polutona.ru

Леонид Георгиевский

Преодоление шума

1. Вместо ответа

   Зачем, думал один сумасшедший, мне сохранять лицо, когда его так плохо собрали после побоев, что теперь почти нечего бояться, а на восстановление прежних линий нет денег, и не будет, ибо для их добывания нужно сохранять лицо.
   Он полагал, что остальным будет слишком противно прикасаться к нему, и они не тронут чудом уцелевшую правую половину. Но поблизости оказался N, и у сумасшедшего снова всё пошло вкривь и вкось.
   N говорит: я приманиваю мёртвых, чтобы забирать у них слова. Они, конечно, притворяются живыми, но я всё про них вижу. Украсть у одного, у другого, как Франкенштейн сшивал куски трупов, чтобы получившаяся фраза стала подобна одеялу из лоскутов мёртвой кожи. N говорит: я сам только и умею, что притворяться женщиной и притворяться живым. Я просто лучше притворяюсь, но я не лучше.
   Какой с меня спрос?
   Не надоело вам сыпать костную муку в свои мерные стаканы – подарите их домохозяйкам и идите с миром мимо нашего ложного воскресения.)

2. Морская вода

   Сначала разъедает ссадины, но потом, на воздухе, они заживают необыкновенно быстро.
   Кто-то возражает: «Не у всех».
   Или: «Ты лжёшь».
   Но я же не могу показать тебе, как это происходит, потому что когда всё разбито и содрано, я стараюсь держаться подальше от тебя. Ты сам говорил: лучше лишний раз не смотреть на то, что лучше скрывать.
   Если таких, как ты, вокруг меня наберётся столько же, сколько покойников на соседнем кладбище, я уеду к морю и не вернусь.

3. Атазагорафобия

   Одной женщине пообещали, что не забудут её никогда. Прошло много лет, тот, кто обещал, растворился в толпе, а потом – в земле.
   Она долго пыталась ни с кем не разговаривать, а потом ей стало казаться, что её никогда не забудет бывший заимодавец, с которым она расплатилась полгода назад;
   дальняя знакомая не забудет, что она опрокинула кофейник на колени;
   соседи по старой квартире, откуда она съехала ещё при жизни того, кто обещал, не забудут все её промахи и резкие ответы, без которых вполне можно было обойтись;
   попутчик в поезде не забудет чепуху, которую она ему наплела после распития водки в тамбуре, и до сих пор думает: какая дура.
   Всё вокруг было бесконечной и зоркой памятью о ней.
   Таковы мы все в глазах бога, он невыносимо мелочен, подумала она и проснулась. Сердце у неё билось медленно, сплошная белизна затягивала место, где раньше было окно, как будто стёкла стали одного цвета с подоконником.
   Никто из её немногочисленных родственников и знакомых не мог вспомнить, говорила ли она, что скопила деньги себе на гроб, и пришлось взламывать ящик старого комода, где хранилась сберкнижка.

4. Ад или другое

   Баба в дверном проёме кричит о порядке, на ней расхристанный фиолетовый халат.
   Этот цвет носят романтические особы, начитавшиеся в сети про психологию колористики. Но бабе, наверно, тряпка просто под руку по дешёвке попалась. Пятидесятый размер – или пятьдесят второй?
   Баба в проёме напоминает поэтку, вовсю разоблачающую шлюханство в чужих стихах, при этом с упоением пишущую, как она мечтает увести троих законных мужей сразу.
   Такое безобразие, кричит баба и роняет бутылку, та падает с глухим стуком.
   «Утром эта разносчица заразы бежит на работу, сбивает пепельницу, звон на весь подъезд, а я же сплю в девять утра и не работаю!»
   Баба осматривается, в волосах у неё крупные седые пряди. Ей тридцать пять.
   «Ещё раз так грохнет – вмажу падле!»
   Я прохожу мимо, я анархист, мне не нужен её порядок. Говорят, она считает меня буржуем и побаивается.

5. Конспирация

   Для конспирации представлялся разным людям семнадцатью разными именами, пока не перепутал их все между собой. Это его и прославило: никто в местечке Z не был озабочен подобными вещами.
    «Этот, такого-то роста, с таким-то цветом волос, так никогда и не вспомнит, как его зовут», - говорили о нём далеко за пределами города Z.

6. Преодоление шума

   Б. зарабатывал себе на тишину, беседуя с толпой. На дом с прочными стенами, скверной акустикой; помещение, в котором кто-то умер от передозировки калипсола с алкоголем, когда надоело слышать только шорох веток шиповника за окном; не жильё, а пустое место.
   Посредница прощебетала: «Вторую комнату можно отвести под детскую», - он отвернулся – её голос показался ему не менее тошнотворным, нежели детский визг.
   Чтобы получать деньги от богатых, Б. в своё время даже научился без неприязни слушать джаз, о котором раньше отзывался: «Джаз – это как манную кашу размазывают по скатерти», - а позже понял, что на самом деле это как мозги размазывают по стенке. Теперь ему было немного страшно: вдруг он так приспособился к постоянному слуховому насилию, что от новой покупки не будет ровным счётом никакой пользы? Когда он верил в бога, тот учил Б. смиряться перед шумом, а никакой бог не проходит без тяжёлых последствий для психики.
   «Тебя обманули: приспособиться нельзя к такому количеству вещей, что ты даже представить себе не можешь», - сказала девочка с калипсолом.
   Когда она снимала эту квартиру, ей было так плохо, что она стала раздваиваться, а то и растраиваться. Иной раз в трёх углах комнаты сидели три девочки с калипсолом, если присмотреться – пропадали, но, даже исчезнув из вида, не переставали говорить.
    «А если наберёшь денег на новый фонд, у тебя появится куча живых любовниц, они заводятся от долларов, как мыши от грязного белья, и они будут жаловаться не так, как я, а вслух, человеческими голосами, – сказала девочка. И доверительно добавила: - То, что я принимала, действует болезненно и не сразу. На той стороне известно, что лучше всего .……..цид». Шум ветра заглушил её слова, или она специально понизила голос, чтобы хозяин начал расспрашивать о чудесном средстве – ей было очень скучно и хотелось побольше вопросов и ответов. Но Б. решил не уточнять.

                                                      2011