Цотне Чиковани
На жизненном пути
Морозный зимний рассвет своим все еще не уверенным дыханием осторожно рассеивал светло-синий дымок над улицей. Тишину нарушало лишь пение птиц. Вокруг на каменных заборах молча сидели кошки и, зевая, покорно дожидались первых лучей солнца. А я, завороженный этой мистической картиной, медленно шагал по жизненному пути.
Жизненный путь – это не метафора или что-то глубоко философское. Это всего лишь одна из улиц в Тбилиси, а точнее ее определенная часть. Судьбе было угодно, чтобы я родился на одном конце этой улицы, лет через шесть перебрался жить ближе к ее середине, хотя мой первый дом остался за нашей семьей, и там жили мои дедушка с бабушкой. Когда дорос до школьного возраста, мои родители, недолго думая, определили меня в школу на этой же улице. Так и сложилось, что каждый день или несколько раз в день мне приходилось ходить по этой тропе во Вселенной туда-сюда: то в школу, то к бабушке, то к каким-нибудь друзьям, что жили на этом же месте.
Не знаю, как моя жизнь выглядит со стороны, но у меня постоянное ощущение, что неизвестная мне высшая сила когда-то так щедро благословила мой жизненный путь, что вот уже лет 45 я встречаю на нем только любовь и радость. Не счесть, сколько крошек счастья рассеяно на узкой груди этой маленькой улочки, сколько мыслей и наивных надежд было слито в ее водостоки, сколько мечтаний развеял шелест листьев деревьев-великанов по обе ее стороны.
На этой улице для меня всё родное. Здесь затерялось мое детство, прошла юность, пройдут оставшиеся годы моей жизни. Когда я здесь, мне кажется, что каждый дом, подъезд, лестница, балкон меня узнают и приветствуют.
Ну вот хотя бы эта липа. В детстве мне она казалась огромной, и почему-то я был уверен, что среди ее густых листьев затаился и жил медведь. Когда мы проходили мимо липы вместе с няней, я всегда с ним здоровался. Я говорил: «Здравствуй, миша!», а няня всегда отвечала: «Ну какой миша! Нет здесь никакого миши!» Я же молчал, потому что это была наша с медведем тайна.
А вот – фасад нового дома. Правда, новым он был тогда, в моем детстве, но с тех пор почти не изменился: его так полностью и не закрасили и где-то на стыке между седьмым и восьмым этажами из стены торчали два ржавых куска арматуры, принявшие какую-то причудливую форму, в которой я еще в детстве прочел две буквы – Л и Н. Вначале я так и звал их ЛН, а позже стал называть Элен. И каждый раз, когда проходил мимо этого дома по дороге в школу или обратно, здоровался с ними: «Доброе утро, Элен, как вы спали? А у меня сегодня тяжелый день – две контрольные работы. Представляете – не одна, а целых две! Увидимся после занятий, и я расскажу, как я справился…»
А на этом месте находился мой маленький тайник, или, как я его еще называл, почтовый ящик. По дороге через овраг здесь маленький мост, в начале которого высится небольшая кирпичная колонна. Никто не знает, как она тут возникла и для чего. Скорее всего, при строительстве моста ее зачем-то поставили, а потом забыли или поленились снести. С тех пор она и стоит в гордом одиночестве. Если обойти эту колонну с обратной стороны, попадаешь в маленькое уютное пространство, скрытое от чужих глаз. Там между кирпичными проёмами я оставлял секретные письма, которые писал самому себе в те дни, которые оказывались для меня чем-то особенными. Проходило время, может быть месяцы, я доставал эти письма, читал их и вспоминал события минувших дней. Письма были совсем маленькими, такими, чтобы могли поместиться в проём. Иногда, прочитав такое письмо, я совершенно не понимал его смысл. В нем могло быть только одно слово, например, «уже» или «целиком!!» Что значит «целиком», что такое «уже» - я уже не знал.
Но вот содержания своей последней записки я не забуду никогда. Написал я ее в девятом классе перед летними каникулами. Что греха таить, был я тогда наивным романтиком, витавшим в облаках, но спасибо «добрым» людям, которые спустили меня на землю. Приключилась со мной до невозможности банальная история. Моя избранница, моя единственная и неповторимая прочла адресованное только ей мое любовное послание всему классу. После чего я, естественно, был осмеян, унижен и ожесточен. Тогда и появилось в проёме письмо со словами: «Теперь только на земле».
С тех пор я не видел этого письма. Как-то вспомнил о нем через пару лет, поискал, но его и след простыл, что было вполне естественно – какая бумажка может сохраниться в таких условиях.
А вот еще одно место, полное боли и печали. Здесь был настоящий тбилисский «итальянский» двор, в котором жил мой одноклассник Гогита. Не могу сказать, что мы с ним были «не разлей вода», однако из школы домой часто возвращались вместе. Я бы назвал его моим жизненно путевым другом. Мы обычно вместе шли, говорили, шутили, смеялись, затем подходили к его дому, во дворе которого всегда играли какие-то ребята. ЗавидевГогиту, они громко кричали: «Эй, Гогита, ну где же ты? Давай присоединяйся! Нам как раз не хватает человека в команде». Мой друг быстро со мной прощался, а я бросал ему на прощание: «Ну пока, Гогита». Он закидывал школьный портфель в открытое окно своей квартиры на первом этаже и с жаром присоединялся к играющим. После того, как мы закончили школу, я его уже не встречал, а через 10 лет он утонул в Куре. Как это случилось – я не знаю. Какая-то странная смерть. И в то же время, наверное, самая тбилисская из всех возможных: мне кажется, эта река объединяет всех нас, живущих в этом городе, и в конце концов унесет все наши мечты, надежды и радости в один огромный океан вселенских воспоминаний.
Сегодня уже нет ни Гогиты, ни его дома с веселым двором. Вскоре после его гибели маленький домик снесли и построили на его месте многоэтажный корпус. Исчез мой друг с лица земли, как будто и не было его вовсе, хотя прошло всего каких-то десять лет со дня окончания школы, ибыл он полон надежд и планов. Осталась лишь наша память. Поэтому каждый раз, когда я прохожу мимо этого места, я тихонечко себе шепчу: «Ну пока, Гогита».
Ну а теперь подходим к главному.
Женщину на дороге я заметил издалека. Выглядела она странновато: стояла у светофора, опершись на столб, как будто боялась упасть. Одетый на ней легкий плащ был явно великоват и едва ли согревал в прохладную погоду. Ее голова ничем не была прикрыта, и седые непричесанные волосы развевал ветерок. На вид она была много старше меня, хотя на ее лице блуждала детская улыбка. Можно было сказать, что у нее «не все дома», а таких людей я обычно остерегаюсь.
Поравнявшись с ней, я ускорил шаг, чтобы она не начала со мной говорить. Однако это не помогло. Она смотрела прямо на меня, и стало понятно, что от разговора мне не уйти.
- Какое интересное оказывается утро, - ее голос был высоким и слабым. - И сколько разных звуков вокруг.
- Ну да… - ответил я, стараясь не снижать скорость.
- Извините, Вы не помогли бы мне перейти улицу?
- «…так и знал», - подумал я, но, скрывая свое нежелание, ответил «да, конечно».
Она приблизилась ко мне. Ее тонкая и слабая рука вцепилась в мое плечо, и я ощутил ее тепло через всю одежду, надетую на мне. Мы медленно пошли. От нее пахло сладкой ванилью, как у нас на кухне, когда мама готовила по праздникам заварной крем. Вокруг нас не было ни машин, ни людей.
«Что ей от меня надо»,- думал я. «Почему она не могла перейти улицу без меня?»
- Наверное, Вы редко бываете здесь по утрам?
- Да.
- Я тоже…очень очень редко, - сказала она и вдруг рассмеялась во весь голос и спросила: Эта улица длинная?
- Да, достаточно длинная.
- И куда она ведет?
- Не знаю, наверное, к другим улицам, - я старался отвечать спокойно, поскольку уже смирился с неизбежными странностями.
- А куда ведут те улицы?
- Ну, думаю, к горам, лесам, морям.
- А дальше?
- От гор и морей дальше они ведут, наверное, к небесам.
- Да, мне тоже так кажется, - сказала она неожиданно спокойно и тихо.
Потом она остановилась. Мы молча стояли на дороге. Она не смотрела на меня, вглядываясь куда-то вдаль, и просто улыбалась. Надо признать, что ее странные вопросы меня даже заинтриговали. Но все-таки я немного побаивался, и, поскольку мы подошли к тротуару, надеялся, что она меня отпустит наконец.
Но тут она задала очень неожиданный вопрос.
- Вас все еще называют «пружиной»?
Я остолбенел. Этим прозвищем меня называли только мои одноклассники, да и то в очень далеком прошлом, когда у меня были курчавые как пружины волосы. Я и сам уже позабыл о нем, откуда же эта незнакомка знает о прозвище? Она была не настолько стара, чтобы годиться в учителя, для одноклассницы же была слишком пожилой.
- Нет, больше не называют, - ответил я, заикаясь, и с изумлением глядя на нее.
Она же задала следующий не менее потрясший меня вопрос:
- Как поживает господин Отари?
Она знает имя моего отца. Боже, кто она?
- Спасибо, хорошо. А вы… - начал было я, но она меня остановила.
- Помогите мне, пожалуйста, дойти до лестницы.
Метрах в 50 от нас под мост спускалась лестница, и мы направились туда.
- Как поживает Ваша мама? Она очень симпатичная.
- Спасибо, хорошо. Но извините, скажите, пожалуйста…
- Вы всё еще живете по адресу 122?
- Да. А теперь скажите…
- Не надо, не мучьте себя, все равно вы не сможете меня вспомнить. Но вас я прекрасно знаю с самого детства. Можно сказать, вы выросли на моих глазах. Однако прошу вас, не спрашивайте меня ни о чем, хорошо?
- Хорошо.
- Если можно остановимся здесь на минутку.
Мы стояли на середине моста около невысокого столба с орнаментами. Вдруг она перегнулась через перила всем телом и посмотрела на столб с обратной стороны. Испугавшись, я крепко схватил ее за плечи. Она сразу выпрямилась и, улыбаясь, сказала:
- Ах, ничего особенного, с той стороны она такая же.
Потом посмотрела на мои руки, которые все еще держали ее за плечи.
- Спасибо, было очень приятно.
Снова возникла пауза, после которой она вдруг начала говорить очень быстро.
- Я вам должна открыть одну тайну.
- Самая большая для меня тайна – это то, откуда вы обо мне столько знаете.
- О вас все всё знают!
- Правда?
- Вы…вы ненормальный человек! Таких, как вы, обычно называют сумасшедшими! И об этом знают абсолютно все. Они смотрят на вас и говорят: «Вот ненормальный», но не хотят, чтобы вы это услышали. Всё держат в тайне. Притворяются, будто воспринимают вас как нормального, но это не так! Это сговор, сговор всего мира против вас! Но я раскрою их тайну! Вы должны знать правду. Но, пожалуйста, не переживайте, в этом нет ничего плохого. Напротив! Вы лучше их всех!
После этого она замолчала. Я не знал, что сказать. Мне было ясно одно – эта женщина настроена ко мне очень доброжелательно, и я должен ответить ей тем же.
- Спасибо большое, - сказал я наконец, - на самом деле я об этом знаю давно, но все равно благодарен вам, что сказали мне об этом. Я вовсе из-за этого не переживаю. Напротив, я считаю недалекими тех, кто так думает. До сих пор я считал, что это моя личная тайна. Теперь вижу, что это наша с вами тайна.
Женщина с облегчением улыбнулась, как будто с ее плеч свалился камень. Потом опять вдруг стала серьезной, неожиданно придвинулась ко мне, крепко обхватила мои щеки, почти коснулась моего носа своим и посмотрела мне в глаза. Я тоже смотрел на нее, пытаясь прочесть что-нибудь в ее безумном взгляде, но так ничего и не смог. Мы простояли так около минуты. Может быть, она хотела меня поцеловать? Я был совсем не против, потому что она мне уже нравилась. Однако, видимо, я всё же не смог сдержать удивления. Тогда она отпустила меня и произнесла очень спокойным голосом:
- А теперь, если можно, оставьте меня одну. Идите, я пока должна остаться здесь.
- Я ничем не могу вам помочь?
- Нет, спасибо, вы мне уже очень помогли.
- Но я не уйду, пока вы не скажете, откуда вы меня знаете.
- Идите, вы все скоро узнаете.
- Но как?
- Я напишу вам письмо.
- Но адрес… хотя вы знаете мой адрес…
- Да, знаю. И письмо вы найдете, если действительно захотите его прочесть.
- Захочу. До свидания.
Я попятился назад, затем развернулся и быстрым шагом пошел прочь.
Не удивительно, что с того дня я ломал себе голову, пытаясь понять, кто была эта женщина, откуда она столько знала обо мне. Я спросил отца, описал ее. Отец даже не понял, что мне от него было нужно. Хотел спросить у матери. Однако дня через три после той таинственной встречи, перелистывая газету, я наткнулся на некролог, в котором сообщалось, что родные со скорбью извещают о кончине такого-то человека. Имя умершей мне ничего не говорило, но взглянув на фото, которое прилагалось к некрологу, я узнал в нем свою недавнюю знакомую. В некрологе был указан адрес, по которому должна была состояться панихида. Это был адрес, где жил мой одноклассник Вато. Он должен был ее знать.
Я набрал номер Вато.
Тот очень удивился.
- Что это ты вдруг обо мне вспомнил?
- Давай прямо к делу. На днях никто из твоих соседей не умер?
- Да, скончалась бедная Верико. А откуда ты знаешь?
- А кто она?
- Просто соседка. Она давно болела. А тебе зачем?
- Я ее встретил недавно на улице.
- В четверг?
- Вы что в этом доме все прорицатели? Откуда ты знаешь, что именно в четверг?
- Слушай, для этого не нужно быть прорицателем. Она не выходила из дома последние 35 лет. Вышла только в этот четверг, и в этот же день умерла. Она с тобой говорила о чем-то?
- Она всё обо мне знала.
- А-а, ну да…
- Что «ну да»? Откуда она могла всё знать?
- Знала, знала… Это длинная история.
- Ну не тяни! Рассказывай!?
- Быстро не получится. Надо о многом рассказать. Если у тебя есть время, приходи, я расскажу.
- Иду, - сказал я, повесил трубку и выбежал из квартиры.
Мы встретились с ним на том самом месте, где я всего несколько дней назад увидел (как я теперь знаю) Верико. Вато медленно курил и не спешил начинать рассказывать, набивая всеми силами цену своей тайне.
- Да, хорошая была девушка Верико, - начал он, наконец.
- Понятно. Но кто она?
- Образованная, культурная, из хорошей семьи.
- Да, да… но ты можешь сначала сказать, откуда она меня знала?
- Она всех знала на этой улице
- Слушай, я в своем подъезде не знаю некоторых соседей. Откуда она могла меня знать?
- Ну хотя бы потому, что она была твоей одноклассницей.
- Какой одноклассницей? Когда? Где она сидела в классе?
- Где бы она не сидела, но в классе она была недолго – всего один день.
- Слушай, ты можешь в конце концов рассказать все по порядку?
- В общем, это очень грустная история, скорее даже трагическая. Она была нашей сверстницей, мы жили на одной площадке и с детства дружили.
- Как она могла быть нашей сверстницей? Она выглядела лет на 10 старше нас.
- Если бы ты пережил всё, что пережила она, ты выглядел бы лет на 100.
- Что она пережила?
- Слушай, ты хотел всё по порядку, так не мешай!
- Хорошо, хорошо, молчу.
В общем, мы росли с Верико вместе, и в школу в первый класс тоже пошли вместе. В этот самый день с ней и случилось то, что определило дальше ее жизнь. Кстати, ты тоже был в тот день в классе, но конечно, ничего не помнишь. Думаю, если бы мы не были с ней так близки, я бы тоже ничего не помнил. Это был обычный день – первое сентября: цветы, слезы, крики «не уходи, мама!!» В общем все, как обычно. Думаю, мы все тогда плакали, боялись остаться одни в школе. Она была среди нас – маленькая белокурая девочка с большим бантом на длинной косе. Она не плакала. Учителя, скорее всего, считали, что эта девочка смелее других детей, и даже представить себе не могли, что с ней происходит что-то ужасное. В течение двух уроков она не вставала из-за парты, а на третьем вдруг потеряла сознание и упала. Когда к ней подбежали, чтобы помочь, увидели, что ноготь на большом пальце ее руки был почти до конца оторван, вероятно, она его нещадно теребила, пыталась справиться с волнением. Впрочем большинство детей даже не заметили ее обморока. Одним словом, этот стресс надломил ее психику. Скорее всего для этого были предпосылки, и волнение лишь спровоцировало болезнь.
После этого случая Верико уже не выходила из дома. Несколько раз она пыталась гулять по ночам, когда вокруг не было людей, но в панике бежала снова домой. Спокойной она себя чувствовала только в своей комнате. Поскольку мы были соседями и дружили, мне разрешали приходит к ней. Там мы вместе играли. Других детей она не принимала. У нее не было отца, воспитывала ее одна мать. Так продолжалось лет шесть, но затем она не захотела видеть и меня. Знаешь, чем мы занимались, когда я бывал у нее? Мы сидели у окна и смотрели на прохожих. Она нашла в комнате такое место, из которого была видна вся улица, а ее никто не мог заметить. Целыми днями смотрела она на свою улицу и скоро досконально изучила всех, кто по ней часто ходил, так что могла детальнейшим образом всех описать.
- Значит, она знала меня в лицо?
- В лицо? Да она знала о тебе больше, чем ты сам.
- Откуда?
- Ну ты тугодум. Я-то зачем там был? Она меня обо всех расспрашивала, и я ей, естественно, рассказывал все, что знал о каждом прохожем на этой улице. Своими одноклассниками она интересовалась особенно сильно. Она называла вас «мои ребята», и до конца считала себя вашей одноклассницей.
- Хорошо, понятно, откуда она знала мое прозвище «пружина», но откуда она знала о моем отце, его имя?
- А ты что не помнишь, что мы, шутя, называли друг друга в детстве по отчеству – Отарович, Георгиевич. Наверное, я говорил ей пару раз, когда видели тебя из окна – вот Отарович идет, посмотри, какой болван. Она и запомнила…
- Хорошо. Но о моей матери?
-Ты что, не проходил здесь с мамой? Конечно, проходил. Вот она и знала ее в лицо.
Да, теперь многое становится ясным. А почему ты о ней никогда не упоминал? Ты же мог рассказать нам.
Ты же знаешь наших родителей. Мне было строго запрещено говорить о ней с кем бы то ни было. А после того, как я перестал у нее бывать, я и сам, честно говоря, о ней забыл. Вот и вся история, брат.
Расскажи еще что-нибудь.
- Что еще рассказать? Прожила она так 45 лет. В конце жизни очень одряхлела. Пошли одна беда за другой. Этим летом умерла ее мама. Затем - тут он развернулся и показал пальцем – видишь, начали строить новый дом, прямо около ее окна. То есть последний луч света, связывающий ее с миром, скоро исчезнет. Конечно, мы все протестовали, обращались в разные инстанции, но бесполезно. В общем она поняла, что ее жизнь закончилась.
- Она покончила с собой?
-Да, наверное, хотя об этом предпочитают не говорить.
- Может, она прыгнула в Куру?
- В какую Куру? Ты что – ненормальный?
- Ненормальный?! Ты так полагаешь?
- Я полагаю, что она приняла какое-то лекарство, вот и все. За день перед смертью она вышла на улицу. Наверное, хотела так попрощаться с миром. Тогда ты ее и встретил. Домой она сама не вернулась. Потеряла сознание. Ее нашли за тем кирпичным столбом. Ну ты знаешь, где это. Наверное, она там спряталась от испуга.
- Да, примерно там я ее и встретил.
- Она тебя поразила?
- Да, конечно.
- Что она тебе еще рассказала?
- Ничего особенного. Открыла мне одну тайну.
- Какую?
- Ты ее знаешь.
- Неужели признавалась в любви? Уверен, она тебя любила, но не только тебя. Думаю, всех парней из своего так и не состоявшегося класса. Выделяла ли она тебя среди других – не знаю..
- Нет, про любовь она не говорила.
К этому моменту я так глубоко погрузился в эту историю, что уже не слушал Вато.
- А как ее звали? – спросил я вдруг неожиданно для самого себя.
- Верико, я уже говорил несколько раз.
- Да, да, ты прав. Что-то я не то начал нести. Я, пожалуй, пойду, устал что-то. Спасибо тебе большое.
- За что спасибо-то? Ты давай иди осторожнее, какой-то ты не в себе вроде.
- Не в себе? Это точно! Но где же?
На этот риторический вопрос Вато ничего не ответил, и я пошел.
В моей голове вертелись разные отрывки из рассказа моего друга, и я пытался воссоздать общую картину произошедшего. Представлял себе маленькую девочку у окна, ее глаза, которые оказывается так давно на меня смотрели, ее комнату, полную грез и иллюзий о мире, который она так никогда не видела. Какой все же Вато мерзавец! Как он мог ничего не говорить о ней столько времени! Впрочем, если бы и рассказал, разве что-нибудь изменилось бы? Ну, возможно, проходя здесь, я иногда смотрел бы на эти окна. Затем забыл бы о них. Зато теперь не забуду уже никогда. Я пытался также объяснить себе, зачем она сказала, что люди считают меня сумасшедшим? Может, она как-то связывала меня с собой? Потому что считала меня близким человеком? И то, что испытывала сама, переносила на меня? Или она что-то знала? Что-то такое, чего мне не понять никогда?
Я хотел как можно больше узнать о ней, старался подробнее вспомнить, о чем она мне говорила утром. И уже почти дойдя до дома, вдруг память как-то связала ее слова про письмо и место, где, по словам Вато, ее нашли без сознания. Это же было у моего тайного столба, где я хранил свои письма! Я резко развернулся и стремглав помчался обратно. Через пару минут я уже был на месте. С трудом переводя дыхание, я осторожно засунул пальцы в проём между кирпичами и, когда нащупал там листы бумаги, меня бросило в дрожь. Я достал и развернул бумажки. Это было то самое письмо, которое я оставил здесь в последний раз в девятом классе. На одной стороне с трудом можно было разобрать написанные мною когда-то слова – «теперь только на земле», а с другой большими прописными буквами было написано «ТЕПЕРЬ ТОЛЬКО С НЕБЕС».
Она знала мое тайное место. Наблюдая за мной из окна, наверное, замечала, что я иногда без всякой причины заходил за этот столб. Наверное, ей стало интересно, что я там делаю. Именно поэтому и выходила она иногда поздно ночью на улицу. Скорее всего, она читала все оставленные мною здесь письма. Последнее взяла с собой домой и хранила, пока не пришел час ответа.
Я долго стоял и смотрел на ее окна, за которыми провела свою жизнь автор этого адресованного только мне короткого послания. Боже, какой удивительный мир открывался за ними! Полный боли, надежд, страхов и мечтаний. Огромный, огромный мир. Возможно даже больше чем тот, что остался навсегда по другую сторону окон. Скоро все это будет закрыто глухой бетонной стеной и исчезнет навсегда.
Я не стал брать письмо с собой, я положил его на свое место.
Затем побрел домой легкий и счастливый. Я нашел тебя, мой ангел-хранитель. Спасибо, что ты дала мне себя увидеть, потрогать и понять, что ты есть. Я никогда не знаю, правдива ли тайна, которую ты мне открыла. Но это и не важно. Вопреки всему я буду легко и спокойно шагать по своему жизненному пути, зная, что твой взгляд с небес меня никогда уже не покинет.
Авторский перевод с грузинского под редакцией Надежды Казариновой.