Звательный падеж
Сергей Синоптик
Сергей Синоптик
Симферополь – Киев
Родился в 1989 году в Севастополе. Член литературного клуба «Хорошо», организатор международного фестиваля поэзии «ШОРОХ» (Симферополь). Победитель всеукраинского фестиваля «Многоточие» (Бахчисарай, 2012), международных фестивалей «Пристань менестрелей» (Балаклава, 2011, 2012, 2013) и др. Участник фестивалей «Киевские Лавры», «Каштановый дом», «Волошинский сентябрь». Член Экспертного совета международного литературного конкурса «Согласование времен» (Германия). Публикации: «К.О.Т» (Севастополь), «ЛитЭра», «Журнал ПОэтов» (Москва), «Русский Автобан» (Германия) и др.
***
Если представить мир в виде цепи событий,
Должна быть возможность избавиться от звена.
Если представить поезд в виде его прибытий,
Можно сойти с ума.
Ты замечала, как город тенью домов и улиц
Перекрывает воздух птицам и проводам?
Чтобы идти не оправдываясь и сутулясь,
Нужно налить сто грамм.
Чтобы сидеть втроем на одноместном стуле,
Нужно быть Богом и накормить народ.
Я представляю вечность в виде полета пули,
Прервущегося вот-вот.
***
Яйла и Косцюшко – Симфер и Кечкемет
И даже похожи поясностью высот.
Предгорья украшены цепьями туалет,
Лампочка-яблочко не скоро сюда дойдет;
А в нижнем теченьи Салгир переходит в крик –
Бушренджеры останавливают караван рыб.
Разговор идеально короток – крючок, блик.
Думается вам, что и вы смогли б?
Барьеры кораллов и прачечный Арабат,
Тис-аксакал и сказочный эвкалипт
Пангействовали, если смотреть назад,
Но это не повод для ваших Аделаид.
Будьте добры, если вас это прёт,
Будьте сухими и чистыми, будьте спирт
Приземляйтесь, как свечка, плавьтесь, как бутерброд –
Каждый судьбу Гондваны не повторит.
***
Марии Банько
Температурный фон с утра тебе – бульдог;
И замер зуммеру несвойственный гудок,
И из палаток выросли народы.
К скале подлесок перекошенный прилип;
Ты видишь грунт, а в нем – пространственный изгиб
Основообразующей породы.
Зелёный воск течет по скальным волосам
И обжигает минералогический состав
Назойливым, как мышь, геотропизмом.
И вот расколот камень; глух и мочковат
Весь окружающий синонимичный ряд
Назло всем корневищным травам – пижмам
И прочим родственникам мускусным иным;
Они до самых дерновин удивлены,
Узрев в моих глазах определитель.
И я срываю их и пробую на вкус;
А склон внизу уже колюч и желтопуз
(пшеницы спелой дольняя обитель).
Так понедельник превращается в двоих,
Пропахших дымом и не выросших из книг,
Глядящих, как любвеобильный ястреб
Познать стремится клювом ящерицы мир,
Простой, как жители трёхкомнатных квартир,
И сложный, словно стебель дикой астры.
***
Когда я смотрю на небо, я с небом не говорю.
Новые фонари преображают плоскость
Берега. Кажется, всё предельно просто –
Лето стремительно катится к сентябрю,
Ночь преломляет касательную горизонта,
Превращая его в пунктир: точка, тире;
Но на линии фронта крейсер снимает стресс
Городу, вырастающему из гарнизона
Во что-то, отдаленно смахивающее на курорт.
Лето проходит, как головная боль,
К которой привык, будто к запаху канифоли,
Крейсер снимается с якоря, ложится на правый борт,
Отправляясь к полуразрушенному Колофону;
Впереди – Геллеспонт, а в спину – попутный ветер,
Горизонт, как и прежде, выхолощен и дискретен,
Судно скользит звуковой волной по нейлону...
Этот поход – последний. Скоро кавалергард,
Воспетый впоследствии дряхлым уже Мимнермом,
Отправится за руном, так действующим на нервы
Жителям города, исчезнувшего с карт.
Небо молчит, контуженное салютом,
И утро приходит, как позже придет война.
Греция пала, Таврида обречена,
Колхида протянет до следующего налета;
Пока же – восход, главный мирской фонарщик,
Приближает сентябрь. Дети готовы к школе.
Юноши любят, упражняются в дискоболе.
Если будет "потом", то будет намного ярче;
Если... будем. Жизнь стремительней, чем Милет.
Мнемонический бог постарел и уже не важно,
Как правильней – тяжело или бесшабашно.
Важно присутствие лоцмана на корабле.
УЛУРУ (Сердце Австралии)
В австралийской глуши лежит на боку оранжевый слон,
Черные муравьи гибнут сотнями у его предплечья.
У слона сводит сердце, растрескивается склон,
Когда слон человеческий стонет по-нечеловечьи.
В гости к слону приходят животные из кунсткамер,
Обитатели резервации – кролики и собаки,
Разгрызающие асфальт на хайвее Аделаида – Дарвин
И погибающие от проклятий бамперов бравых багги,
Полирующих слоновую кость каучуковым протекторатом.
Кажется, здесь не может быть каучука –
Здесь только камень, оранжевый аманат,
Ферроподобный, растресканный, четверорукий,
Второй в хит-параде радуги. Глаз устает смотреть
И начинаются пытки фоторецепторов.
Тогда начинаешь верить, что пот и камедь
Изготовлены по одному рецепту,
Что близорукий слон, декорирующий пустыню –
Мольберт для наскальных сказок,
Что плацентарные не воют, а брызгают запятыми,
Окропляя глушь первобытнейшим из приказов,
Наполняя воздух скрытым наскальным смыслом.
Слон лежит на боку и ему плевать, если б было чем.
Черные муравьи умирают по-австралийски,
Фотографируясь для фейсбука на его плече.
***
Идешь в столовую сквозь запах полимерных смол.
Тысяченогий коридор вокруг, и ты, двуногий;
Твой дом – глагол,
Твой стержень – стаминодий.
Вот человек стоит навстречу. Получеловек,
Неканонический, он дал ступню другому,
Тем самым проиграв забег.
Он видит дромос,
Не коридор, не перголу, не крытый переход
Из круга первого в примерочное ложе...
Гранитный високосный год
Закончится похожим
На звон тарелки, бьющейся и разносящей звук
Неканоничности, путем расхода риса.
Пластмассовый каблук
Не ищет компромисса
Меж инвалидностью и осознанием ходьбы;
И одноногая циклопность получеловечья
Попытками врачебной ворожбы
Смешит увечья.
Паркетный фронт пестрит протезами. Культя
Неканонического, ждущего опоры,
Ласкает полимерное дитя,
Бинтуя ступни омофором.
***
Окончен звук, и рот – лишь подстаканник для языка.
Цинготный чай во рту размешивает зубы.
Ты бредишь Ялтой: набережная, зоопарк, баркас;
Ты ждешь, как горькой манны, ялтинского лука.
На берегу – шоссейный серпентарий, привычный всплеск
Причала, сваи причащающего морем.
Лигриный возглас из цветущей Флориды: Геркулес
Там гасит факел олимпийской ссоры
И более уже не претендует на первенство.
Цинга злорадствует, расстреливая Сочи,
На пальцах объясняя биатлон советским первенцам,
И пальцы гнутся, силясь вспомнить почерк
Не киллера, но бессловесной жертвы языкознания.
Ты наизусть выучиваешь номер
И думаешь: скорей бы встать на лыжню. Дыхание
И звук во рту приводят к краху антиномий.
Простой урок: напев, на старт, и лигр – не чемпион
Олимпа, Гиннеса, прибрежного забега.
В такой болезни луком не избавить доминион
От прилагательного северного снега,
И боль в желудке (собственное сердце ты проглотил)
весьма похожа на цветущий крымский кактус.
Приходит зрелость. Лопаются звуки. Течет этил
ногами ватными по Глиняному Тракту.