Илья Имазин
Великое Чужое
Фрагменты
Вроде гладко пошло, но потом, как всегда, вышло боком.
И ведь знал наперед, что все снова закончится плохо!
Последнее карго ушло далеко-далеко,
А с ним и все то, с чем расстаться было легко…
I. Пусть же лошади обретения в лиловых разводах копоти, смываемой потом,
Унесутся в чужие поля, что раскинулись за Вратами Небесными,
Прочь из жизни тесной и пресной, сменяя высокий аллюр галопом
И сопровождая свой бег пожарами повсеместными.
В час чистосердечий, все будничное отринув без тени сомнения,
Пеняя на то и на это, в угрюмом молчании двигаясь медленно
В короне, на крыльях победы, над солнцем в момент затмения,
Ты вдруг понимаешь: кончается то, что было кем-то давно отмерено.
Загибая страницы, пальцы слюнявя, инвентарные путая номера,
Пролистывая второпях отшумевшие были и небыли,
Осознаешь, что чуждое завтра уже расплющивает родное вчера,
И ничего нет дороже разбитой стамески да сломанной дедовской мебели.
II. Вьётся сладкая канитель над оградой в поражённой химерами зоне.
Небеса блестящей фольгой отражают разверзшейся бездны нелепицу.
Скрипучий хохот металлического кузнечика, распластанного на горизонте,
Долетает сюда. Я беру тебя за руку, а она фосфорически светится.
Период полураспада прожитого. Величественно сияющие копролиты.
Кремнем ставшие радиолярии. Хрипы, помехи, затертые звуки «Besame…».
Ты укрылся под аркой, сорвавшись, как электрон с орбиты.
Жутко гудит труба водосточная, словно кишащая мелкими бесами.
Твой профиль остекленевший огибает синильный бархат
Сгустившейся тьмы изнанкой наружу. Вливается в уши чудовищный клекот.
Но тебе ли прятаться в барсучьей норе, когда гром бабахнет,
И все, что недавно еще живым виноградником шевелилось, заглохнет?
III. Да прозреет твой посох, познавший столько дорог!
Пусть целебным снадобьем станет далёкий и радостный щебет!
Пусть согреет он всех, кто в своём заточенье продрог,
Оглушенному сердцу подарит надежду и веки разлепит
Пробуждающемуся от вязкого сна этой жизни чужой,
Вкус к которой иссяк, как и Ключ Кастальский, задолго
До того, как Некто Безумный, Сказочный и Большой,
Торопя лежебоку Зарю, протрубил боевую тревогу…
IV. И пускай ссудный день к нам однажды придет и возмездие –
Ах, не вынести прелести ночи одной, алчной и безрассудной!
Так продли эту ночь, моя рыжеволосая бестия,
Адским жаром наполни ее да звоном лавки посудной.
Пусть потом Мир опять пребудет в печали и горечи,
И в нем не узнает тебя, заблудшего, наш Спаситель
И не поведет за собой, с горсткой избранных в святое урочище,
И постепенно исчезнут все, кто тебя знал или видел.
Пусть однажды закончится всё, что кем-то давно отмерено,
И время остудит твои следы, и своим чередом
Туда, за опрокинутый небосвод, побредёшь ты угрюмо и медленно,
Словом, пусть и расплата придет… но попозже, потом.
…………………………………………………………………….
VII. Возвращаться приходится, хоть и носило, как водится, в море,
Тянуло на самое дно, разъедало солью глаза, манило глубинами.
Возвращаться к испытанному – от ветреной младости на просторе,
Да от игр в нескучном саду, цинично названных «невинными».
Возвращаться, вдыхая чужие флюиды, распыленные в атмосфере,
Озираясь, щурясь, в поиске звезд, что тебя направляли в море…
Возвращаться… к тому, что всегда надежно, в цене и что в полной мере
НЕТВОЁ – бескрайнее Великое Чужое.
…
Или все же решиться, отринуть, закутаться в синий бархат
Сгустившейся тьмы и, оставив зияющий знак своего отсутствия,
Рвануть туда, где грозой небосвод бутафорский распахнут?
Ведь всё готово к пути, и уже прозвучало напутствие…