Звательный падеж
Алексей Ларионов
Алексей Ларионов (1993г.).Живет в городе Пушкин (Санкт-Петербург). Член литературного сообщества «Дереветер». Окончил Политехнический Университет. Учится на филологическом факультете СПБГУ.
**
ребенком,
я боялся отцовского грузовика
поджидавшего под балконом пока
отец вновь не покатит
по отметкам бензоколонок
я глядел на тяжелую ржавость окраса
разбросавшую кромки каркаса
из-под века брызговика
и цеплялся за каждый катет
пленочкой глаза
А когда отец исчезал в кабине
растворившись в жужжании моховика
мне казалось сейчас с радиатора хлынет
словно с шеи быка
кровь. Но прокашлявшись раз или два пророждаясь из хрипа
он срывался-таки в пустоту федеральных трасс
оставляя сухой тоской
злобу сжатую матеренной рукой
лишенную крика
и пластмассовый белый «камаз»
по веревке идущий домой
/
краснощекий ребенок сползает с колен
по изгибам цыганской пыли
и с бесстыдством воздушного шарика
подлетает в дыму
держась за ребро
сигаретного риска (обещавшего мертворождение)
глотает конфетой
и пальцем глумится над адамовой полостью потерянной пуговицы
пальто моего
Из затерянного в канцелярии
Списывали патроны,
полдня стреляли с вытоптанного бугра
в алую крону клена.
Полковник сказал: «Пора»,
когда время уже прокатило валик
вечера, а осипшие прожектора,
кутаясь в шаль из царапин и гари,
отражались в моей медали.
Наблюдая за ротой, журчащей по склону
словно черная лента,
я припомнил как мы забрались зачем-то
на соседский чердак в апреле:
ты лежишь, а полоска отсутствия света,
расплавляясь на твоем теле,
растекается с шеи в капризно замятое пылью платье.
(Если хочешь, можешь соврать мне,
во что ты сейчас одета…).
Кстати, я привезу тебе гильзу
на память.
Она, продолжая пламя
на ладони, подправила «линию жизни»,
впрочем, это лишь прибавляет подарку
шипучего символизма…
Ладно, прощаюсь, жарко
жму руку (и только) – без фанатизма
//
Новостройка конца
улицы взгляда кольца городского
стоит и пестреет панельной расцветкой –
кубизмом лишенным лица
глядит из-под призмы
этикетки рекламоплаката
«Обвиняемые в дешевизне
в поисках адвоката»
и в безвольной разведке,
я тянусь к застекленной корсетке
каркаса бросая зрачок на
небесно-бездумные окна
на взъерошенный шифер и нёбо крыльца
растворяясь на лестничной клетке
шагами жильца.
//
в апреле (довольно жестоком месяце)
приходили ко мне на неделе только Рыжий и Пригов
приносили стабильно гостинец:
сельдь завернутую в «Шинели»
сами не ели а меня заставляли
да все шахматами играли
в «чапаева»
***
Дом торчит из-под заячьих губ
деревянных стропил.
«Ещё дел мой валил» –
говорю будто бы муравьям
и кладу слой белил
на рассохшийся сруб,
пригвоздив муравьиную голову.
Говорю и краду по краям
тишину, озлобленно шипящую к новому
(Как сидящий в коробках винил).
Скоро
сумрак причалит
на присохшем к клеенке чае,
свет, разбуженный в окнах электросвечами,
замигает курсором
на треснувшей строчке стекла. И ночами,
привычно, напившись молчанием
вдоль чешуек забора
побредет, прерываясь грачами,
кашель старого вора.
забираясь в натопленную духоту,
залезая с плечами.
под плед и под чувство надзора
образков над столом и наследства фарфора.
Но ронять киловатт в темноту
слишком жалко, и он выключает
единственную звезду.
Побег
Нам остаётся в Венецию...
разодеться, и двигаться по направлению
отступающих спин, встретив вечное бедствие,
к подшитым заплатам картин, за продуктами тления
взятых чумою квартир, где врач-ибис не мщения
ищет, а плотью взимает оплату,
на регату конфессий, на мост
вздохов тины гнилой - купорос
вод, а не медь здесь ведёт на погост,
век отмеряешь узлами каната.
//
этой книгой картин
подпирался сосновый стол
позже - полный ворсин
онемевший диван. Перекошенной ножкой
как торчащий мосол
за щекой из обложки
он ложился на залитый колой пол
сохраняя конструкцию
даже когда отошел от квартиры твой адрес.
Вес на глянец вводил протокол,
переврав натюрморт в обесцвеченный абрис -
репродукцию репродукции