Ирма Гендернис
[земные ножницы]
~
Ау, пространство белой ночи.
Ау, трамвай чистозвучащий.
Твой мозг разводом обесточен
моста, твой мозг живокричащий.
Ау, всех скрипочек смычочки.
Ау, посуды тара-дзини.
Ау, косые говорочки.
Балетное вам па ганини.
Ау, сырок, в фольге увязший.
Ау, песочное печенье.
Мои по городу гуляши
до полного исчезновенья.
Ау, комки в горячей «Блинной»
и чебурашки в «Чебуречной».
Ау, наклонная трамплинной
дороги жизни человечьей.
~
Берега блистающего хруста,
тающая детская площадка,
мысленная взорванность куста,
зелёная мгновенная перчатка.
Оттепель с косичкою следа,
слабость и притопленность пунктира,
дряблая с веснушками вода,
талости сплошная перспектива.
Крен домов и тренье о траву,
стронутость и тронутость лежащих,
боком вес держащих на плаву,
всплесками стеколисто дрожащих.
Пальмочки и фикусы в бреду,
поднятые бабушкой целины.
Хочешь, я по-детски обрету
запах байховый и тминный?
И с урока отлучусь,
выйду в тающую льдисто
тайну. После доучусь.
С рвеньем школьным атеиста…
~
Безжалостная дней горячка,
и лихорадка, этот грипп
тебя, впадающего в спячку,
когда глазами ты разлип.
Намятой жижи снеговой,
хлюп-хлюп её, её ботинок.
И горловины порта вой,
судоремонтного насилок.
Ещё под мост зимы проток,
и льда лохмата крошенина,
путей трамвайных позвонок,
душа ещё непогрешима
и от роду ей мало лет.
И бабы снежной невалянье.
И ухогорлоноса свет
буравит треть заболеванья.
Ещё не включен жизни звук
в промелькивание картинок.
Из маминых, из тёплых рук
салат чудесно-витаминный.
Количество тебя ещё
в тебе по-максимуму. Вместе
вам безопасно, горячо.
Пока ещё покуролесьте.
~
Стой по стойке смирно лицом к двери
или к окну затворённому без просветов
улица стопками высится кафетерий
ножкой рюмочка делает пируэты
острые дротики льда в стекло втыкаются
вот снежинка увеличилась до мишени
бумажной выкройкой белой там накаляются
страсти нешуточные праздники дни рождения
ночи а улиц палочки всё волшебные
тронут тебя – жди превращения
лифт запускает мысли нажав на бледную
кнопку вызова где-то под кожным зрением
вот и слёзы вверх и вниз, этажи, застрявшие
между первой твоей и моею последнею
нас как малых деток сейчас разыгравшие
развернув обёртку пустот конфетную
но всё-таки волшебству подвластные
забегаем вперёд по винтовой лестнице
чтобы доказывать что не обезьяноподобные но человекообразные
тени влюблённые тихо вплетённые в Большую Медведицу…
[разглашение памяти]
1
Ты вышел со двора без шапки
куда-то торопились кепки
и брались на мосту в охапки
вдруг оперившиеся шляпки
ты вышел… но куда теперь не важно…
мела метелица мятежно
была для глаза непролазна
была невежлива одежда
углом вылазил из продрога
какой-то дом без передыха
бежала стайером дорога
на стёклах выступало эхо –
игрушек ёлочных фантом
и бил шампанского фонтан
тогда… а может быть потом…
ты шёл и шёл… в конечном счёте
осталось праздничное сзади
и вровень – некто в переходе…
потом отстал на повороте…
а ты разгадывал как шляпки
и нахлобученные кепки…
но думал – мамочкины шлёпки
белья блистающие кипки
и чайник с носиком отбитым
и томик пахнущий обедом
и секретера под секретом
стиха санскритом…
2
Прозрачневеющие ночи шкварки
и мандарином пахнущие шкурки
ещё не розданы шуршащие подарки
разжаты комнатные жмурки
и ёлка в праздничном укрытье
в свою серебряную свадьбу…
готов фужер к кровопролитью
вина и люстра в небосводе –
в хрустальных побрякушках осьминог…
и чая крепкого коньяк
мы дети пьём и валит с ног
таких как мы он забияк…
и лепятся смешные рожицы
сверкают блюд пустые лужицы
и снег стригут земные ножницы
под ангельской воздушной улицей…
но телефонный вдруг звонок
и слова сладкий обиняк…
ты в шубке мамин филиппок
по сути радостный бедняк
блаженство – бедности такой:
своим блаженно потакай
надеждам с детской простотой
стишком к себе располагай…
собой к стишку располагай…
~
Цветочные обои сбросили
свои цветы их фотопрофили
гербарьевидны и засвечены
до верху книгами завьючены
и плинтуса для них беспочвенны
и потолки сто раз изучены
они не вырастут на кафеле
они впитали запах камфары
и вазелиновости банок
когда их ставят спозаранок
на спину детскую взаймы
игра в открытую зимы
игра в открытую где свёрток
рулон обоев словно свиток
и письмена газет омыты
мучного клейстера коллоид
и воспаленье аденоид
и шерсть колючая колготок
и этот самый бег вприпрыжку
и вырезанье кочерыжки
и помидоров у окна
сентябрьская желтизна
и кресел старых перетяжки
и трёхрублёвые бумажки
всё то внимание к обоям
когда в них уши по обеим
не потому что мы евреи
мы русские за теснотою
за маетою суеты…
за немотою маеты…
~
Времянка сна, где булочные вывески,
где в очереди хлебное затискано
воспоминанье запаха от выпечки
и маком булочек изыскано.
Палатка новогодних сладостей
и мелочей, всей тысячью годящихся
для скромных по размеру радостей,
в честь праздника в семье родящихся.
А нот раскладыванье быстрое,
и к месту выученных разное,
а свечечек потрескиванье млистое,
гадание своеобразное.
Кило оранжевых наваленных,
чуть-чуть с кислинкою, очищенных
потом и с щедростью раздаренных:
вот эта, радуемся, п и щ а.
А в окнах взрытое созвездий
и скоростное разбегание.
Ломание всерьёз комедий,
трагедий передёргиванье ранних…
~
Катка ледовое побоище,
ледовым холлом
побудь, зима, ещё,
неводным поло,
развей ещё ничью
в победу счёта,
заледенелому ручью
подобье грота
сооруди, сосулек пик,
куда восходим –
предел возможного и шик,
дворовый орден –
ледышка, и снежок едим,
а жизни после
возможен ли такой экстрим –
без дани, пошлин?..
~
Остаток улицы на шее,
как поводок, поводырём
идёт трамвайчик, еле-еле
нашедший наc – но днём с огнём.
Теперь погас и день. Но тащит
сквозь чёрный обожжённый ход
нас музыкальный этот ящик,
воображения не плод.
А плод стояния толпою
на остановке, продрожав…
Слепые мы котята, двое,
и тычемся в его рукав.
~
Две дольки фонарного света,
о, угол, разрежь апельсин,
поёт переулок об этом,
булыжный открыв клавесин.
Трамвайчик поставит термометр,
и сон, словно ртуть, набежит.
Ты болен. Ты выкинул номер.
Но сон, закипев, убежит.
Вот так молоко убегает
из детства, до донышка, всё.
И кто-то на небе лакает
парное твоё молоко.
~
Раствори мне кофе под ложечкой, что так сосёт
в занесённом кафе иностранщина завсегдатай
я всё жду когда же меня занесёт
снег туда откуда свой срок мотай
на клубок на спицы живых дождей
тех что вяжут рукав потом горловину
распускают очередью этажей
петли скинув на шею или на спину
и мишень на глаза надвинув свой шлем
или мотоциклетную красную каску
зажигание включишь нервных систем
или снова упряжку пошлёшь на аляску
что бы там на оленях собаках своих
не искал а найдёшь подпоив из копытца
снег слежался свалялся пушист он и тих
как подбитая рыжим больная лисица
Вот и Остров рыжеет от лап до хвоста
воротник не подняв у Большого проспекта
не настичь по следам городского моста
и метро собирается страшная секта
принести тебя в жертву поднять на алтарь
по ступеням дождя или мокрого снега
подымается мелко идущий январь
восвояси за горло держа человека…
~
Там
в пересечении
в усечении
в пресечении
в моресолнечном
нашем сплетении
на небе седьмом
семеро ждут
одного
там
где семь раз
полуночно отмерено
где по белому белыми нитками шито
иголка потеряна
не отрезано ибо
там
заметая следы
мы за лыжником
и земля ещё вертится
там
верится
что две лыжи встретятся…
~
Жизнь
что ты душишь широким жестом
ресторана бара прямым как текстом
под окном обёрнутая нетрезвым
как бутылка в газету
поставь на место
скоро образом необычным
станет забор русскоязычным
полиция заберёт с поличным
утро снимет отпечатки лицам
дворник вырвется безоружный
кроме метлы никому не нужный
листья выстроит полукружьем
будет жечь их в костре на ужин
или выкатит самокатом
тележку с пакетами и лопатой
бомж тобою круто помятый
тобой распятый
кое-кто подойдёт к окошку
кто-то после ночной в ладошку
сон соберёт возьмёт на дорожку
Я – ВЫЗОВУ НЕОТЛОЖКУ
<2002-2005>