Рафаэль Левчин
ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ТЕКСТ и другие идиллии (IV)
Идиллия девятая. Список.
(в соавторстве с АЛЕКСАНДРОМ ЧЕРНОВЫМ).
Конечно, сломанная нога – это не то, о чём можно мечтать, но в остальном, прекрасная маркиза... Первое время я был где-то доволен. Начитывался и отсыпался впрок, а ещё зафлиртовал с молоденькой медсестричкой в белейшем мини-халатике. Звали её Тамара, и у меня в голове постоянно крутилось бессмертное: «Санитарка, звать Тамарка...».
Однако надоело. Всё, не только флирт этот липовый. Окно всё время одно и то же, загаженный голубями подоконник. Во дворе прошёл человек в сером костюме и чёрной шляпе, руками в жёлтых перчаткаx пронёс два бежевых чемодана и скрылся. Беру книгу, читаю, ничего не понимаю. Оказывается, вверх ногами держу...
Доходил, словом. Но прежде чем окончательно дошёл, появился Баскетболист. Отчётливо помню момент его появления. Я как раз отвечал на вопрос соседа справа: «Который час?» (не всё равно ему!.. было без четверти пять...), когда распахнулись двери и в палату вошёл баскетбольного роста парень в накинутом на плечи белом халате, а за ним – чуть ли не весь персонал с главврачом во главе. Парень занял свободную койку слева от меня и негромко обратился к врачу: «Так я просил истории болезней...».
Надо было видеть, как они забегали! Через пять минут перед парнем лежала стопка папок, и он, ни на кого не обращая внимания, углубился в её изучение.
Прошло несколько дней, прежде чем мы познакомились и – в какой-то мере – подружились. Он в самом деле был одно время баскетболистом, играл за сборную университета, когда произошло событие, подробности которого он изложил мне гораздо позже, а в первый раз сказал уклончиво: «...такой странный случай...». Однако порядка ради приведу этот более поздний рассказ сейчас – как запомнилось:
«...Полгода назад один приятель устроил мне недельку в охотничьем домике: бревенчатые стены, шкуры – и никого! Утром встанешь, на лыжи, и небольшой марш-бросок... да...
И вот, в одно такое утро, я обнаружил, что за мной идёт человек. Я пошёл быстрее. Он тоже – и не отставал, хотя я был на лыжах, а он нет. Я остановился – остановился и он; двинулся снова – двинулся и он, постепенно приближаясь. Уже можно было, обернувшись, разглядеть детали: синий тренировочный костюм, какую-то дурацкую кепку на голове...
Я подпустил его совсем близко, резко повернулся и спросил в упор:
– Зачем вы идёте за мной?
Он обратил ко мне невыразительное бледное лицо и не ответил, только сморгнул.
– Убирайся! – гаркнул я.
Он опять промолчал.
Я сделал вид, что сейчас пойду дальше – и такое же движение сделал он.
«Ну, если не уйдёшь!..» – поднялось во мне.
Я сунул руку в карман, где не было абсолютно ничего, тут же выдернул и сделал вид, что бросаю в него чем-то, что у меня в руке. Хотя в руке ничего не было и быть не могло.
Но он упал. Попытался приподняться на локте и упал снова.
Я кинулся к нему, сбрасывая на ходу лыжи. Он ещё раз попытался приподняться, бессмысленно глядя на меня, и замычал. Не застонал, а вот как раз замычал. кепка свалилась с головы, в редких светлых волосах налип снег.
Потом он снова упал и больше не шевелился. Я попытался приподнять его. Он не дышал. И пульс не прощупывался. Он был мёртв.
Дальнейшее помню не очень хорошо. Кажется, я соорудил из лыж подобие санок, уложил его на них и побрёл к шоссе, ведущему в город, волоча мертвеца за собой.
Так прошло не знаю сколько часов. Я брёл, оборачивался, убеждался, что кошмар не рассеялся, и тащился дальше.
Наконец, мы оказались на улицах города. К этому времени я почему-то уже не тащил импровозированные санки, а толкал их перед собой. Дети невдалеке играли в снежки. Один мальчик обратил на меня внимание, подошёл и спросил полуутвердительно;
– Вам помочь надо?
Я отрицательно мотнул головой. Но мальчик мягко отстранил меня и легонько толкнул санки. Мертвец пошевелился и что-то как будто пробормотал. Мальчик наклонился над ним. И тогда мертвец, приподнявшись, с жалобным, мычащим стоном обнял мальчика...
Что было дальше, не помню. Кажется, я бросился бежать. Тут у меня какой-то провал в памяти...».
Он никому об этом не рассказывал, всё равно бы не поверили (а верю ли я сам, лучше не спрашивайте; хотя, надо сказать, в то время в печать уже начали просачиваться сведения о так называемых «дирвуплях» или «эмрах»); но вскоре после этого вдруг заметил в себе странное и даже страшное изменение: он стал предчувствовать будущее. Идя рядом с приятелем, вдруг ощущал, что у того сейчас заболит голова. И приятель мрачнел, смолкал и начинал неразборчиво жаловаться на головную боль. Но это что, а вот болезни, самоубийства, попадания под машины… Попробовал предупреждать – мало того, что не верили, обрывали: «Глупостей не говори!», так ещё и сердились, когда сбывалось: «Накаркал!». Видимо, люди не хотят знать будущее…
К счастью, в это время он наткнулся в журнале на одну гипотезу, которая кое-что поясняла. Время, по этой гипотезе, представляет собой как бы нить, лежащую не прямо, а прихотливыми изгибами и витками; и люди, обладающие повышенной чувствительностью, способны, находясь в местах соприкосновения витков, улавливать с одного витка происходящее в другом… Это слегка успокоило: не псих, не «дурной глаз», всего лишь провидец. Легче, однако, не стало. Вот представьте, каково это: встретиться с девушкой за чашкой кофе и вдруг понять, что скоро она отравится газом. А сама она об этом ещё не подозревает, и отговаривать бесполезно…
Под конец он уже был просто в кусках: бросил учёбу, на улицу не выходил, сидел дома и бормотал: «Не хочу, не хочу…» – как вдруг пришло решение. Нужно было избавиться от наваждения, принеся жертву. Именно это слово, и он ни минуты не сомневался. А вскоре стало ясно, и какую именно жертву…
Главврач ничуть не удивился, когда к нему пришёл посетитель и предложил: ампутируйте мне ногу с целью излечения таким образом двенадцати самых тяжёлых больных! – мало ли главврачу приходилось видеть психопатов и шарлатанов, порой в одном лице. Но не успел он рта открыть, как посетитель пристально посмотрел на него, спросил: «У вас изжога?» – и, достав из кармана заточенную отвёртку, полоснул себя по обыкновенной, в меру волосатой руке. И, глядя, как надрез расширяется и заполняется кровью, главврач вдруг ощутил, что изжога в самом деле прошла...
– ...Неужели вот так сразу и согласились? – в который раз переспрашивал я.
– Конечно, нет. Долго морочили голову, что я их типа гипнотизирую и чего-то там внушаю. А потом решили, что внушением тоже лечить можно. заставили подписать бумагу, что я, мол, добровольный участник эксперимента... Они вообще, по-моему, всего на свете боятся... Ладно, давай работать.
И мы снова склонились над списком – почему-то Баскетболист очень доверял моему мнению в этом ответственном деле... Странно, кстати, но имя его для меня как-то настолько не ассоциировалось с ним, что даже не удержалось в памяти, он так и остался для меня Баскетболистом...
– ...Вы, надеюсь, не думаете, – конфиденциально сказал мне главврач, – что мы ему действительно ногу отрежем? Просто сделаем надрез в присутствии тех, кто будет отобран. Для действительно верящих этого вполне достаточно. Такова природа лечения внушением, с древчейших времён, ещё от шаманов...
– От шаманов, значит? Постойте, а как же Уфимцева? Она же без сознания, как это на неё подействует?
– При чём тут Уфимцева? Вы что?! У неё множественные переломы позвоночника, трещина черепа, разрывы лёгких, не говоря уже о более мелких травмах. Такое внушением не излечивается. Строго говоря, то, что она до сих пор вообще жива, – чудо.
– Ага, значит, некоторые чудеса вы всё-таки признаёте?..
– Слушай, поговори с ним! – на одном дыхании убеждала меня Тамара. – Попроси его, пусть отца моего включит!
– А чем твой отец болен?
– Да ничем не болен, старенький просто очень! Сядет в кресло и засыпает. Мне его так жалко! Знал бы ты, какой он раньше был... Ну что тебе стоит?!
– ...Знаете, – сказал главврач, – надо бы иностранца одного включить. У него, правда, ничего особенного, сломанная нога, но, понимаете...
– ...Слушай, давай уж и тебя заодно включим! – предложил Баскетболист.
– Спасибо, но я-то ведь не иностранец...
Мы сидели на скамейке в больничном садике. Мои костыли лежали рядом ненавязчивыми свидетелями. Проходившие мимо врачи и ходячие больные бросали на нас любопытные взгляды, особенно на меня – уже было известно, что я влияю на составление списка.
– Слушай, – вдруг посерьёзнев, спросил Баскетболист, – что у тебя с Тамарой?
– Абсолютно ничего. Трёп обыкновенный.
– Понятно.
– Постой, постой... – я ошалело уставился на него. Ай да Тамарка! Сильна, подруга!
Он застенчиво улыбнулся:
– Понимаешь, она... ну, первый человек, про которого я ничего не предчувствую... ты не представляешь, как это здорово... И она верит мне. Никто ведь толком не верит, даже ты... И потом – мы как-то на многое одинаково смотрим...
– Духовное родство, короче говоря, – кивнул я. – Ну что ж, клёво. Благословляю вас, дети мои... Теперь так: я всё-таки считаю, что Уфимцеву надо включить обязательно.
– Нет уж! – Баскетболист, как всегда, завёлся с пол-оборота. – И не говори мне о ней! Это ж надо: выбросилась из окна при живом муже и ребёнке! Да я б таких без суда стрелял!..
– А если муж её ежедневно бил? Или девиц водил стаями?
– Ну так что? Забрала бы ребёнка и ушла, а не так вот...
– Нет, ты не прав. Она безнадёжна. Значит, нуждается в помощи больше всех. Давай, что ли, с мужем её поговорим. Через Тамару с ним свяжемся...
Муж Уфимцевой был похож на какого-то известного киноактёра, только всё время облизывал губы. Кое-что он смог нам рассказать, но этого было недостаточно. Оказалось, что его жена была в ранней юности очень замкнутой и одинокой девушкой, никогда ни с кем не встречалась и годам к двадцати трём решила, что не будет у неё никогда никого, ни мужа, ни детей... Размышления на эту тему довели её до того, что однажды она выхватила ребёнка из коляски около молочнок кухни, остановила такси и уехала. Через несколько минут до неё дошло, что кормить ребёнка ей нечем, что её родители... и так далее. А потом она представила, что сейчас творится с родителями ребёнка, и стала истерически умолять шофёра повернуть обратно. Как назло, ехали в таком месте, где поворот был запрещён, а тут ещё ребёнок проснулся и стал кричать... словом, когда они подкатили обратно к молочной кухне, радость родителей малыша была неописуема, её прямо-таки благодарили, а о каких-либо карательных мерах и речи не шло... Вот тогда-то они и познакомились – он был среди зрителей, так сказать. Ну, что ещё: встречались какое-то время, потом поженились. Свадьба была в порядке, в ресторане... Ребёнок вот, сейчас пока у её родителей... Да, выбросилась из окна с седьмого, оставив невразумительную записку на клочке газеты...
На просьбы показать записку ответил, что не сохранил, как-то не до того было. Чего-то он явно не договаривал...
Из-за моей возросшей популярности мне уже проходу не давали. Oсобенно часто приставал ко мне одноногий старец на костылях, в разодранной полосатой пижаме. Ему недоставало только попугая на плече, орущего: «Пиастры! Пиастры! Пиастры!».
Вот и в то утро он, цепко ухватившись за мой рукав, обрушивал на меня очередную эпопею:
– Сейчас-то на Подоле кой-какой порядок навели, а вот, помню, лет тридцать назад встретились двое, и один другому вдруг – рраз нож в грудь!..
– Вы это к чему? – изнывал я.
– Слушай дальше, поймёшь... так этот с ножом нагибается, берёт кирпич – и шарах того по балде! Тот падает, а этот, с ножом в груди...
Оттолкнув его, на нас налетела Тамара:
– Скорей! Бежим!..
– Куда? Что случилось?!
– Гадюка какая-то анонимку написала... запретили, представляешь?!. Ой, да бежим же скорей, он же может собой что-нибудь сотворить!..
Я запрыгал за ней; старец последовал за нами.
Во дворе, окружённый толпой, стоял Баскетболист с топором в руке. Судя по его поведению, он был совершенно пьян.
– Вы имеете на него влияние, пожалуйста, пожалуйста!.. – затеребил меня главврач, невесть как оказавшийся рядом. – Он же грозится сам себе ногу оттяпать! Только этого мне...
– Не подходи!! – рявкнул Баскетболист, увидев меня. Главврач за спиной пробормотал что-то по-латыни, прозвучавшее очень знакомо.
К счастью, я могу приземлиться на толчковую ногу. Я оттолкнулся, что было сил, прыгнул и повис на нём, стараясь вывернуть руку с топором; мы упали вместе. Он дохнул мне в лицо отчаянием и спиртом, но я не смог разобрать его слов, потому что на нас уже навалились, и кто-то так наступил на мою сломанную ногу, что у меня перед глазами всё пошло вразнос...