Иван Ахмадиев
Stockholm Syndrome
с одной стороны – пустыня.
в душе – тоже, –
горячий песок, сухостью духа стянутая в узел улыбка,
лечишься травой, вот только не помогает ничуть;
еще
потно и жарко, воняет немытыми телами, –
вокруг столько своих, но ненавидишь их всех и каждого,
думаешь – как это грязно;
может быть просто вдавить оппоненту глаза пальцами,
или шариковой ручкой – до мозга, – ну как это будет?
и думаешь – “будет нормально”
с одной стороны – пустыня…
с другой, правда, надо будет немного пройти –
море.
море какого-то цвета, не так ли? уж не цвета ли желчи?
море с едою внутри – ты ешь все, ты всеяден.
соленые волны лижут песок, перемешивают, ровно бульон – еду,
ты ешь все, ты всеяден…
но пот не смывается морем –
тебе все еще грязно и душно,
правда, если все это – летом,
зимой – красивее и замки изо льда, –
только вот холодно в них – одному ли, вдвоем…
море же не помогает.
но оно есть
море.
море с другой стороны.
с других же сторон – ничего особенного. Все себе так, т.е. в общем-то без особых изысков
на вкус тут блевотина все – что запад, что север, что юг, что восток,
летом – пот и жара,
зимою – холодно люто…
и ты стремишься выпить чего подешевле,
позже, затарив вещей на 50 килограммов – убираться подальше, бежать и скрываться,
и хер ли, что выищут чисто по запаху пота и грязи…
можно еще снять проститутку,
тебя даже будут просить – “хочешь? хочешь?”,
а дальше объявят: “ей просто 15, а тебе – с конфискацией, знаешь
весна не придет”
в этих краях рядом – море, пустыня,
но что толку от них?
Пекинский синдром.
$
“You know, you’re right!” и далее стон или рык,
запах бензина, дешевая марихуана, –
да, пыль от шмали на твоих хуевых ботинках,
за окном старого форда твоего дяди – бляди –
не так, чтоб уж очень плохие, – так уж, сойдет для тебя.
тебе 18, и папа с мамой не ценят тебя, –
они жертвуют пару баксов на церковь еженедельно,
а ты слышал, что девочку из параллельного класса соблазнил тот самый лысоватый дядечка, которого называть “мистер” тебя попросили родители, тот самый священник из той самой церкви…
а еще ты играешь на гитаре, и Black Sabbath в твоем магнитофоне звучат все хирее,
проклятые дядьки и тетки говорят тебе что делать,
ебаные конформисты,
ты понимаешь, что это вранье – слоган на TV “покупая вот это ты станешь индивидуальным” ты знаешь
это абсурд…
ты покупаешь пепси и затягиваешься сигаретой,
не зная, что далее тебя ждет.
А ждет тебя слава,
наркоманка-жена и прекрасная дочка,
успех и друзья,
а позже – боли в желудке, –
тебе будет больно, тебе будет очень…
потом – скандалы, упреки, коллекция ружей, запись альбома, турне, verse, chorus, verse
а далее – запах металла,
минет револьверу,
ружье на лицо…
вспышка…
вдова-наркоманка – (ты не знаешь – она вновь начала, ее лишают прав материнства)
дочка растет без отца,
гитара твоя идет с аукциона…
ты можешь скулить и кричать: “нет!”,
но ты знаешь, я прав –
Синдром Сиэтла,
с запахом гари и лжи и истерик,
пошли же дальше, поехали, может,
подыщем чего бы другого?
валяю…
тебе говорят: “ты прячешь чего-то”, но это не правда.
Нигер-полисмен скручивает тебе руки и ведет в участок, и ему насрать, что ты гражданин другого государства, и что у тебя нет оружия – Они сказали, что есть, так что, сынок, берегись – им наплевать…
ночные атаки – вдруг вырывающиеся из тьмы огни домов, городов, выстрелов,
сухая жара давит на сердце;
перебежки от стенки к стенке – мы так потеряли уже двоих – не попадись на прицел, на мину не наступи…
тебя обвиняют, тебе говорят: “ты убийца”, говорят: “ты лжешь” и чем-то так похожим на смерть у тебя отнимают ход мыслей и образы, –
остается выжженная пустыня, трупы арабов на берегу оазиса мечты, запах американского бензина из иракской нефти а еще окурки сигарет lucky strike и дорожная пыль, –
к утру Они уезжают из города и мир погружается в сон до новой артподготовки, –
немые огни – угольки – твой разум догорает в первых лучах грязного Солнца.
ты думаешь: “я остался в живых”, а вокруг только мелкой золой и шумами – смерть и расстрелянные гильзы, – ты роешься в песке и находишь черепа своих принципов, взглядов и чего-то еще, что так вроде похоже на память.
Чувствуешь – ты размешан и слит Ими только за то, что слабее Их.
Поднимаешься с колен и идешь по чужой земле и чужим дорогам –
места нет и не будет нигде.
вот это вот –
это и есть то, что зовется Багдадским синдромом, –
пыль, пожарища и пустоты ночных атак…
Кислотный дом из оберток от шоколадных батончиков и сломанных игл.
Точное попадание в вену, и жизнь уезжает отсюда в сторону Уэльса.
Как тебе это – торчать здесь – это время и это пространство как огромный грязный бак для европейского мусора… Я слезаю чтоб снова подсесть на тебя, ты слезаешь, чтобы уйти, но снова приходишь под утро.
Сопливые джанки, бледные как эти сумерки шатаются здесь, –
знаешь, я вторые сутки ничего не ел, а на вечер меня пригласили на рэйв… Я могу здесь остаться с тобой – ты ведь этого хочешь?
Просто останься здесь пеплом – мы пропустили что-то, что могло изменить нас и в нас и залатать наши раны, порезы…
Я мог бы остаться, ты бы мог не стареть никогда…
тихие пабы, безопасные улицы, бабушкин добрый джанк…
сломанные древесные вены, иглы, судьбы и Знаешь, сделай контроль – поймал ли ты поезд?
А вот и еще – куришь в подъезде и слышишь: ”пока ты тут развлекался, Она умерла
передоз –
всего пара штрафных граммов” и как-то нелепо и глупо на сердце – Она умерла.
так поймал ли ты поезд?..
Вот.
Теперь ты понял?
Так много грязи и так много возможностей, –
яркая кислота идет по твоим венам, прожигая себе путь новый –
разъедая тебя,
слякоть на улицах и согреться нет сил – Мелкий снег Ты идешь, осторожно ступая по мостовой –
разлитая кровь,
пробитые склянки,
ты зарекаешься – больше никогда и ты мог бы, но что-то мешает,
Я слезаю, чтоб продлить удовольствие, ты же уходишь, чтобы вернуться с утра.
Теперь ты понял?
Вот.
Вот это – синдром Эдинбурга, –
одна игла на двоих и нет ставок на завтра, –
прогоришь без остатка душой,
телом – останешься здесь.
проходи –
нам – еще долго – слишком много осталось еще городов и синдромов –
и каждый – в тебе, и каждый скребется под кожей…
может, царапает гланды, или дает отсчет в голове.
следуй за мной, –
нам осталось порядочно…
Но не это ведь – главное.
Усмехаешься? Знаешь что?
Неужели?
Да, синдромы – в тебе, но я это сказал, есть еще одна вещь –
всех их – каждый в отдельности или несколько сразу, скопом еще –
можно прочувствовать, находясь в любом месте,
в любой точке земного шара –
где бы ты ни был –
Казань,
Глазго,
Тунис или Каракас,
Брисбен или Кордова,
Рим, Монреаль,
Харбин…
всюду они за тобой –
страшней эпидемии СПИДа, –
в тебе и всегда
холодные или теплые,
социальные или личные,
синдромы больших или малых
(частот?) городов.