание
над тобой потолок который построил дятел – дятел твоей тоски –
видишь лежат на вате белые волоски – это святая фея оставила
тебе в знак того что ты улетаешь с Морфеем и лес шелестит листвой
и в небе копится копоть и небу приснится пожар в который уйдёт
пол-Европы среди нам неведомых чар – останется на мгновение
шесть точек во тьме кучевой – безумное стихотворение – оно
пролетит над тобой и сгинет в обугленной памяти где бледные тени лежат
но только подумай – кого найти если тебя потрошат
эти бесплотные вороны и плотные дураки – уйди на четыре стороны
чтобы уйти из реки и оставь в назидание песнь про белых котят
оформленную как рыдание – все феи тебя хотят
* * *
«мы построим наше будущее в нашем прошлом» – говорили одни
и умирали за прошлое не находясь в будущем а только в том
зазоре между двумя треснувшими льдинами который
и зовётся настоящим – это чёрная дыра которая утягивает
в себя многих а потом они оказываются в прошлом наряженные
в костюмы ушедшей эпохи – с лаврами или тимпанами в руках
гордо умирая на картинах художников настоящего и помавая
аленьким платком нашим нынешним героям, тоже умирающим
за прошлое ибо будущее предугадать не дано – наше отношение
к нему похоже на воздушного змея которого мы запускаем
в небеса и который вырывается у нас из рук – бечёвка обрывается
и он улетает махая на прощанье крыльями и исчезая за далёким горизонтом
* * *
нежная как проститутка – девушка родившаяся ночью
едет в зачарованной маршрутке наблюдая снега многоточья
к ней подходит ледяная сухость дорогого мирного мороза
говорит ей: «девушка, когда же ты придёшь ко мне в объятья мира
не дрожи в огне в безумном раже а прииди ко мне
снежинкой из эфира и растай на бережной ладони
чёрного немого истукана – кто меня сегодня ногтем тронет
тот замрёт как в сердце из обмана замирает сладкая певучесть
горних лир – надежда – таем вместе –
пусть клубятся в небосклоне тучи помышляя о своей невесте
ты ушла и заревая капля – вылезла луна и в волнах тонет
подари мне твой кляп – сотвори воздушный поцелуй
и что осталось? – только письмена на крыльях Бога
напиши ты на стекле морозном свою совесть – тихо мацай
по карманам мелочь – едет в ночь твой ангельский трамвай,
твоя маршрутка и вздыхает нежно на ухабах грязных
по дороге дорогой и близкой и бормочет попугай бессвязно
на плече твоём сося ириску – девушка, скажи сегодня по-французски
как зовётся этот путь опасный что уводит из татар в этруски
из болота через хляби в тряски – в белый коридор простой и узкий»
Люди и звёзды
я дарил ей Пинчона, покупал ей цветы а она говорила что я – знак пустоты
что я – чайник рассветный что кипит на плите – я на ферме секретной
собираюсь лететь на другую планету но тебя не прощу не за ту
так за эту пустоту-маету потому что я ангел что летает во тьме
что берёт овощ манго по доступной цене и на эту планету
я ногой не ступлю потому что монету мне дают по рублю
потому голос алый мне и дан на века что летал я усталый
и немела рука в этом воздухе ситном – он простой – вещество
по манере копытный но вы знали его – но вы знали – архангел
здесь витал в небесах – был он высшего ранга но в застывших глазах
он слезой отразится что туманит мой взор – пусть расскажет нам птица
и подземный шахтёр что летим в кои веки – кто куда но сюда и спроси
человека – он не знает – звезда не придёт к нему в гости – тёмный лес
не простит что он слеп на погосте – вот архангел летит – он летит
и не знает – кто куда и зачем – вдохновенно играет он в одной из систем
и по мирному небу он идёт впопыхах – остальное нелепо – остальное
лишь страх что скрывают зеницы вниз смотря сквозь ручей –
посмотри на страницу – он ведь тоже ничей – он ведь тоже не нужный
ни себе – никому и последний архангел – он спускается в тьму
чтобы там всё проверить – всем крестам по местам – только нежные звери собираются там
Бог потерянный под Москвой ходил по дворам
и просил сам не свой: «дайте, дети, мне ваты
для раны моей ножевой, затворяю палаты
и играю отбой»
для вассалов Господа
мы – биороботы потерявшие своего Хозяина – мы биобароны
грызущие жадно каждый свой кусок подмётки и наблюдающие
как Хозяин уходит как Он исчезает в метели и на постели
остаётся Даная и дождь золотой – наш Хозяин уходит и всё что вы съели
всё останется с вами и вешней водой унесёт вас куда-то
если ели вы опиум и барбитурат и в конце этой грязной рабочей недели
к вам придёт Существо – уведёт вас как брат в эти снежные сумраки
в эти распады снежных хлопьев текущих как твоё вещество –
это всё что вам нужно, дорогие ребята, если вы закопались в снегу
под Москвой ну а к вам подползают три танка Гудериана
наводят орудия – смотрят стволы взглядом чёрным тупого барана
ну а вы завязали тугие мослы и готовы к отбою в тиши белоснежной
посмотри вон там горлица запоёт – как она залетела в этот угол медвежий
ну а мы собираемся в страшный полёт – вот летим и Хозяин встречает
и водит по кругу – поит мёдом и чаем как гостей дорогих
«только вы доверяйте как волки друг другу и Меня вспоминайте
с расстояний своих» и мы кружимся нежно словно в сердце метели
и мы падаем наземь в холодный сугроб – «ложь» – вы думали?
нет, мы успели в небо тихо поднять свой большой самолёт
и упасть в это золото «трепетных странствий» что дарИт нам тоска
«вечеровых костров» «только думайте, дети, о постоянстве
и подумайте, дети, о том, кто готов нас покинуть оставив родные пенаты
раствориться в размеренном и золотом – но подумайте, дети,
о бедном пространстве – ну а то что в нём будет я оставлю гуртом
плыть на бежевой страшной и ангельской льдине – плыть туда
где я встречу всех вас – вы весёлые зайки – так зовут вас отныне
ну а Я – ваш прекрасный и страшный Мазай» и они все притихли
и спрятались в поле – хорошо в дивном небе где бушует гроза
«но глотнуть бы родной три куска алкоголя посмотрев как на сене
сияют глаза – этот кто-то прицелился – снайпер не дремлет
и весомый овёс наша лошадь жует и не дремлет Господь
и безумную Землю отправляет в замедленный важный полёт
она падает словно в кино где мгновенье вдруг застыло –
так хотел режиссёр и кончается наше стихотворенье и летит белый ангел и летает топор»
Глаза ночи
бытие определяемое сознанием и сознание определяемое бытием –
немножко разные вещи а именно – бытие – это точка опоры
а сознание это светлая точка кружащаяся в точке опоры –
всё вместе пристально всматривается в темноту и ждёт её
ждёт когда темнота обернётся своей противоположностью
станет ярким светом заполняющим все углы пространства
но свет гаснет и бархатная темнота подкрадывается на упругих ногах
и заполоняет всё и потом прячется сама в себе как тёмная кошка
в тёмной комнате чтобы внезапно стать вспышкой света
ярким лучом разрезающим пространство и делящимся
на моменты темноты с промежутками света – моменты
помогающие определить свет в его сердцевине и гасящими его
в сердце ночи на том месте где села гигантская бабочка-махаон
и белёсый свет погас а темнота ночи ровно и немигающе
смотрела на сполохи далёких зарниц, полёты метеоров
и догорающие костры невинных пастухов сгоняющих скот
за загородки и делящих ночь на две равные части –
глубину и возвышенность – обе приближающие рассвет
и манящие небо своей пустотой
* * *
если ты растёшь, то время – твой друг настигающий тебя
обнимающий тебя за плечи и рассказывающий тебе свежие
истории из тех что ходят между знакомыми об их общих
друзьях и недругах – потом вы вместе едите мороженое,
идёте к знакомым девчонкам и там пьёте вино
и танцуете с девочками а потом бухие возвращаетесь домой
что еле попасть ключом в замок, открыть дверь
и завалиться спать дыша ровно и глубоко
и наблюдая дивные сны о зелёных планетах летающих
в космосе из вечного мармелада – но это если время –
твой друг – если оно твой недруг тогда ты падаешь с крыши гаража
пьяный скрежеща консервным ножом по железу и разбивая
последнюю бутылку что была у тебя в пакете –
потому что время ушло и его больше не вернуть –
не вернуть ни за что – оно уходит в благословляемый путь –
благословляемый небесами чтобы исчезнуть за горизонтом
не оборачиваясь, не смотря на тебя, не бренча дорогими ключами
в кармане пальто – потому что нет и не было тех молодых ребят
и сложил свой шатёр и уехал цирк-шапито
* * *
человек приобрёл мир во всём мире но души-то у него
не было поэтому он напился и начал войну за тяжести
истинной душевности и за лёгкие вознесения бесплотного духа
за лёгкие воззрения Господа и праздные умствования
обезлюдевших простолюдинов и за лёгкие разглагольствования
по телефону с ангелом своим – одной девочкой что живёт
выше крыш и катается в небесном Кадиллаке по проторенным
дорожкам Господа нашего Иисуса Христа собирая урожай
на небесных пажитях и ведя бежевого коня привязанного
к багажнику Кадиллака – бежевого как кофе с молоком
который она заваривает на кухне давясь бутербродом
с красной икрой и заедая его маслом сделанным
из молока бешеных божьих коровок мирно гудящих
над кактусом – поторопись с пыльцой, божья бабочка,
ведь на кактусе должны вырасти плоды – кактусовые дыни
и ананасы для нашей девочки медленно смакующей их
ведя свой автомобиль по небесным дорогам
Вождь за обедом
немного иронии и немного восхищения – я думаю это
неплохое сочетание чувств, лучше чем «ирония и жалость»
у старика Хэма и лучше чем у испуганного стахановца
букет роз который он несёт Иосифу Виссарионовичу
а тот достаёт браунинг передёргивает затвор отправляя патрон
в канал ствола – бедный стахановец падает замертво
не дождавшись предназначенной пули а Иосиф
Виссарионович наливает себе чай и закуривает «Герцеговину Флор»
рассматривая старинные виньетки на западноевропейской
Библии и глядя прищуренным глазом в окно после
экзекуции – стахановца вывели в коридор и направили
в буфет надираться водкой а в морозном воздухе
кружат галки, вороны – вот одна из них подлетела
к окну и села на широкий карниз а потом взмахнув
крыльями сделала круг и исчезла за сияющим горизонтом
* * *
матрица и реальность – два зеркала отражающие пустоту
пустоту нашего отражения – пустоту нашего ползания по полу
в поисках закатившейся катушки – она там в углу между
кроватью и стеной но ты не можешь её найти – нет
ты не мог ошибиться но её нет как нет этой реальности
за зелёными стёклами нашей квартиры – там плавают
водоросли и рыбы и тысячи маленьких инфузорий
ведут подсчёт своих дней – дней насыщенных борьбой
за существование в океане наших надежд и желаний где
мы и находимся по сей день – но мы не желаем вырваться
из квартиры – погнаться за рыбой с серебристым хвостом
мы не желаем сорвать немного этих водорослей и сделать
себе суши с серебристой рыбой – вместо этого мы сидим
и угрюмо смотрим в стену и ещё чертим на ней пальцем
какие-то непонятные углы и окружности как будто это нас
спасёт от поражения которое мы всё равно потерпим
так ни разу не выйдя «на воздух» – к рыбам во влажный водоём
а шепчем нашими сухими губами: «рыбий глаз, уходи, уходи, уходи…»
пристально глядя на золотую звезду отразившуюся в смутном трюмо
нашей грязной, нашей захламленной, нашей глубоководной комнаты
* * *
звонят друг другу зайки и плачут о фуфайках:
«одну из них нашёл – но где же модный шёлк,
где дивное сплетение прекрасных берегов?
осталось лишь растение – оно для дураков»
другая зайка тоже пытается сказать:
«бежит по хладной коже как гадкий мерзкий тать
какой-то недоносок какой-то знак светил
как только я увижу что он её любил
что он это пытался отобразить в стихе
на роликах катался и жил он во грехе»
«послушай, дорогая, как только вижу я
что жрать идёт любая и верная семья
так сразу иду лопать как будто бегемот
а если будут топать то после нас потоп
конечно же настанет – уверен в этом я –
над бездною летаем и пьём древесный яд»
и вот тихонько зайки в эфире совлеклись
надели по китайке и опустились вниз
и там плескались в море Творца благодаря
в огне пылает горе когда в огне горят
две маленькие зайки – слеза на каплуне
и с ними разлетайки парят в чудесном сне
и с ними тает горе в оторванном краю
и всех смывает море в салатницу свою
Танец орлов
незабудки котировались на будке – а также все прочие части
они лежали в ней грудкой и трепетали от счастья
и сваи идущего снега святые огни забивали
«держись» – прошептал мне Норьега – мы вместе с ним брали Цхинвали
а также Киндзмараули, Тбилиси и старый Кахети
и небу крутили мы дули и были одни мы на свете
над нами свирепая буря в которой орлы танцевали
а мы свою жидкость тянули и мясо железное рвали
и мы танцевали с тобою, моя дорогая конина,
и не было суткам отбою для Божьего Божьего Сына
хотели мы с Ним возвращаться к рождению – снег из развалин
горел словно мамино счастье и мы с наслаждением рвали
бумажные эти палатки стоящие средь загогулин –
«ведь мы с тобой брали Цхинвали?» и я показал ему дулю
а дальше все снежные вихри ушли за любимой средою
и мы с генералом притихли – стремились мы вместе к отбою
но небо зияло над нами как лета слепая малина
и мы с собой брали Цхинвали и выпили наполовину
«тебе, брат, нужна моя участь – чтоб был ты как бог средь развалин»
на небе янтарные тучи родную луну закрывали
и мы танцевали с ним в небе, мы с неба тянули луну
но я протянул ему хлеба а он мне оставил одну
бутылку – янтарная жгучесть в желудок ушла как в песок
и в сердце родилась певучесть – от смерти на волосок
я шёл и янтарные тучи наивные сны навевали
«послушай, случайный попутчик, ведь мы с тобой брали Цхинвали!»
Иона родился до срока – мы в мрак словно месяц упали
пришли три медведя с востока и мясо железное рвали
и мы сквозь янтарные тучи тянули большую луну
«послушай, случайный попутчик, мне кажется я утону»
родилось громадное око и с нами во сне танцевали
три странных медведя с востока – мы мясо железное рвали
Рассвет в Новой Англии
Трамп может стать новым Кеннеди – поедет куда-нибудь
в Даллас а там уже ждёт его Ли Харви Освальд – новый
маньяк политкорректности и расовой толерантности – сын
негра и азиатки приготовивший свой М16 который освоил
уже в Ираке и пускающий очередь по машине президента
семь смертоносных отверстий появится в лобовом стекле
автомобиля почему-то не выдержавшем прикосновение пуль
как не выдержало сердце старого президента скончавшегося
от ран в госпитале святой Марии в котором работают
сёстрами милосердия тихие мексиканки – девы
непорочной красоты и недвусмысленных знаков которые
они делают чернокожим красавцам санитарам везущим
на носилках очередного постояльца нашей тоски,
блуждающей по больницам, и не выдержавшего соприкосновения
с жестоким миром который тоже убивает и убьёт когда-нибудь
окончательно вон того мелкого негра стоящего у табачной
лавки и жующего стебель травы сорванной в Сентрал-парке
что на окраине нового Нью-Йорка – города нашей мечты и наших
надежд расползшихся по всему горизонту Нью-Йорк-Бей
и становящихся облаками жёлтого дыма исчезающими за розовым окоёмом
* * *
С. М.
я всегда с сомнением относился к превосходной степени
например наречие most – что оно означает в английском языке?
«нет совершенства на земле но счастья нет и выше» – сказал Шекспир –
безумный человек безумного безумного столетья
и жизнь давно мерцает словно ангел
и все сомнения уже предрешены
Фигура молчания
детство – это корень – его выдернуть невозможно как невозможно
его простить и приголубить, прижать к своей груди, лапать патроны
в газырях – детство станцуй мне лезгинку – спой песню «ромалэ чавалэ»
вытащи свой большой нож и вырежи крест на красном дереве кровати
в терракотовый игрек запусти свои пальцы и размышляй о Всеведущем
Вседержителе который смотрит на нас и молотит по барабану своими
мослами чтобы старые негры танцевали чтобы старые дети были
новыми детьми – чтобы на новом танцполе гуляли девушки с бантами
и кидали друг в друга голубыми мячами и смотрели многозначительно
на своё отражение в зеркале шепча ему: «Авессалом, уходи!» и
прикладывали пальчик к губам, разворачивались на пуантах и бежали к окну
чтобы посмотреть на серое небо июля – месяца когда не сбываются
надежды и когда одинокий аист летит над колхозным полем
чтобы сесть у старой хаты колхозника Ивана – праздношатающегося
обормота который раньше работал трактористом а теперь еле
сводит концы с концами
* * *
девочка воспитанная на Сэлинджере и Линче живёт в провинции,
рисует круги и ромбы – ещё ей нравится Дэвид Финчер
но она лишена его апломба – она просто рисует на белом
листе бумаги а не выдумывает страшные тайны из области
зодиака – она говорит себе вира и майна и поднимает груз
своей жизни как большая живая собака она тащит упряжку
доходное дело – надо просто дотащить сани до той сторожки
и она находит безумное тело какого-то интеллигента
он пришёл попозже и травит ей байки про законы холодных
рептилий, про остроухую смерть и про вандалов в змеиной
коже – это те кого мы так сильно любили – они просто
пришли и остались чтобы зайти к нам тоже и к одинокому аисту
чьей тяжёлой фигуре позавидуют борцы сумо – чьи живые
контакты – это прикосновение к собственной мускулатуре
чьи путешествия – это путешествия пищи по кишечному
тракту и поэтому жизнь – это опаньки – дорогого стоит
и даётся немногим – поэтому не стой во поле а иди
вдоль обычной дороги чтоб на санях кататься и ткани
плести во мраке чтоб жизнь продолжала себя
а не что-то иное и чтоб знали все те кто катаются на собаке
что она не собака вовсе а что-то другое
чтоб тяжёлые песни звенели о безудержном благе чтоб
последний аэд повторил в темноте песнопенье потому
что то что кончается на бумаге – то берёт в себя жизнь
и вбирает стихотворенье
* * *
жесты в пустоте которые и сами пустота как их ни выращивай
до точки кипения доводя их нужными движениями до точки
совершенства до болезненного прикосновения к замёрзшему
турнику к которому ты прилипаешь и не можешь отодрать руки
не оставляя кожи на окоченевшем железе – что ты выдумал,
дорогой друг – ты думаешь что ты поразишь их воображение?
они глухи ко всему кроме кошелька и желудка – пёстрые радости
мира не волнуют их – они глухо сосредоточены на себе –
и они тонут в этой вате, в этом мерцании ёлочных игрушек
которые добрый Дед Мороз расставил на ёлке – прикрепил их
к ветвям – развесил как развесили вы уши – щедрые ко своей
сущности достопочтенные лохи нашего неандертальского
времени – и они падают в пустоту и замерзают в ней покачиваясь
на еловых ветвях – улыбаясь одним ртом и пристально глядя
замёрзшим взглядом на эту одинокую эту праздную эту пустотелую
луну – луну нашей молодости пропащей как золотые ключи от рая
обошедшей земной шар за восемьдесят дней и исчезнувшей
как лёгкий дымок одинокого костра от которого поднялись
три охотника и неторопливо направились куда-то мелькая
меж разрозненных стволов мокрого и одинокого весеннего леса
Новый Ной или каждой твари по паре
нарком Ворошилов ведите цыганок в мой личный большой кабинет
я буду их ждать под сенью вигвама и слушать стук их кастаньет
нарком Ворошилов не падайте духом – ведь ваш визави не прощён
приникло к сердечному чёрное ухо и он зашатался как слон –
на колени упал и взнуздал его раб – ах эти ступени большие ступени
для брошенных питерских баб – как шли они милые рядом и всё же
посматривали по сторонам – смотри пробегает мой ветер по коже
а вот посмотри мой вигвам – они подходили и брали печенье
а после к амвону все шли и жизнь набухала безумным значеньем
и шли по морям корабли – но я предложу вам, несчастные дети
идти взяв по паре за мной – прекрасно на свете, прикольно на свете
и я говорю: «боже мой, кем были вы здесь – кем снова вы стали
и кем вам здесь жить вопреки – как вам завещал ваш наследник –
мой Сталин но я не подам вам руки – я буду вас мучить я буду с разбега
кидать вас в огонь и костёр – катИтся по жизни большая телега
и дядя-возничий востёр – востёр он подонок – востёр он несчастный
и будет всё вам вопреки – пока же дарю вам сей шарфик атласный
но я не подам вам руки – но я вас развею но я вас зарою но я вам устрою
тип-топ» – идут легионы к большому герою и каждому мажет он лоб
* * *
«дышите свежим воздухом – говорила она прохаживаясь
вдоль автострады и обмахиваясь веером – смотрите
а вон там достопримечательность – шведский парк над рекой
Вислой построенный над озером и великой польской рекой
слышите шелестят его картонные деревья не дающие спать
малышам в оцинкованных спальнях расположенных
в железном доме барона Мюнхгаузена – доме знаменитом
на всю округу – а сам барон подгулял – сидит в казино Лерха
и ставит на чёрное – рулетка крутится но масть не приходит
к барону и он сидит и думает что малыши ночующие
у него дома не молятся за него – что в пустоте одеял
лишь синеватые дымки тел и пустое дыхание
обёрнутое заскорузлой рогожей а самих малышей нет –
они ушли гулять в лунных садах Шахерезады
и лишь Фирдоуси – лунный рыцарь Ирана
молится за них всемилостивейшему Аллаху благодаря
Его за ту участь которую ниспослал ему Господь –
Узник автострады и Верховный Жрец этих
мёртвых дорог благословивший тебя и твой алый Кадиллак на поездку
в безумный рай скрывающийся за этими синеватыми облаками»
007
я тебе скажу-ка: «накось выкуси – выключи систему безопасности
положи на полку свои фикусы – мы живём в эпоху полной гласности
мы живём во сне и расстояния наши измеряются фитою
я уж не прошу для подаяния – я и так питаюся отстоём –
плавленым сырком, бутылкой – водкою – проще говоря фармазешнапсом
и плыву подводною я лодкою за лавандою и этим рапсом
мокрой ватою твои сознания я лечу а проще было б в осень
выйти к вам в Хамовники с робятами – если чё-то надо мы попросим
если чё-то надо – дело прошлое – мы к тебе придём и со своими
скажем мы тебе что мы хорошие – если надо станем мы другими
только ты не замерзай под ивою – бедная девчонка, нашей участи
ты не можешь как ни хочешь вычислить – даром не пытайся и не мучайся
ты пойди с погонами заветными и зайди в вагон к градоначальнику
наклонись над картами секретными – сделай личико тупое и печальное
и скажи ты нараспев протяжно: «Ван Иваныч, если с Вами вынести
этот мусор тающий бумажный – будет ли считаться это хитростью?»
Ван Иваныч скажет тебе строго: «нет, Лаванда, это не зачтётся
если любишь нашего ты Бога, будь такой какой у нас ведётся
наша жизнь с ракетными устоями, дровосеками и нашей прочей бранью
мы родилися ребятами пристойными и не дружим с разноликой сранью
мы плывём по небу – веют локоны дорогие робкие зефиры
посмотри из отворённых окон к нам – из окошек даденной квартиры
и увидишь как мы землю рыскаем, как мы порскаем и тень ведём вначале
называем мы её актрисою – от неё-то все мои печали
ну а ты живи – как день наметится ты иди в присутствие земное
вся в сиянии златого месяца – видишь как дрожит в огне дневное
пламя золотистой каракатицы – в снах хмельного буйное цветенье
вот оно-то за тобой и пятится – вот его почувствуй и значенье
и тогда пойдёшь ты павой гордою всех окидывая взглядом крутобоким
только не торгуй своею мордою – этим адом пристально жестоким»