РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Галина Ермошина

Внутри персонажа

05-04-2006 : редактор - Владислав Поляковский

Здесь
Когда не хватает времени для – стать персонажем, но есть день, ночь и день. Подробности, мелочи, частности. Россыпь камешков, хлебных крошек, чтобы указать путь к –
С двух сторон узкой улицы, пересекая наискосок – солнце, встреченное на середине. Так впервые – руки, глаза, разомкнувшееся кольцо двойного погружения.
Бесконечная середина и длинный пробел между ты и ты. Разве с этого начинают? Когда пальцы вниз по беззащитному открытому позвоночнику – после чьего ожидания, заблудившись между причастиями и промедлением. Когда глаза запрокинуты внутрь – тебя? меня? Есть здесь что-то от нас, или мы остались в дневном времени, а здесь горизонталь Я и Ты? Вдоль комнаты и ночи. Чья сторона откликнулась первой, когда прочиталось отсутствие бога, наблюдающего за равновесием? Начало, уходящее в глубину. Здесь – только продолжение, дление между губ. Как удержать остаток утреннего сна, когда все умещается только в молчании. Та темнота, где между – только мы, с двух сторон ночи, переходя из твоих рук в мои, чей стук отзовется, когда окликнет второй. Свет внутри ускользания, отпуская, принимая, отдавая. Белизна в сон, в одной скорлупе – вспомнишь? забудешь? Удастся ли проскользнуть между слов? Трещины воздуха, сквозь который плыть, сплетая пальцы за спиной друг друга, пока выдерживает память. Отогнув страницу встречи – ты запомнишь? Ты забудешь? Не отводя взгляда, воздух смешивает два дыхания, так устают губы. Внутри горизонта. Сквозь нас, которые я и ты, минуя мы – нас там нет, соединенные только и сейчас, у которого нет тогда и потом – лишь воздух между я и ты – внутренняя одномоментность. Когда входишь в комнату и видишь те же книги, что и за тысячу километров отсюда. Не соединение, не противостояние. Только касание, сначала в языке, в речи, потом – дольше и легче – дрожащее тире ночи расходуется с обеих сторон. На расстоянии дыхания, не позволяя спрятаться в оболочку тела. Ты размыкаешь меня из себя вовне, в то пространство, которое слишком долго оставалось недоступным и необходимым.
Невидимый шифровальщик изучает на нас свою азбуку Морзе: день – тире – ночь – точка – день – тире. Длинный – короткий – длинный. Не фраза – буква, стоящая в середине. Давай ее продолжим в обе стороны, пока пространство свободно и позволяет не думать о выборе словаря. Пока слова рядом, не закрывая глаз внутри поцелуя. Обнаженность. Фрагменты. Речи?

Другое время
Кусающая вода лижет смуглую руку железнодорожного моста. Здесь можно только остановиться. Тот, кто рядом – тот далеко, сверяясь с голосом внутри своего телефона. Чье отсутствие вызывает его из их совместного – рука в руке? И руки мгновенно заняты – отсутствующим. Не знает, что «потом» стало «сейчас». Водяные дребезги и трещины, воздух разведенных мостов – кому-то удается пройти по середине занятого пространства. Меньше и мельче, оболочка настоящего. Узнает он чтение по слогам невыученной речи? Крапива и одуванчики, ребра решеток, олово проникает в его кровь. Поздняя возможность – ударяясь о льдины – мертвые рыбы, пузырьки воздуха по венам. Она – пересеченная местность, оставленная записка, отраженная от стены упором раздвинутых рук – на то пространство, что расходуется по льготному тарифу. Он, собирающий части общего времени, - вычитай, дели – логика и математика еще никого не подводила. Выведи закон приближенного третьего. Их совмещенная тень на глазах краеугольного города, выходящего боком к реке и вокзалу. Откомментированная глава выброшена, чтобы не смущать оставшееся своим неуместным знанием. Ниточка прикосновений – перила, железо, внутрь ветра, завернувшись в свое отсутствие. Я и Ты разделены на Она и Он, персонажи зрения, рукописные значки корректора, водяные буквы – свидетели подлинности. Грамматика распадается на правила, он входит в ее исключение, где подлинность не важна. Разъединение в глазах. По обе стороны длящейся речи, расходящейся все дальше от ее источника, от ее середины, полыньи, запрокинутого ночного лица, отброшенного шепота, слушай, – этот стук на двоих – разрезая неправильно заполненные страницы карандашной трещиной – от усталости, озноба, натянутого горизонта взгляда. Что там еще предполагает синтаксис? И не пора ли переходить к состояниям того вещества, что составляет их состояние? Вынырнуть в происходящее, предметное – узелковое письмо на шерстяной нитке черно-белого растворения. Бог ли это обернулся?
Вниз – квадратными окошками трамвая - к воде и железу, каменным пестрым рыбам, задохнувшимся в горьком небе пруда. Глазами самой черной кошки она говорила, сверяясь с шагами – дальше – чуть меньше воздуха – дальше – переходя открывшееся пространство отчуждения. Каждый – к своим персонажам.

Сейчас
Откуда вытаскивать слова, если автор и персонаж - внутри? Кто сейчас здесь из нас - обе на полдороге к городу и дому - вниз к реке, и вверх к осыпающимся окнам прозрачных комнат. Время, обозначенное в запястье - ровно половину твоего придется взять в приготовленные руки. Нарисованная на сетчатке, зрачок опрокидывается в ночь - вкус твоих губ принесет в дождь опаздывающий путник. Вишневая моль обернется - расскажи ей про нас. Каменная случайность встречи - чьи просьбы сильнее? И путь пробирается на горизонтали контурной карты сквозь трещины, склеенные листы, линии московского метро. Нарисованный город, бумажный поезд - две стороны у ветра, твой будет западным у края каждого стола. Твое - прозрачное, зеленое, обернись на этой стороне взгляда - недлинный путь к чьей середине? Сонная полоска света ожидает - проговори код своей двери - он первым придет в любое утро.

Длинные сны, падающие из рук, считалки по четвергам. Где мое воскресенье - там твоя суббота. Вровень с началом недели корабли раскрываются навстречу мостам. Где поперечные угольки соли в руках к ближайшему открытому морю и маятнику. Пешеходный ритм поезда, утро - к вечеру, Марья-Моревна остается за всеми ее землями прясть свою пепельную паутину, выбирать крупную сеть ежедневного «мы» и «нас», закрывая глаза сумеркам. Слова, спрятанные в буквы славянского алфавита. Ей - четыре или пять, ему - четыре или девять. Углами и перекрестками, именем персонажа - не клянись в этом подъезде на чужом этаже белой комнаты, не клянись в этот сон - застанешь ее - заставишь - застоявшаяся вода предложит - оглянись. Скажет во сне имя, сон - это ты? Не только тот, кто произнесет все буквы этой книги - хватит ли края страницы, к которому - дольше, чем -

Позволяя им стать персонажами, между перил моста только цветной дым двойной rainbow. Промежуток между взмахом и всплеском - чья монета остановит круги. Список сбывающихся снов, реестр петербургских мостов - вдоль набережной, обходя город по периметру всех обнаруженных рек, речек - вплотную к речи. Горло города гремит ядовитой жестью - праздники на полуслове. Бумажные строчки она обменяет на шелковые и выбросит в воду. Здесь начинается великий шелковый путь. Они расскажут об этом вместе с тобой, «о» - жестяное и плоское, «р» - кисточкой по губам, совместные буквы располагаются по обеим сторонам вагонного стекла. Она - то, которое внутри. Он выйдет на станции, каменный укор молчащих водокачек, папирус свернут и знаки уснули, которое из них теперь - ты? Возвращение внутрь глаз - странник, оставляющий перечень дел - уличающий список, оправдательный союз сложного предположения. Завтра она проснется вместе.

Следы-ежики из золотой коробочки комнаты той, что молчит в пространстве третьего этажа. Ему в руки ее голос - слишком много скопилось места на этом автоответчике. Пока она спит, он сможет расходовать воздух между числами ее возраста. Расстояние, не пройденное в обратном направлении, сохраняет персонажей вместе. Восток просыпается через Атлантику, через порог, сквозь сито дня и вечера - прибавить разницу во времени, вычесть географию - получишь ежевичный пирог, крыжовенный цвет ее глаз в темноте. Между губ и губ - пространство уличного фонаря, китайского фонарика, - ей не дотянуться. Той, которая устанет прежде, чем он выдохнет. Между двумя краями ее болезни - двойной билет в обратную сторону, камень во рту ожидающей змеи, не возвращайся.

Ответ - в сторону азбуки, словаря непроизнесенных слов, потерявшихся в песке, воде, земле и асфальтовых мостовых. Круглое безнадежное и длинное осыпающееся - городской пруд, мимо которого всегда мимо. И она проговаривает английские слова, сминая языком все определенные артикли, и выбрасывая необходимость предлогов и причин за ту линию железнодорожной станции, что отводит глаза по краям. Медленное узнавание на дне глаз. Благая весть, посланная по e-mail.

Из предлогов
Графикой китайского словаря лечить стоящее внутри слов препятствие. Окна колокольчики звенят насквозь. Голос присутствия того, кто отсутствует. Кувшин, слепленный для твоих губ, каждый стеклянный секрет обеспечивает себе место в твоей собственной водяной стене. Мы говорим с тобой? Она опережает дистанцию ровно наполовину, чтобы он не смог прочитать оборот страницы, окликая летний день. Имена и имена – как ее звали в четверг? Здесь, на дне полудня?
Например, осы, летающие внутри ее английских слов, когда она становилась кем-то другим, раскладывая подорожник и ромашку, крапиву и зеленые яблоки. «Да» становилось рядом, и тогда другое «да» оставалось слушать, как плавится песок в ее шагах. Определяет его прошлое тремя лепестками – трава, ветер, западные ворота, полная луна этой ночью. Ее пересеченная история из двух десятков страниц, косточками позвоночника напоминает: вкус, цвет, рисунок в углу окна, сонная игра плюшевого зверя. Ее маленькое имя отзывается, даже если она сама не успевает этого заметить. Если ты думаешь о них, то как солнце вернется в тень своего света, используя для начала двести восемьдесят килобайт твоего личного времени? Вряд ли потом они заметят твое отсутствие.

Той, которая обернулась
И что теперь делать с украденной фотографией? Он предпочитает молча вернуться к «ты», она остается со своими завтрашними снами. Это поздний вечер или слишком раннее утро на твоем будильнике, стоящем внутри запястья снежной девочки? Утро черных жуков и черных камней, у нее на ладонях греется солнце в рыжих пятнах воздушного шоколада. Как теперь разделить губы на ее, твои и его? Кто-то собирает их из разных историй между троллейбусом, клепсидрой и шиповником. Слишком очевидное, чтобы было можно испугаться, когда она обернется, когда ее окликнет – сумеешь ли спрятаться в рассыпающихся глазах или в тех, что напротив?
Здесь, на противоположной стороне взгляда, между «ты» и «он» – успевающая спрятаться внутри персонажа.

И твой хриплый разговорный, настоянный на ночной простуде, качается по амплитуде градусника, останавливая ртутную робость где-то на середине между положенным и отвлеченным. Между мной и ею на расстоянии выдоха, на уровне двух этажей разницы. Мое приближение ровно настолько, насколько тебя относит – кто за кем следует? где прямая сторона, и где обратная? Расстояние, вжатое в зрачок, читающее себя по словарям. Вдоль стены, произносящей «нет», куда тебя отшатывает перед тем, как он звонит в дверь. И отпускает до завтра, до избытка этого сна вдвоем, до лестницы, сводящей в расшатанную тьму зрачков. Как будто снизу холодной ладонью водит по стеклу, запоминая ответ и продолжение, рассказывая тому из нас, кто не спит. Из колотящейся боязни, из кулачка, развернутого щепотью, из сквозящего мимо губ. И самым маленьким шрифтом, уходя в минус бесконечность, набирать буквы твоего имени. Расплывающийся по лицу курсивом. Там, откуда можно только вспять, выхватывая глагол «возвращаться». Сеть захватывает донную траву.

blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah

πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney