Варвара Петрова
летний Стокгольм
верёвка
I
изумительное
нетронутое состояние
до:
первые секунды трейлера
к американской истории
где герой обгладывает кости
глядя на обшарпанную квартиру
и видя в стенах
то, что важнее стен.
потрясающая
хватка:
закидываешь абордажный крюк
на небоскрёб
и не вешаешься на веревке.
пат королю
тайм-аут у оппонента
после прогулки в восемь ходов
анафорические заметки
мелкого перебега:
белое, чёрное,
буквы и цифры,
половина и половина
ночь
ноша в шоппере
кость, корона, крюк
и звезда звезде говорит:
это судьба,
всем понятно, как всё собирается воедино.
быть тебе, девица,
оставайся, мальчик,
хочешь не хочешь, а будешь ты
мороком,
счастливейшая.
собственным ходом сквозь непролазный терн,
собственным именем из безвылазного шума.
пожирай вчерашнее мясо,
ночи быть чрезмерно тёмной —
значит, что боль уснет и не разразится
в каждый твой миллиметр
вертикально вверх.
значит, что шум уснёт,
и ничто тебе не прошепчет,
что дороги не существует.
что верёвка здесь не для хода
вертикально вверх.
многие малые птицы
голову обведут хвостами
и постучатся в череп —
выровняй шаг под биение клювов:
если ты решето, то время не перестанет,
ночь потускнеет,
и птица на крыше
почувствует вкус кости.
II
а кем они были,
не завязавшие узел,
затягивающийся от попытки
выпутаться?
когда Селигман смотрит в глаза
своему убийце,
Джо говорит:
это самое слабое из твоих отступлений.
щебень под пяткой отступает и
щебень у пропасти катится в пропасть
щебень под пяткой катится в пропасть
пятка катится в пропасть
носок в пропасть и
электрическая полость твоего тела
аннулирует пропасть, движение и пространство
и усиливает разряд
верёвка не для движений или падений
она держит как пузырёк с кислотой
тело сквозь время на высоте над уровнем моря
или под уровнем моря
как повезёт
я оставляю как крепость с пропитанными ядом стенами
через подземный ход
волосяные фолликулы и пигмент в радужке
и выползаю по винтовой лестнице ворса
ящерицей — на солнце.
разряд
* * *
вот теперь я вижу,
глядя ему в кольцо,
в шляпу светодиодных ламп:
ни одного пути,
переполненного циклопами,
пришельцами или орками,
ведьмами, роботами,
людьми,
не обходилось без уличного фонаря.
разрываешь равномерную патоку желтой комнаты
(если забудешь солнце —
не ощутишь осады)
разбиваешь холод как йогуртовый десерт,
вот и всё, что отделяет тебя от бетонной тьмы,
от небесной тьмы:
стройный столб, метко прицеливающий свет.
разбиваешь соразмерную полю патоку,
разрываешь солнце, освобождая время, —
между твоими глазами и тем огнем,
что каждый взгляд возвращает горьким,
лучник натягивает податливый непокой,
сеет пылинки в свете, очерчивает тебе топос.
кто не пугался большой воды, на круговой разметке
на языке чужом с асфальта прочтёт надпись:
никогда не касавшиеся друг друга ветки
тёплыми тенями ложатся накрест.
летний Стокгольм
сколько я ни пытаюсь
в зиму с двенадцатого
на тринадцатый
я вспоминаю
в центре Стокгольма
аллею в цвету
(как называется
когда помнишь аллею
но не деревья?)
и гул моторов по сторонам
урны везде бесцветны
с ними гораздо проще
в зиму с двенадцатого
на отрочество
мне рассказали второе значение
урны
в солнечном свете
аллеи
широкой улицы
в центре Стокгольма
я любила
а смерть в городском саду
в ста с лишним метрах от пляжа
в старом замке
в хосписе и больнице
в двух последних домах деревни
перетянутых детским канатом
следовала из книг
так делают
мне рассказали
на западе
значит, и их сожгли
был грязный снег
мусорный бак
скамьи
каменный лев на площади
золотой нос собаки
рядом с натурмузеем
милое
равнодушное окружение
программа защиты свидетелей
как я понимаю
сейчас
дала им убежище
в другой реальности
и когда я держала
взгляд
на одном из них
он как дым
возвращался в небо
я представляю саван
милое тело
равнодушное к свету
к парку и к морю
к золотому носу собаки
и на каждого
я собираю противоядие
я задерживаю дыхание
мой рюкзак тоже полон пепла
так говорят
делают
на западе
и когда на перроне
крепчает ветер
я вспоминаю как к северу
курят трубку
и как в моё детство
с двенадцатого на тринадцатый
пустые глазницы
пластикового скелета
в шкафу вагона
на диком западе
встречают меня
и я не бегу от них
чёрный дым
мой пепел раскидывается как крылья
бумажного рюкзака
но когда я жду что он упадёт на землю
он отталкивает
белый мрамор
в переходе играют джаз
вместо мотора машин из поезда
иду в пустоту
куда
оборачиваются деревья
летний Стокгольм
стоило ждать
вытираю рукав
выдыхаю в мартовский одуванчик