Дмитрий Дедюлин
Бармы попугая
ИСФАХАН – ДАЛЁКИЙ КРАЙ
персидская миниатюра – татарский мурза беседует с Ибн Синой чувствуя
себя полной скотиной и размышляя о том что это полная авантюра
он хочет выведать у Ибн Сины секрет алхимических смесей
и это взаимно ведь Ибн Сина хочет узнать у него отчего этот месяц светел
а татарский мурза сопротивляется голоду и городу и играет на балалайке
месяц воротит от него свою морду а душа его такая хозяйка что правит всем
балом и не только в Мазари-Шарифе а ещё в каком-то другом месте
где рассвет почему-то алый вместе с горстью созвездий плывёт в этой
невесомости среди угодий городского сада в Гулистане или в Тебризе
и веет прохладой – эти наклонённые деревья над арыком и чей-то возглас
то ли это погонщик мулов на пороге своей комнаты то ли это комнатный
вор хватает воздух пронзённый кинжалом хозяина трактира а тот медленно
вытаскивает из него лезвие а завтра люди эмира
найдут тело среди предместий где пыль клубится
и растут абрикосы а также сливы
но татарский мурза – самоубийца и поэтому он счастливый
беседует с Ибн Синой стараясь выведать у него секрет алхимических
смесей и месяц висит над луною львиной – луной что отражается в озере
и поёт на верхушке башни заколдованный петел – поэтому жизнь – это горы
что встают там в дали Исфахана и исчезает этот заколдованный город
счастливый и пьяный – пьяный луной и рассветами – такие бывают только
в Тебризе – одинокий дервиш откапывает мешок с золотыми монетами
и шепчет себе: «вот тебе твоя луна, одинокий изверг»
ВОДКА – ЭТО БОЛЕЗНЬ ОДИНОКОГО САМУРАЯ ПОТЕРЯВШЕГО СВОЕГО ХОЗЯИНА
в обществе трезвости пьют водку и даже по большей части исключительно там –
а ведь больше и негде – все кабаки уже закрылись
и киоски возле метро не торгуют больше спиртным –
в супермаркеты тоже не пускают
после одиннадцати так же как нас
не пускают всюду и водку особам не достигшим
девяностолетнего возраста не продают – а на хрен она в девяносто лет?
поэтому бреду остывший уставший – воротник пальто поднят – я прячу в нём
свой покрасневший нос и ещё я прячу бутылку водки под полой взятую
у председателя общества трезвости – сегодня был «разливной день» – среда
и я несу эту бутылку водки как свою главную драгоценность,
как своё подлинное достояние, как чашу Святого Грааля,
как своего любимого ребёнка –
и я выпью её –
там в закутке под козырьком общего подъезда
ибо робот-местоблюститель
не пускает меня в подъезд со спиртным,
наркотиками и огнестрельным оружием –
унижения перед мерзкой железякой бесполезны
и я наклоняюсь над бутылкой водки сидя на ступеньках подъезда
а потом запрокидываю голову и пью – пью её –
медленную отраву кружащую разум в своих железных объятиях
и уносящую его в логово дракона который ест своего
Прометея положив переднюю лапу
на порог пещеры и бия хвостом по полу
и о стены ещё хранящие наскальные
рисунки наших далёких предков – то ли неандертальцев,
то ли питекантропов собиравших росу в чашечки рук и пивших её на рассвете
ЖЕНЩИНЫ – СОВЕТСКИЕ УЗБЕЧКИ
может игорёк просто не любит красивых женщин – мучается с ними
не может загнать в постель – женщин как братьев наших меньших
надо просто любить а игорёк тянет с ними вялую канитель
игорёк рыдает: «зачем вы мне бабы сдались? не могу вас понять. непонятны
вы мне. почему?» а рядом с ним ещё одна ложь умирает – что-то неясное
сердцу а не только уму – и игорь идёт сквозь пустые слои метели
чтобы где-то раздеться и снова упасть в постель и он не знает
что жизнь в его канители сделала круглый проём –
вход для больных тетерь где они ползают – тыкаются носами а потом уползают
в январскую тьму и то что было создано то создано только вами
а то что над ним неподвластно увы уму и игорёк рыдает: «где вы шаурму вертели?»
а они отвечают ему: «там где была постель»
и он сидит как дурак
на своей одинокой постели и старается быть пророком
которого любит метель но метель уходит
а он внутри остаётся и катается по полу
прячась в себя как в тюрьму – то что было рядом увы не даётся
а то что даётся – даётся не сразу и напоминает увы кутерьму
поэтому жизнь – это гоблины что пляшут в чаще бездонной
чаще чем чаши на пол кидали тебя мудаки но посмотри
на стены могучего Иерихона
как будто зовут обратно заходят туда полки
и ты катаешься по полу – нервный опальный обломок
от какого-то Хлодвига что воздвигли во тьме две кирки – посмотри как сдвигается небо
во всю глубину потёмок и увидишь как тёмное светится словно обломок реки
И ЕЩЁ РАЗ О СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ
«ты должен был быть обнаруженным нами инструментом коммунистического будущего
или быть вне социума» – сказал старик
глядя невидящим взором куда-то в сторону –
в угол где росли фикусы но мне кажется он видел пальмы и песок на далёкой
Кубе – облучённый солнцем пляж– рыжебородые барбудос выпрыгивают на песок
из лодок чтобы идти в горы –
мне казалось они красят бороды охрой как далёкий – далёкий и от России и от Кубы
кавказский народ но я не сохранил подобных воспоминаний –
всё изложенное – выдумка воспаленного мозга
и не было Советского Союза и не было нашей славы –
балета и ракет и не было наших страданий –
наших воплей в густые чёрные небеса а был лишь один красный флаг что
полоскался на заре – стяг наших желаний нашей любви
нашей изувеченной немоты –
всего что кануло в бездну
на бледном рассвете нашего утраченного рая
ЛОНДОН И КОЛОКОЛ В ОЧАХ НЕБЕС
харьковские очертания Христа равнозначны очертаниям города
а внутри одна пустота
та которая нами расколота
на семь памятных матерных дев
и на девять идущих вприсядку –
ты целуешь их всех не успев
съесть яички готовые всмятку провалиться в утробу твою
и насытить голодное сердце – я тебя как всегда узнаю –
дорогой и любимый наш Герцен –
ты идёшь золотой чешуёй весь обсыпан как новый Гагарин –
все мы станем твоею семьёй –
станешь словно Ван Гог популярен
а потом ты покинешь глаза наших дев
оставляя в златых окулярах только осень – осенний напев
и тоску что была при татарах
и поэтому жизнь коротка и поэтому пламя дороже
паровозного в небе гудка и его продолженья –
его же – эту длинную тень на стене –
вот качнулись и взвыли составы –
не ходи в голубом шушуне –
не ищи меня в пламени славы – меня нет –
я ушёл в небеса с этим ангелом белым бороться
но смотри в голубые глаза – в них осенний пожар остаётся
С БЮСТОМ ИЛЬИЧА В ОБНИМКУ
«их знатно улучшает майонез – мои яички лучше всего в масле
амброзия течёт с пустых небес и ищет путь обычный безопасный
среди архангельских и золотых завес где старый ангел, молодой и красный
втроём вершат судилище Любви ища как беженцы во тьме под тайной крова
какой-то чёрный и монгольский лес и спать уходят вместе в полвторого
пускай Тоска зальёт любую ширь пускай архангелы трубят в пустые реки
как в Божии рога – один ковыль простого всадника во тьме простой приметит
откроет вниз огромный чёрный вход и всадник спустится к волшбе
как жизнь лукавой но если будет всё наоборот кумир расстанется
с израненною Славой чтоб есть спокойно чёрный бутерброд – который
есть она – моя держава в которой правлю как заморский царь
и отправляю вести в полвторого и их встречает тёмный государь
всё повторится как и было снова – и каждый день идём во мгле назад
в свои расшитые узором сени но если б был ты как Господь богат
тогда б сидел на ангельском колене и разводил на небе дивный сад» –
во сне сказал мне возвращённый Ленин
ДРАКОНЬИ РЕКИ И РЫЦАРСКИЕ ВРЕМЕНА
«и драконий шарф и драконии перчатки – это новое измерение вещей
поэтому наши дни так сладки» – говорил со своей зазнобой Иуда-Кощей
а потом вскочил на коня лихого и завеялся в чёрную тучу как один из нас
поэтому ты знаешь слово которое прячется в одной из фраз
дорогого и любимого Гильгамеша
который воевал с этой сворой врачей
которые мешали ему яд размешивать в этой собранной крови состоящей из
солнечных лучей – вместе нам правильную пробу брать не нужно – кровь –
она как извозчик везёт туда куда я лечу поэтому беру руками натруженными
эту белую реку несомую чуть замедленными течениями –
то што было отвагой лишь штанга для моряка –
поднимай её, милый, помедленнее
чтоб налилась особенной силой рука –
чтобы скромные вены скрипели натружено
и гоняли по дальним улусам кровь – счастье – это наше скромное
оружие но ему подчиняться изволь ибо словно демон из стали снова
стоит на золотых рогах
и звенят золотые медали тех весёлых ослиц
что ночевали в стогах – как жизнь распоряжается –
как бессонное время нас уносит куда-то – в край глухой голубой –
гнев весенний течёт в этой белой поэме и куда-то уходит –
куда-то ещё где весёлые гаврики тенью растают,
где простые солдаты вновь честь отдадут
а бессонное небо
над нами летает –
надо мною гудит как огромный батут –
как весенние всадники время сквозь время
вновь уходит куда-то где каждый прощён
и бессонная совесть как новое племя вновь пускается вплавь и с рекою течёт
РАЗГОВОР В АЛОМ СУМРАКЕ РАССУДКА
«я жгу Париж» – «о чем ты говоришь?» – «не предлагай мне то чего не нужно»
«над бледным пламенем как тень паришь держа в руке безумное оружье
как тень из ста теней в январский бледный день выходишь из огромного роддома
и думаешь по-прежнему о ней – как это всё убого и знакомо –
по-прежнему паришь над головой пустого ангела разъятого на части
и повторяешь в небо: «боже мой!» – вот это и зовётся словом «счастье»
вот это и зовётся «вольной шаг» когда идёшь и ангелы немеют
а в небесах летит твоя душа средь томных облаков в большой аллее
прекрасных звёзд поставленных как ты над этой пустотой в окно глядеться
не терпит мой архангел красоты и запирает за собою детство –
оно летит на золотых крылах – всё в темноте невзрачного покоя
и ставит бедный ангел на весах мечту и пустоту – теперь их двое
бредут они под красной чешуей безмолвного и пьяного дракона
уходит бедный ангел за водой – на праздник в темноте глядит икона
и кажется что хочет он сказать – оруженосец белых славных судей
что он рождён чтобы во тьме летать и быть одним из ангельских орудий
которое растает в темноте но прежде чем улов забрали боги
оно висит на золотом кресте и тает белый ангел на пороге»
ФИЛОЛОГ В ТЕЛЕ ОХРАННОЙ ФИРМЫ
«по поводу языка я подумал – что он – язык, есть только тогда когда он несёт некое сообщение
что бывает так редко – мы часто талдычим одно и то же как попугаи не понимая
что говорим или лепечем что-то бессвязное – одним словом: «вода в ступе» –
сорри не одним а тремя словами – святая троица архангела Михаила –
сообщение может быть где угодно и чем угодно например в кино в живописи в архитектуре
а не только в литературе и философии» – так говорил умный парень ковыряясь в носу
и рассматривая
в монитор пришедших гостей – глазок видеокамеры был направлен на
входящих – парень работал в охране одной крупной фирмы в здании
которой и намечался небольшой сабантуй – «гости съезжались на дачу» –
как говорил классик или не говорил а писал а наш парень прилежно
запирал за всеми двери – кавалеры держали зонтики над дамами –
шёл проливной дождь – а парень-охранник рассказывал как пройти
в большой зал где гости рассаживались за пиршественными столами
и ожидали президента фирмы поедая фрукты и попивая зельтерскую –
тем временем капли мутного дождя стекали по стёклам больших окон зала
и образовывали странные слияния и загогулины которые держались одно
мгновение на стекле а потом исчезали растворяясь в мутном потоке
хлещущей стихии не знающей забвения и памяти, желания и сатисфакции –
мутной воде этих тяжёлых этих ватных этих укладистых облаков
нашей приснопамятной Родины – Юго-Восточной Славонии – государству
которому тысячу лет истекает ровно в обед этих прекрасных дам и господ –
странников на просторах нашей Родины и вечносущих и живых блуждающих
меж облаками мелких приятелей мелких капель дождя лопающихся
пузырями в лужах – в этих гладких тёмных зеркалах отражающих
тёмные небеса
МОРСКОЙ АРХАНГЕЛ СЧИТАЕТ ЗОЛОТО ИСПАНСКИХ ГАЛЕОНОВ
я червь морской я гад небесный я белый конь Мафусаил
мне все известные известны я всех любил в огне пожарищ –
не просто так а на песке – не покидай меня товарищ от смерти мы на волоске
–
от смерти слаженной убогой поющей в такт и унисон но уходи
от тёти строгой покинь сей маленький вагон чтобы остаться на перроне
и танцевать там антраша
чтоб в этом маленьком вагоне ушла бессмертная душа –
на первый вид ей лишь двенадцать на пятый взгляд им всем за сто
но продолжайте улыбаться ведь вам известно а не то всё неизвестное
воспрянет –
согнёт крыла угрюмый бык и белый огнь из тучи грянет а я к архангелу приник
а я дрожу и извиваюсь и понимаю, кореша, я в мозг большой струёй вливаюсь
а балахманная душа летит из балахонной тучи – но стыд остался –
ты один в огне янтарном и певучем – не ангел и не господин а просто
некий пьяный малый
что открывается спеша в свою угрюмую Валгаллу а с ним любые кореша что
вмиг готовы опрокинуть грамм скажем двести или сто
и лечь на пьяную вагину как на пустое решето
но бык уходит – знамя тучи выпрастывается и язык глухого пламени могучий
похож на золотой родник
что вновь течёт в земле ужасной – то золото седых оков
но снег из синего стал красным –
в стране безумных дураков где все страдают по герою –
герой пришёл и тут увы – от вас, архангелы, не скрою нам дали дорогой травы
и мы картинно воспарили – кто с нами не был тот дурак – цветы архангелу
дарили и воспаряли в горный мрак – чтоб с розами во тьме расстаться – тут нужен Бог –
большой порог среди экстазов и ротаций
но я с тех пор забыть не мог – как лето – вся тоска в июне а я плыву
и не дыша я наблюдаю как две Дуни в воде купают малыша
МОРСКАЯ И ЗЕМНАЯ ЭЛЕГИЯ
милый поцман, где твои матросы – где стреляют стайки папирос
чертят схемы плана Барбароссы, жрут бананы и едят кокос?
где твоя утраченная свежесть? – ночью темнота приснилась мне
угол дорогой пустой медвежий – белый всадник на большом коне
где твои январские морозы, где твой золотой укромный мрак?
плещут девки свои чёрны косы в ледяной воде а Жак Ширак
собирает в небесах пространство чтобы ахнуть – небо отхватить
нет любви где хвалят постоянство но любви нам хватит чтобы жить
всем нам хватит золотого слова данного тебе, тебе и мне
смерть уходит в небо в полвторого – чёрный всадник в западном окне
промелькнёт и кончится забава – ветер малых – сон для малыша
посмотри на них – простых усталых – они все идут туда спеша
чтобы исчезнуть где ни первородство, ночи красота их не спасёт
есть лишь горечь облако сиротство и весной весёлый ледоход
он всё сдвинет – облака замёрзнут – белый лёд уйдёт куда-то вдаль
чёрный пруд большой плевой поддёрнут вновь посмотрит – чёрная вода
как слезами налитое око будет отражать огонь небес
гнев усталых, тишину пророка и растущий у оврага лес
жизнь расстанется с холодной тишью – только ты одна меня простишь
вновь услышишь как в воде колышут эти звёзды и шумит камыш
ПАСТИЛА И МЁД РЕАЛЬНОСТИ
Хуеда Кадзирадзяку – самурай, японский график,
занимался также живописью – автор картины нарисованной для императора
«Восход луны над морем слив и диких яблонь» –
картины которую император очень любил и подолгу любовался ею а Хуеда
писал другие где изображал крестьян и ремесленников – простой люд
из предместья Киото или разноцветных гейш-танцовщиц с веерами
в руках танцующих под музыку лютни и флейты и падающих
в изнеможеньи в объятья дуэньи в то время как художник
наносит краски на холст и жадно пытливо всматривается в лица своих
жертв – своих моделей своих бесчувственных истуканов своих живых картин
писанных с натуры чтобы запечатлеть то неуловимое мгновенье когда
тень расстается с телом и исчезает трепеща прозрачными крылышками
в этих сумрачных голубооких сладких и топких небесах в которых
покачивается диск луны и колокольчик на шесте старьёвщика звенит
серебряным звоном растворяясь в шестиэтажном иерархическом
устройстве китайского рая – картины одного древнего китайского художника
изображающего пагоду а рядом бронзового Бога – эту ипостась дракона и
тритона дующего в рог смотря широко и яростно на безумное солнце
встающее на Востоке
ЭЛЕГИЯ ЧЁРНЫХ ЗАКАТОВ
мне щас крышу как будто сомнамбула когтями рвёт и слегка отгибает
как ураганный ветер лист железа потому что никто никогда не умрёт – и
думать об этом увы бесполезно
потому что вагоны метро все уходят на юг – тихий памятник смерти –
так черти качают невесту – если вывесишь флаг над окном тебя тоже убьют
вот такие читаю я в сумерках белых архатов свои палимпсесты
потому что округу обводит бедное чмо – оно с пони играет и мелом рисует
квадраты – пони тащит мешочек с песком и уже всё равно – все мы в круге тоски, дорогие ребята,
потому что белёсый песок это белая тьма что уходит с тобою и порчу свою не наводит –
этот бледный рассвет тот в котором ты сходишь с ума – он сияет над всем
даже в сердце систем и при разной погоде
и поэтому белые аисты в сердце летят – этот странный квадрат – тот
в котором все шепчут заклятья – они думают о тебе и конечно хотят
чтоб ты всё рассказал – эти бедные дети
и правды бескровные братья
потому что любовная мелочь – копейки в горсти – этот странный закат с этой
стройной луной что не знает свои пируэты – по одной, бледный ангел, ещё
по одной –
только ты нас и знаешь когда мы спускаемся в лето
ГВИДОН И ЕГО МЕЧ И ТРИ НЕЗАМЕТНЫХ ВОИНА
недолго музыка играла недолго фраер танцевал
а я лежал во тьме подвала и доску мерзкую ебал –
а я лежал мёж мёртвых точек –
где твой триклиний, анаша? – дарил архангелу цветочек и безнадёжная душа
летела в медленное братство стихов и знаков и светил –
я не хотел с тобой расстаться но всё ж
не это я любил –
не это нами в бездну правит – огромной скорости сыны
забыли меч на переправе и с ним ворвались в твои сны и с ним разрушив
цепи братства с оружьем каменным прощён как волны светел средь акаций
стал подниматься князь Гвидон и в этом ледяном покое где снег танцует
не спеша осталось двое – только двое – святой Гвидон, его душа
и три малюсенькие точки которые взрывают смерть –
летел архангел этой ночью и нёс с собою славный герб – Гвидон
и меч, три человека танцуют джигу
под луной и едет бедная телега
и вы остались здесь со мной чтобы расправить свои крылья –
в седое небо улететь – я ненавижу пропасть
с пылью – я ненавижу слово «смерть»
КАЙ РАЗРЫВАЕТ ПОДАРОК ГЕРДЫ
человек человеку осколок подарил – в этом сонном стекле притаились две сотни иголок,
сердце смертное в хрустале – притаилась янтарная сущность,
семь проказников, семь грехов и влюблённая злополучность – та которая –
ты каков если с ней ты пытаешься в двери проскользнуть и устроить
впросак – скука бедная – я не верю то что может такое быть так –
сеткой правильной где на измене извиваются три калача и твои дорогие
колени – это то что я приручал но не смог – в этом медленном танце
мы закружимся, мой январь, я явился сюда с чужестранцем – он исчез –
я открывши букварь прочитал это слово немое что выписывает вензеля
я остался, мой ангел, с тобою и с тобою кружится Земля чтоб мгновения
отоваривать – чтоб играть в этой пьесе без сил – чтоб с тобою, мой друг,
разговаривать – оттого тебя нежно любил что была ты ужасной и стройной
ты ужасная словно стрела говорила: «мой мальчик, спокойно, я ведь сделала
что могла и поэтому в ледяном море ты плывёшь уповая красив словно Бог
на тяжёлое горе и ныряешь под этот настил чтобы встретить там чудо-рыбу –
чудо-окуня, говорят, что вы жить вместе с нею могли бы как с любовью
отряд октябрят» и любовь умирает в постели, белый ангел спешит в «Новый
стиль» – все мы сделали что сумели и поэтому сдали в утиль трёх юродивых:
бедного Ганса, негра чёрного и малыша что танцует в ночи свои танцы и
трепещет от счастья душа потому что она это знает – это главное что
прошло – тонет лодка в степи и взлетает в это чёрное небо стекло
РОСТОК РАССВЕТА – ИЗУМЛЁННЫЙ КРАЙ ШПАГИ
НАВИГАТОРА БЕСПЛОТНЫХ НОЧЕЙ
пёстрые цветы фантазии растут на фоне обыденности ничем не выделяясь
среди её серых лоскутов надёжно закутанные в фольгу для мороженной
рыбы стараясь быть незаметными они раскрываются только ночью когда
шелуха обёртки ниспадает и дивные голубые ангелы летают вокруг неё
кормясь ею как скорлупой орехов и лепестками засохших роз и умирая
внезапно на пьяном рассвете держа в руке веточку японской сосны а в клюве
кусок самшита падая на покрытый узорами подлокотник кресла-качалки
Тома Сойера – убогого старика на рассвете узревшего их и закричавшего от
ужаса и внезапной тоски как человек только увидевший ворота Ашхабада но
уже не понявший куда он попал так как сердце зашаталось в нем – это
иллюзорный маятник тоски задвигался а голубые вороны взлетели над тобой в ледяную высь
ГЛАЗ ПУСТОТЫ – НЕЗЕМНОЕ СВЕЧЕНИЕ СЕВЕРНЫХ МАГИСТРАЛЕЙ
ландшафты-призраки?! – а ведь они не убийцы –
некие сущности живущие сами по себе протягивая свои ростки
отражаясь в райках человечьих глаз и стряхивая с ладоней свою невидаль и
своё заколоченное солнце – пряча его в глубоких пещерах горы выросшей на
востоке и в ледяном солнце уходящем на запад – солнце прячется в солнце
как тайный брат как невесомый повелитель
как тёмный колодец прячется своим дулом уводящий сияние звёзд как
незадачливых птиц попавших в чужие потоки воздуха и падающих вниз к то
расширяющемуся то сужающемуся зрачку
НЬЮ-ЙОРКСКИЕ СТРАДАНИЯ ФРАНЦУЗСКОГО АРИСТОКРАТА
чья-то свобода – это монолог перед зеркалом а моя – это прогорклый сыр
красное вино и рука в гуттаперчевой перчатке душащая горло бутылки перед
тем как налить из неё маркизу де Саду – так я называю своего кота –
главного эстета в очках читающего «Илиаду» и в сердцах швыряющего
ложки, вилки – я не знаю он человек или кот – иногда мне кажется что он –
«человекот»–то есть нечто среднее – пушистый робот разматывающий наши
клубки читая монологи Гамлета перед толпой зеркал – в одиноком зале на
30-й авеню где иногда репетируют актёры любительского театра играя пьесу
Карла Шмита выполняя какое-то неясное им назначение – возможно они
нужны для того чтобы потолок в этом зальчике окончательно не обвалился
чтоб кастелян мог сделать косметический ремонт помещения чтоб эти двери
не рухнули под натиском тех кто хочет услышать монологи Гамлета
и чтоб польский эмигрант служащий управляющим этим зданием
смог заработать себе на кусок хлеба с маслом и на кусок жирного тунца
пока что плывущего в океане и не помышляющего о своей скорой гибели
в этой Атлантиде всех пороков – городе Нью-Йорке
БЕЛОЕ НЕБО НАХОХЛЕННЫХ ЛЕБЕДЕЙ
мексиканский китаец Хуан Цзы – учитель легендарного
Кастанеды рассказывал мне что любит смотреть сквозь пальцы на звёзды и
планеты кружащиеся в его загорелых руках, умирающие в облаках
а до других ему дела нету – «ну и что – сказал я ему в ответ –
семь стеблей не читают нотного знака а если ты водишь с собой
кобелей – знай то что знает каждая собака – что читает молчанье сквозь
плотную эту пургу – семь огромных зароков которые день нам оставил –
семь весёлых собак – их кидают стеречь на бегу то что здесь вырастает
стесняясь секретов и правил потому что в безумных ночах раскрывается то
что здесь есть – то к тебе переправа – худобедное неба зачатье – так
торгуется небо среди этих тварных завес – будто бедные тени бегут и к тебе –
эти смертные братья – даровая отрава попросится к тем палачам что
вздыхают угрюмо гитару терзая протяжно – это светлое небо летит к этим
белым мячам и кидает нам влагу – кидает кидает отважно
ОГЛАШЕННЫЙ РОБИНЗОН И ПРАВЕДНЫЙ СПИСОК
не так-то прост Роберт Фрост
и не так-то красив маяк –
маяк возносит свой свет до звёзд –
упорно буровит мрак – а я сочиняю свои стихи и Пятница в отчий дом приходит
и вводит объявленному стрихнин – ты памятник, Робинзон и чёрная пятница
в месяцах спит – объявится чешуя на коже которую спас пиит
но это увы не я –
но это увы этот странный снег
во тьме укрывающий лес глядящий
в тебя за заслонами век как в чёрную бездну из бездн
и я замираю на медном кресте –
ты справился херувим –
мы будем с тобою в ту бездну лететь –
останется тёмный дым
что в слове клубится – как правильный шар летает во тьме естество
и ночь замирает – взлетает душа и хочет остаться с тобой
ПРОШЛОЕ НА ВСЕ ВРЕМЕНА
вообще давние времена не так удалены как нам кажется –
они наступают
нам на пятки –
они преследуют нас своей современностью
нервируя потомков –
мы изображаем их на костюмированных балах а они – это мы
просто мы которые ещё не опустились на дно этой чаши –
не коснулись
этого белого мрамора –
этого белого сахара который тает на дне – во времени как в жидкости
растворяясь в нём
и проникая во всё –
во все поджелудочные и селезёнки во все замочные скважины
и во все подзамочные комнаты «и да будет так – аминь!» –
вскричал недотёпа шлифовальщик
золотых пластин на которых и была записана это истина –
«наше прошлое – это мы растущие в своих обстоятельствах и не меняющиеся со временем»
СЕРДЦЕ ПОЭТА – СТЕКЛЯННЫЙ ШАР. А ВНУТРИ У НЕГО СНЕГ
из разбитого корыта Иванов глядит сердито
а растили Иванова Дед Мороз, тоска и слово –
он потряхивает бури в своём белом хрустале
там ведь снежные метели и рука там на руле –
он разбрасывает мысли по дороге в Зурбаган
а на ужин сёдня мюсли – он опять сегодня пьян –
разворачивает снова он свой бедный вертолёт
и летит он в полвторого
навестить Воздушный Флот – он заманчивую мышку ловит долго на столе –
Иванов – котяра хитрый а рука-то на руле –
едет бедный Иванович –
в хрустале играет дым
и следит за ним Петрович и соратникам своим
говорит он: «этот парень мазать в пустоте мастак –
будет он огосударен
и расскажет нам что как
нужно делать в этой смете – а других нам не найти»
тихо, зайцы, на планете – надо к Господу идти
РАЗГОВОР В СИНЕВЕ ХОЛОДНОГО УТРА
«мои стихи чертовски хороши
и я смеюсь над вами, злые люди»
«ты если хочешь ангелу пиши –
в конце концов мы все в забвенье будем
купаться и касаться голубей
которые летают в той лазури
которая архангела смелей
как тот батрак который тихо курит стоя в сторонке и считая жаб
чей честный хор возник и тает на рассвете»
«во мгле холодной незаметный раб – вы будете рабами, злые дети»
МЕКСИКАНСКИЙ ДИВЕРТИСМЕНТ
охрана супермаркета скрутила пионера –
они рамсили его по голове железною дубинкою –
но голова пионера была из пробки –
она всё выдержала и тогда они заткнули его головой узкое горло бутылки из-под коньяка –
они бросили в эту бутылку письмо неизвестного содержания
и отправили его в океан бросив бутылку с берега –
с которого когда-то орды Батыя смотрели на Северную Америку
и слали проклятия индейцам
пускавшим в них тучи стрел и бросавшим лассо наперегонки стремясь захватить
какого-нибудь темника чтобы снять с него скальп предварительно замучив пытками –
так наказал сделать Кетцалькоатль – Великий Бог и основатель династии
королей и магов правивших народом полторы тысячи лет размешивая кровь в
жидком шоколаде и попивая его на досуге
под раскидистыми кактусами королевской террасы в собственном дворце
в Мехико
* * *
как Троцкого тебя взломаю – что там внутри не понимаю
и всё же начинаю думать что он не просто так готов
отправлю как беднягу в Умань чтоб он смотрел на тех китов
которые читают песни и притчи пляшут впопыхах
сегодня будет интересно – кто тот кто испытует страх
и ждёт его во тьме невеста и хохлится над ним Аллах
как птица Он взлетит раскаян и в этой ледяной воде
от сих до сих простых окраин Он остаётся на звезде
чтобы её опять курочить и курам на смех вниз кидать
что будет этой тёмной ночью? – крадётся ко амбару тать
чтобы Иудина закона не соблюсти – чтоб вкус и слух
терзал как старая икона архангел пахарей – петух