Виктор Качалин
ОТ ДОНСКОГО ДО УЗКОГО
***
С листопадным раем заспорив, раскусишь орех,
Лев покорным станет, покормит мёдом тебя с языка на язык,
Раздирая грудную клетку граната -
В каждом зёрнышке белая кость и ледяная слизь,
Из неё ягнёнок выглянет, испечённый на углях твоих.
А иначе не лягут вместе.
И волк принесёт серебро отрезанных снов,
Оленьи тропы в загривке и на развалинах дождь,
И орёл нарежет кругами небо, словно ковригу.
Слетайтесь, крохи, из давнего рукава брошенная река
Начетверо закрутится позвонками,
Осенью мир не стоит выеденного лосося,
Одни сверкающие бока.
***
Кажутся войны злом наименьшим в давке,
и в красоте, и в упаковке грохота внутрь движенья,
кто кого стёр, где вожди, где початок мощи
напоминает на «Библиотеке» болнисский мрамор.
Лилии на «Кропоткинской» еле светятся,
и крабовидной туманности не хватает на схеме,
атлеты, звёзды и розы в сердца впились камнерезов
и расползлись по пескам московской пустыни.
***
Когда загорится лист, возьми его нежно,
войди в него полем.
От моря до моря шаги, но оно спокойно,
пока исчезает время,
оно возникает заново в крови пролива,
в прожилках утра,
и тысячу раз можно войти неслышно,
без повторенья.
Река пересохнет, переполняясь солнцем,
лучам беспечно
лист хоронить в огне, не шутя со смертью на белом.
***
От Донского до Узкого восемь вёрст,
и туда-обратно слетает дрозд
с ягодой в клюве, горяч, как детское темя,
припоминая владельцев бремя:
Трубецкие, Гагарины, Лопухины.
Инкунабулы, вывезенные после войны
и наваленные в церкви до потолка
сквозь решётку нырнул – и пиши пока,
то ли закат показался взрывом,
то ли фрактурой и эльзевиром
изогнулись дубы и вонзились в небо,
под шумок листвы не прося Эреба,
светится ангел с огромной рукой, обелиски, урны,
встав на невидимые котурны,
цедят лучи сквозь сухую взвесь,
бросив косу, пролетают часы песочные здесь,
и один лишь дрозд не поёт и не пишет,
от Донского до Узкого –
впрочем, смотрите выше.
***
Пенал, как рот, открыт и пуст,
и значит, умер в нём живущий,
и готовальни жёсткий куст,
пронзающий, не отдающий
пространству центр небытия,
на синем бархате звеня,
опять вычерчивает лица.
И долго ли ещё продлится
поток бумаги? Время влёт
перо отчаянное бьёт,
оно на жизнь очинено,
а кистью сводится кино
на нет, на самый кончик сна,
где точка не разделена.
октябрь-ноябрь 2015