Звательный падеж
Артём Каширский
Свидание вживляется
Что ты рек, безымянный, когда
поворот моей головы
заболтался подробностями кварцевого блика на столе?
А теперь намекни
параллельно шуршанию пролежней солнца,
и твой язык непременно запляшет — что ему,
расскажет,
в масле облапанном видится.
................................................
................................................
................................................
Похоже, что именно так удивление сменяется тошнотой,
и улыбка врага истаивается,
доброта ответа
проступает между кусками заднего плана.
Один парень, с которым я
познакомился в интернете,
после того как мы
прекрасно потрахались
в квартире моей бабушки
лежа на кровати,
ребрами уставясь в потолок
(а я наблюдаю за этим
словно бы со стороны,
хотя лежу головой
у него на животе)
с закрытыми глазами,
чуть шевеля губами что-то
словно бы немного жалобно
произнес,
Была ли это беда, когда
до меня дотягивались острыми лапами
материи секреции женской, а так же —
поименно - Сим, Хам и Яфет,
ладные персонажи компьютерных игр,
они были покладистым благословением наших народов на жизнь,
но мне - мокрому, остается отвечать на все -
''не надо'', когда
обледенелыми деньгами
водят по всему дрожащему лицу,
за что простить их, за что гармонизировать свои очи,
смешные.
я не расслышал, но
не думаю что это были
жалобы
на несчастную жизнь,
или вроде того,
он показался мне
вполне благополучным,
немного самоуглубленным
хипстером,
поэтому я не стал переспрашивать,
возможно он как раз хотел
чтоб я переспросил,
Закрепилось ли жжение вишни во рту на всю зиму студенческого кошмара?
Во всю силу подойди ко мне,
тымой быстрый друг-тело,
посмотри на меня об этом лучше,
и медленно обожгись
птичьими ягодицами радости.
но вместо этого
я подумал о том, что
у него, наверное,
много друзей,
которые его очень любят,
и я хотел бы такие же
дорогие узкие джинсы
как у него
и такие же
длинные прямые ноги,
Разрозненные фрагменты моей мякоти
думают, что кто-то любит мои детские розы,
но где он? сделай мне,
голый Боженька,
приятное солнышко в подвздошье,
мне останется лишь зашептывать
стыдобу одинокую,
когда дрели по утрам особенно страшно.
немного позже
мы молча брели до метро,
и мне казалось,
что мы врядли еще увидимся,
но потом я обрадовался,
когда в тот же вечер,
добравшись до дома,
он написал мне -
''когда ты кончал
мне понравилось сжимать
твое горло.''
И шел, возвращаясь в асфальт по серому городу,
мерное нытье крови возобновлялось
в упругих клапанах сердца,
как будто бы от того, что
ударившись о жизнь, жизнь немеет,
как будто в следующий раз отсюда
уже не начнется
серый город по другую сторону свободы и счастья,
и кто тогда вспомнит,
как признавался -
''смеясь, я целовал пустую пачку
от сигарет''
...
Московские дни зимы иногда —
встретившись с друзьями в центре
мне очень хотелось поговорить
о Джоне Китсе,
он умер от туберкулеза в двадцать пять лет,
поэтому не вошел в клуб двадцатисемилетних,
а мне отвечали что-то вроде:
''Не выебывайся, Артем, ты читал Лакана, Артем?''
А я не выебывался и не читал Лакана,
просто мне правда хотелось,
поговорить о Китсе,
может быть чтобы
развести кого то на что-то
не знаю,
или перетащить его реальность,
может и ложно
кажущуюся уютной,
прямо сюда, потому-что
это был бы акт гармонии
московской зимы и Джона,
на стыке которого нам всем
стало бы еще лучше,
но мои друзья почему то
не хотели Китса.
они не любили такие
выебоны,
и я чувствовал себя глупым и пустым,
думая о лице того актера,
сыгравшего Китса.
...
После того, как
я опять пришел домой
рано утром
мне пришлось
объяснять маме,
что у меня
есть девушка,
и я не пидарас,
совокупляющийся
со своим полом,
потому что особенно
мою маму
беспокоило,
что мою попу,
которую она
мыла и пудрила,
ебут
какие-то парни,
эта мысль
была ей ужасно
невыносима,
я видел это
по ее глазам,
и не мог
не сжалиться,
какой каминг аут
здесь возможен,
после того как она
вроде бы успокоилась на том
что я езжу
к своей девушке,
она спросила у меня
собираюсь ли я закрывать
задолженности
с прошлой сессии,
и тут наконец
прямо взглянув
ей в глаза
я холодно сообщил,
чти их больше нет,
но это ее
не касается.
...
В воскресенье в церкви битком,
с раннего детства
ничего кроме скуки,
хотя несколько раз теплоту,
оставшуюся ныть при воспоминании,
помню, например,
как в четырнадцать лет
стоя в очереди на исповедь,
хотел сказать ему -
мне просто очень одиноко,
но не стал унижаться,
а теперь использую витрину
иконы Святителя Николая Чудотворца,
в качестве зеркала,
и вижу, что выгляжу
заспанным —
белая рубашка оттеняет
загар,
и скрадывает куцый,
насупленный взгляд,
потерянно побродив всю литургию
помогаю маме
загрузить коляску в машину,
а потом еду в метро
на свидание,
чувствую как кожа вдыхает,
выдыхая серый запах ладана,
ожидая наконец-таки,
когда его эсэмэска
замедлит поезд близкого следования,
и мое сиротеющее ''я'',
медленно загустевая
застынет, и потечет
по прозрачной реке,
к будущему счастью,
но об этом все равно
пока еще рано говорить.