Илья Данишевский
зибеннахт
выдирай с корнями воруй ампутируй их прекрасные имена
в пользу тех кому имя нужнее, тайное имя твоего первенца – пустота
забери их землю и вынь ночь их жен города их старые странные города
черепа крепостные десна донжон – все перекуй на колокол
колокол перекуй в колокол как старый свитер из секонда в два клубка
два клубка в новый свитер от двух телочек в «Облаках» – к жене
и скажи что вот эти цветы не просто твоя вина и триста рублей
там твоя вечность прибавочной стоимостью
раскрой разворуй оскопи свое детство цветокоррекция фото где тебе четыре
и скажи что вот эта слева – твоя мать, даже если это не так
сиськи твоей жены – это мальчики, Петя и Вася, они были любовниками,
когда в Пете злокачественная боль и его – аус! – а она плакала,
ты сказал «не надо, Петя герой и погиб в Дебальцево»...
...потому что твоя любовь как бы и появилась, чтобы заполнять ее вакуум,
трахаясь, больше чем трахаетесь, ты воруешь из нее имена –
Аркадий (МГУ, 94 г.), Марк (с большим мастифом), Гриша (сосед),
выкорчевываешь, разделяешь, властвуешь
забирай выкапывай и вспоминай о царстве небесном трижды за сутки
наследуй мысленно, улыбайся Петру, не спрашивай
города? города для странников, а странники плетут смерть,
ты вывозишь ее на озеро. бесплатно – только смотреть на гладь,
а войти – это порами выпить память воды о других телах,
Александр (повесился), Дарья (фригидна), Жанна (родила мертвого),
так что только по щиколотку, просто смотри на оскал
воды и зловещего берега. Вечером закрывай глаза, говори с Ним так,
словно целуешь вакуум – «спасибо, еще один день такой – будто бы даже радостный»
Каждому умершему в семь
не дожив, пару часов спустя
литанию литию литию лью
покрывало дерна и праха
и цветок аконита
вот они спят с голубыми
как стекла цветами волчьего яда
я тебе пропою в самые гланды
о них
снова вот они эти дети уснувшие в семь
вот покрытые дерном
снова смотри с глубины
снова вращает их
смерть – новое воплощенье –
дети идут
к выходу
вот цветы синие как стекло
срывай их срывай мне плоды и стебли
вокруг безымянного пальца евхаристией за ухо
лимфу кровь и соки потовых ее желез –
матери античных ядов
– я смотрю на тебя,
коронованный аконитом
снова снова о них
литию дерн
каждому не дождавшемуся восьми
***
подруга приехала...
из стран эболы нарцисса и женского гриппа
чтобы сказать тебе Лорелею мертвым читать
текущим вдоль Днепра где холод его нам на плечи
в России – которая нам с фотографий –
детям под дегтем октябрьской мутной воды –
шумом своих пустот дребезжит в распоротой вене
к сорока и к шестидесяти
представляя нацболов умерших и взмокшие раны
на локтях на коленях вдоль линии ребер и чучела
человеческих самок кричавших о полночь о полночь о ребра
граненых стаканов нашей страны
влюбленной в свое – окаянное «завтра»
не встречать целоваться прощаться чеканить
твой твит «потеряла ребенка» и сотни ретвитов
и выломать
шумящее у тебя в дхарме
подруга приехала
фиеста красное зарево алые вторники
чтобы «я вышла замуж, но не сейчас» и не за меня
чтобы мне Лорелею напомнить на потных моих ладонях
запонках
станцевать ее – вдоль всего, что прячет мой стыд
ты мой некрософокл мой дёблин моего дублина центральная
потаскулица
днепром течет мое время как нерестом крови запястье
и сам факт рождения – сиквел первопогибели
где мельницы рукава висельника кажутся горизонтальной линией
ее женская тайна – офшорная зона – в полдень
жарко я наблюдаю с моста и солнце
напоминает лесбийское порно, где девочка топит – плюшевого медвежонка
– ее женская тайна – выпускает язык и впускает
как карстовую воронку – ее заполняет ветер, огромный член Фавна,
фонарь на Невском и звездный свет,
ей кажется, что она
сложнее любых похорон – и похорон Финнегана
здравствуй я целую твои щеки и ты – твои щеки
останутся встречать старость, приехала, чтобы «ты никого никогда не встретишь»
чтобы быть при мне – моей первой единственной женщиной
как в наших собаках мы видим – смерть нашей первой собаки
«когда ты смотришь под юбки бабам, ты видишь мое лицо»
смерть – это оправданно
событий змей вклейки газет детских моих фотографий
первое семи и встреча дождь сквозь рассвет стынет закатом
помнишь тот Днепр
смерть – это нормально
*
«О чем поет ночь?» – утром уже не важно,
и она просыпается, и больше не любит мужа
каменные цветы огромными гнездами в листьях –
малахитовые хлоропласты и сказать ему доброе утро
там где в реке мертвецы – полощут свои рукава –
в белых платьях как в белом платье отвечают согласием
там руки в струпьевой чешуе коровы из мрамора молоко –
цедят в жестяное ведро ожидания
...кто бы ты ни был, для любви больше не время
я предпочитаю тело твое собранное из слов
я предпочитаю на вымышленной постели
...где она поднимается в гору туфли ее на мраморе
скользко ведь золото – просто тусклые волосы
космос скручен до круга на другом конце телескопа
он спрашивает «я слышу отвращение в твоем голосе?»
...и я провожу языком по вымышленной спине
до третьей горы в позвоночнике
узоры твоих реакций отыгрываю на пальцах
твоими словами своей гортанью –
стучу по линии горизонта; слышу тело твое
разбросанное камнями
...ее коллекция жизни молоком свернулась в грудине
второго размера и молоко течет змеями на руки
она греется о чешую и помогает мертвым – мыть свои головы –
и змеям – опылять каменные цветы –
и молится – где нефы, стропила, зубья, алтарная
крепко сбиты из собачьих трупов
она говорит ему «буду поздно»
там где мир вращается вокруг ее позвоночника –
со свистом проносятся лопасти,
закрывает дверь,
и мертвые шепчут ей «обернешься – состаришься»
и она оборачивается
***
Я был там где женщины отрезают себе соски
встреть меня, встреть меня ради бога пожалуйста
я был там вчера где детей отливают из воска и сразу в цинк
встреть меня богородицей где умолкает кровь
после войны или как бы запоя ведь войны нет
дай мне выебать тебя на прощание встреть и я ненадолго
я возвращаюсь искать огонь которого не отыскать
в твоих ребрах и даже на твоем крестике туда чего как бы нет
в место которое как наш сын как мой друг наш красивый дом –
то есть в место которого не существует. Это так же как наша с тобой любовь.
Я успею тебе рассказать, темнота – темнота шевелится
вот кто они из другой земли со спермой шайтана в своих бензобаках
мужчины играют с чужими отростками при свечах
как детям – Богом велено играть с собаками
а собаки там вне закона
–
думай о войне хотя войны нет
смотри в окно и никакой войны это просто дети играют в капище
думай про меня и войди в мою смерть
как раньше отцы космонавты или смертники дальнего плавания –
его в океане нового господа господа крови
но войны все еще нет; ты ведь баба, а бабам всегда что-то кажется
опадал на дно и искал огонь
защищал реальность сжигал книги убивал Каина и убивал смыслы