Анастасия Афанасьева
ЩЕЛЬ
ЩЕЛЬ
Кое-кто ему шепчет: тише, тише,
Все уже происходит.
Не шевелись, а слушай –
Одно приходит, другое – уходит.
В этой щели
Между будущим и прошедшим
Лучше – тише,
Лучше – как можно тише,
Может, когда-то вынесет, куда нужно -
То ли ниже, а то ли выше.
Время бывает
Цельность теряет
Трещит
Появляются
Щели
Внутри их – те,
Кто тишайше стремится к цели.
Туда, где время сплошное -
А тело в силе,
Где не только в теченьи дело,
Но также в воле.
Молчи,
Молчи
В щели находясь,
В затишье,
Свернись, как пергамент,
И тише, как можно тише,
Не мешай тому,
Что уже с тобой
Помимо тебя
Происходит,
Не мешай, когда
Одно, как время, уходит,
И другое, как время, приходит.
***
Я солнце уронил, и падало оно
Вдоль этажей –
Мой желторотый шарик,
Сияющий, как детское лицо.
Какой-то странный человек его схватил,
Поднял с земли, унес, и за углом
Исчез, как будто в космос улетел.
А я ему кричал, но вместо слов
Из горла вылетали облака –
И растворялись тут же, будто пар.
Но память,
Сохраняющая все –
Тяжелая,
Как тысячи столетий,
И сжатая,
Как тысячи пружин –
Она, что с каждым годом
Тяжелеет -
Я на своей спине ее несу,
Пока сам – весь -
Не превращусь в нее.
Но память,
Из глубокой сердцевины
Которой
Возврашается мой шар,
И облака дыхания летят – не зимний пар,
А белые слова.
Я их ловлю,
Я становлюсь все легче.
КОМЕТА
Дети лицами вверх лежат,
Их лица красны,
Морщинисты будто.
Так дети лежат –
Как лисички в грибнице,
Как пчелы в сотах,
Как дети грудные – дети лежат.
Ребенок выходит из влаги тугой,
И протыкает мир головой.
Воздух в него проникает,
Изнутри расширяет.
Дети, набравши пространства, кричат.
А пространство, что не имеет лица,
Чтоб лежать им вверх или вниз,
Крутится-вертится, так – без конца,
И начала не знает никто
Воздух
падает
в новопришельца
тяжелым, как есть.
Как не есть, невесомым –
он будет потом, до конца.
И тяжесть не помнит никто.
Рождаются дети, взрослеют и ждут.
Телами буравят пространство,
Сквозь невесомое сами идут
И кого-то ведут за собой.
А после лежат на диванах своих
Лицами вверх или лицами вбок
Как в грибницах лисички, как пчелы в улье,
Как дети грудные, не-дети лежат.
Набравши пространства, кричат.
А там, куда добирается крик -
Комета летит, у нее на хвосте
Сидят голоса кричавших лет сто,
А, может, и двести назад.
И тяжесть не знают они.
Легко и легко, вобрав голоса,
Комета летит и поет.
***
Иди ко мне, мое во мне,
А не мое – уйди.
Мне хочется кристалл иметь,
Иметь кристалл в груди.
Так пели дети на постах,
Так дети пели на местах.
Я был один из тех детей,
Я ничего не знал,
Я только звал его и звал:
Иди ко мне, кристалл,
Тут шум чужой
И текст чужой
И жест чужой
И смысл
А мне в нем быть,
А мне в нем как
Смотреть и говорить?
Как вместе с временем во мне
Росли другие я,
Так радость эта вот во мне –
Моя ли, не моя.
Как лица умножались и
Удваивался взгляд,
Так этот, в зеркале: он кто –
Мой образ или я?
Когда я был без места и
Тем более поста
Никто во мне не заслонял
Крутящийся кристалл
Я был, смотрел и говорил,
У времени в руках,
Я в воздухе – лежал и плыл,
Как лодка в облаках.
Как между воздухом и мной
Был только воздух как
Мне четко виден был тогда
Кристалл - другой.
ДВОЕ
Тот, кто направил
Десять тысяч глаз
Вовнутрь –
Гуляет во дворе,
Смотрите, он –
Гуляет во дворе,
Как будто двор –
Вместить его способен!
А тот, который
Десять тысяч глаз
Вовне направил –
У окна сидит,
Смотрите, он –
Сидит на табурете,
Как будто комната
Вместить его способна!
А между –
ними
Воздух
пляшет,
Танцует
воздух,
Пляшет,
пляшет,
Сжимается –
и расширяется,
Закручивается –
и успокаивается,
И снова –
Завихряется!
А в танец попадает выдох,
Того, кто здесь, на табурете,
И он касается другого –
Того, кто там, кто во дворе.
И тот, другой, вдыхает воздух,
А вместе с ним – и чей-то выдох,
Непроизнесенное слово,
Приветствие воздушных па.
Но двадцать тысяч разных взглядов
на двадцать тысяч направлений.
Но двадцать тысяч разделенных,
на тысячи частей разъятых.
Но двор безлюдный
И окно
В зеленой комнате
И воздух
ПРЕВРАЩЕНИЕ
В самом густом,
самом плотном,
где не существует нет –
мы становимся другими,
мы становимся,
мы превращаемся,
пред-вращаемся, пре.
Ап, воздух! – там показывает фокусы
красно-желтый жонглер,
маленький шут подпрыгивает неслышно,
в отсутствии зрителей,
но в полноте
всезаполняющего
невидимого
присутствия.
Ап, земля! – там восклицает неточный землемер,
землеловец, плывущий сквозь,
выстраивающий в голове невероятные острова –
там, где такая
безраздельная
неделимость,
сплошное сплошь.
Вода, ап! – там падает на ладонь ловца
прозрачная капля, затягивающая взгляд
вовнутрь себя –
словно водоворота
сердце, из которого произошел
весь.
Воздух, земля и вода
держатся на плечах
троих больших детей
Их прыгающая детскость,
их сияющее внутри,
их расцветание в части,
их внутрь-процветание,
сворачивание в совершенную
сжатость,
их вновь-распахивание.
Игра в бессчетность,
всецветных
мячей,
что носятся вокруг меня,
просвистывают мимо –
а я пропускаю голы
один за другим,
подвешенный в воздухе,
распахнутый,
отсутствующий,
пре-,
пред-вращающийся,
превращенный.
***
Я руки расставил и вдруг полетел,
И было вокруг голубым.
А я был, как мел – я крошился и бел,
Я вверх,
Я молчун,
Я летел.
Я видел: кружилось,
Я видел: текло,
Я слышал: трещало, свистело,
Вот время – такое же –
Белым бело,
Вверху,
В тишине,
У предела.
События – птичьи стаи,
Летевшие прямо и вдоль.
Происходившее
Настоящее
Случалось,
Сужалось в даль.
Я принимал их.
Они – черны.
Я – бел.
В тишине мы - равны.
Все, что случалось – было во мне.
Птицы событий,
Я, белый, как мел,
Мы – равносущные в тишине.
А внутри меня кричала пустота.
Уходя, кричала пустота от страха.
Сотрясались, дрожали пустые места.
Дыры, лакуны, прорехи.
А я летел,
Я был чист и бел,
Я времени пел
И птицам пел.
А потом упал,
И остался цел –
По земле ходил,
Оставлял следы.
И расцвел во мне
Полноты цветок.
Теперь во мне -
Монолит.
Мы идем по земле,
И мои следы –
Это его следы.
***
Девочка плыла в платьице, воздушный шарик,
мимо удивительных супермаркетов
по невероятной брусчатке.
Девочка маму спрашивала:
«Почему то и зачем это?»
Полосатые шмели летали вокруг девочкиной головы,
цветы золотисто-желтые кружились, сливаясь,
оставляя после себя след – то ли запаха,
то ли просто присутствия.
А в небе летел самолет с белым хвостом.
Мама отвечала девочке, слова ее превращались
то в скрипки, то в виолончели,
кружились вокруг их голов, будто цветы золотисто-желтые,
оставляя после себя след –
то ли звука,
то ли бессловесной
музыки.
А в небе летел самолет с белым хвостом.
Мальчик, окруженный автомобилем, будто коконом,
вдавливающий педаль все глубже и глубже,
очарованный мелодией мотора,
будто скрипкой
или виолончелью, в ярко-желтых очках, отражающих мир
с потрясающей неточностью,
проносящийся по тоннелю скорости
под барабаны городской брусчатки,
соприкасающейся с колесами.
Громкая кислотная музыка,
отсутствие крыши над головой.
А в небе летел самолет с белым хвостом.
Сладкая, белая капля мороженого
падала на платье,
девочка с мамой останавливались,
крылья белой салфетки,
скрипки, виолончели,
цветы,
виолончели и скрипки,
двадцать секунд
незапланированных слов,
лишних движений.
А в небе летел самолет с белым хвостом.
Желтоглазый мальчик в коконе,
ни на секунду не останавливающийся,
летящий городской снаряд,
скорость, отменное снаряжение.
глубже, еще глубже,
пока стрелка спидометра
не перевалила за пределы возможного.
А в небе летел самолет с белым хвостом.
Двадцать секунд
Случайной партии
Случайного танца желтого
Случайной задержки
Капля мороженого
Тротуар
Дорога
Пешеходная зебра
Мама
Девочка
Мальчик
Его железный кокон
Их траектории
Прямо
Назад
Направо
Пауза
Пауза
Пауза
Двадцать секунд
Случайная музыка двадцать секунд
А в небе летел самолет с белым хвостом.
Туфли большие и маленькие на белой зебре,
черная шипящая резина,
внезапная, как торнадо,
резкое молчание скрипок, виолончелей,
замирание цветов,
пока он проносится мимо,
кислородный снаряд,
и двадцать секунд опоздания,
случайной задержки,
отделивших их от столкновения.
Вот они – на двадцать секунд позже его,
ступившие на пешеходный переход.
Платье девочки поднялось от машинного ветра,
как красный флаг,
мама прижала ее к себе,
машина уносящаяся,
они смотрели ей вслед,
смотрели, смотрели, смотрели,
они,
опоздавшие на двадцать секунд,
отделенные от столкновения с желтоглазым
случайной каплей мороженого,
непредвиденной партитурой,
белой салфеткой,
пятном на платье.
Они смотрели ему вслед,
потом вперед и вверх,
вверх, где
в небе летел самолет с белым хвостом.