РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВЮрий Соломко
06-01-2012 : редактор - Женя Риц
Знания-наверняка
МАРКСИСТСКО-ЛЕНИНСКАЯ ТЕОРИЯ
Когда мне было 19,
я чувствовал себя намного старше —
где-то на 70.
Между 19-ю и 20-ю
кто-то включил или выключил во мне какой-то рубильник,
и когда мне исполнилось 20 —
я почувствовал себя соответственно.
Когда мне будет 21, скорее всего, буду ощущать себя как в 15.
Когда стукнет 22, думаю, буду как 10-летний мальчик.
Когда исполнится 23, наверное, буду как 5-летний.
Когда буду отмечать свои 24... —
Видимо, будет решаться:
окажусь на другой...
или всё предстанет в новом...
Но мне неприятно об этом говорить,
поэтому пишу:
Когда мне будет 24 — и ставлю прочерк.
Когда мне будет 24 — «прочерк».
А когда мне будет 25? —
Какой я буду в 25?
Мне кажется,
если я хоть что-то понял об устройстве мира,
хотя бы самые доступные, простые вещи;
если я, например, могу сказать
что-то определённое по кольцам
внутри деревьев
(хотя бы сколько им лет,
и что-нибудь о тех людях,
которые стояли или сидели возле них,
кого-то или чего-то ожидая...);
и если я, элементарно, умею считать
и понимаю, какую сдачу должны дать,
когда положите на прилавок 50 копеек,
зная, что белый кирпичик ещё вчера стоил 20... —
то в 25
есть два варианта развития событий:
— либо мои представления о мире в очередной раз кардинально изменятся,
— либо родители отдадут меня в детский садик,
в старшую группу...
(если там, конечно, будут детские садики)
или, на худой конец, оставят дома
под присмотром бабушки.
Но это случится, только
если за прожитые мной 20 лет
я хоть что-то понял о самых доступных и простых вещах.
А если всё же ничего не понял...
и просто пудрил мозги,
морочил голову,
тратил ваше драгоценное время... —
то мои предположения глубоко ошибочны
(как мироощущение молодого старика
с .... по .... не глядевшего в воду).
1986 г.
ЗАСЕДАНИЕ КАФЕДРЫ
1
*
На заседании кафедры из вызванных из нашей группы пяти человек
появились четверо. Пятый кандидат на отчисление — просто не знал.
Предупредить могли. Но зачем? Так — один крайний считай есть.
А наши надежды на продолжение счастливого детства, вернее,
счастливой юности, то есть «благополучно добыть в ВУЗе на дневном» —
автоматически повышаются. Своя, ведь знаете, рубашка (уже оправдываюсь)
к телу ближе. Да и кто мне этот Сережа? Я его — одногруппником
не ощущал.
Появлялся пару раз за семестр. Один из них в деканате. Там — и сдавал сессию.
*
У нас четверых с пропусками — немногим лучше. Коля ходил
на лабы, семинары и лекции «несговорчивых» преподавателей.
Андрей, скорее, по настроению (и посещал, и прогуливал).
Макс не пропускал воспитательный час и спецдисциплины.
Я, как Коля, ходил на те пары, которые в итоге все равно отрабатывать,
как Макс, старался не злить куратора, не пропуская воспитательный час,
и, как Андрей, прогуливал по настроению, тем самым, себя же и опровергая.
2
*
В первые посещения кафедра ассоциировалась у меня с бистро
или летней кафешкой. Находилась она в тупиковой части коридора.
В коридоре, по левую руку, стояли парты и стулья. По правую, тянулся
узкий стол. На нем традиционно сидели первокурсники. Потому что —
первокурсники. Стол соорудил — лично доцент Копытин.
И им еще придется с этим считаться. Хотя бы — с доцентом.
*
Ожидаем, когда нас вызовут. И сидим на узком столе.
Переживаем, одним словом. Советуемся, что говорить.
В результате, когда заходит наша четверка, на вопрос завкафедры
(нашего куратора, между прочим): каковы причины прогулов?
Коля: «Я работал». Андрей: «Я работал». Максим: «Я работал». «Я тоже
работал», — говорю я и едва не делаю шаг вперед со словами: «Расчет окончен».
3
*
Заседание проходило в лаборатории. Вдоль стен с учебными плакатами —
парты с оборудованием. Возле парт — стулья с преподавателями на них.
В центре помещения — один за другим — пять столов. За каждым —
по преподавателю. За пятым — доцент Копытин. На этот раз его
не слышно и даже особо не видно. Сидит за столом и мирно
читает газету. Некоторые преподаватели копошатся в бумагах.
Некоторые проверяют работы студентов. Кто-то проставляет оценки
в журнале. А кто-то… Таких большинство: сидят, уперев взгляд в пол.
*
Поднял глаза и посмотрел на нас, когда мы так лихо
оправдывались, только один преподаватель. Хороший
малый! Принял все всерьез (или сделал вид) и сказал пару слов
в нашу защиту. (Заметив, что преподаватели на нас не смотрят,
почувствовал себя подглядывающим в замочную скважину:
на мгновение — показалось, что им стыдно в этом участвовать.)
4
*
Копытин отводит взгляд от газеты: видит не нас, а своего
школьного друга, двенадцатилетнего Гришу, стоящего
перед одноклассниками. Гриша — плачет. Состоялся
субботник — Гриша отсутствовал. (А внутри Копытина
раздается: «Ты подвел свое звено, бросил тень на свой отряд —
разве пионеры, так поступают?») Только и остается, что прятать
взгляд. Или разрешать себе думать, что происходящее тебя
не касается. И сейчас. И тогда: на пионерском собрании.
*
Нас, в свою очередь, немного журят, и запускают
в лабораторию следующих, выпуская в коридор нас,
несколько измученных, но в целом — счастливых.
КАК Я СТАЛ АТЕИСТОМ
*
Там я лет до шести верил в Деда Мороза.
Там папа катал меня на ноге.
Там я летом скользил по траве на лыжах.
(Ну, может, и не скользил.
Но это ведь было Там —
так что пусть будет «скользил».)
Там на елке на ниточках висели конфеты.
Там я с братом под предводительством мамы
вырезал снежинки из папиросной бумаги.
Там бережно разглаживал удачные
(чаще мамины) на оконных стеклах
в «большой» комнате.
Предварительно проклеивая каждую из них
кусочком хозяйственного мыла,
смоченным в воде.
*
Там из одних только кубиков
создавались миры.
Там единственная смерть для солдатика —
смерть в бою.
Там для меня — неприемлем футбол
по телевизору.
Там подпрыгнув, я мог зависать в воздухе…
(Иногда, и самому не слишком-то верится —
но сомневаюсь недолго: «Это же было Там!
А значит, было.»)
*
Так что: кому-кому, а мне — грех жаловаться,
если я могу сказать о себе почти не лукавя
(только прошу: не упрекайте, не смейтесь,
не говорите, что лгу): «У меня были крылья!» —
ведь я про Там говорю.
А ведь Там, честно-пречестно,
лгал я значительно реже. Да и часто без цели —
скорее, от чрезмерности.
*
(Там — необозримая перспектива.
Там — время неспешно.
Там мои представления об устройстве мира —
знания-наверняка.)
*
К примеру, Там я твердо уверен, что у Деда Мороза
есть диковинный телевизор, который принимает
всего один канал (тот, без которого не обойтись) —
канал «Новогодний»: «Персональный телеканал
специального назначения, созданный с целью
контроля / поощрения». Вещание прерывается
только на профилактику. В рабочем режиме
показывает круглосуточно и без снега: (в том числе)
как я и брат — плохо себя ведем и спим зубами к стенке.
*
Там к концу осени я уже вовсю боялся, что именно на этот раз
великодушие Дедушки Мороза иссякнет и что он возьмет
да и отдаст мой подарок в нагрузку к другим подаркам
какому-нибудь образцово-показательному ребенку.
*
Там степень моего раскаянья в «недопустимом» поведении
напрямую зависела от количества дней, остающихся до праздника.
Так в первые дни зимы извинение, регулярно произносимое
(начиная с ноября), шепотом, под одеялом к адресату Дед Мороз,
еще имело под собой исключительно прагматическую основу
(искренне надеялся, что при скрупулезном отношении
к выполнению ритуала-извинения Красный Нос смягчится
и долгожданный подарок — все-таки окажется в моих руках).
Но что взять? — Ребенок. С каждым днем мучился все сильнее.
И в предпраздничные дни выносил себе окончательный приговор:
«Хуже подлеца!.. Ничтожество!.. Мальчиш-Плохиш!»
О «своем» подарке — забывал и думать. А мои вчерашние кривляния
приобретали вид просьбы: «Дедушка Мороз, пожалуйста, прости.
Пожалуйста, никого не наказывай. Отдай, пожалуйста, подарки тех,
кто в этом году не заслужили подарки, — тем, кто их не заслужили».
*
Давно замечено, «суть произошедшего представляется ясно, увы —
когда без особой надобности»: Страх не оправдать чьи-то чаянья
и быть обманутым в своих, как и большинство других моих
тогдашних опасений, не имел под собой значительных оснований.
Ведь Там, как оказалось, Дед Мороз был чем-то вроде моего
детского Бога-Отца, чем-то вроде книжного В. А. Сухомлинского.
Ибо Там Красный Нос прощал мне все сумасбродства и шалости,
а Его наказания за мои проделки были до нелепого гуманистичны.
Ибо Там проводниками воли Красного Носа
(архангелами по совместительству) были
мои самые-самые: умные, сильные, красивые:
в миру — раб божий Александр,
в миру — раба божья Вера,
а для меня — просто — Мама и Папа.
*
Однажды Там, когда Дедушка Мороз, как всегда заполночь,
спустился к нам в дом по дымоходу, в «большой» комнате
у ствола сухонькой ели — уже стоял аккуратный мешочек.
b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h b l a h
Поддержать проект:
Юmoney | Тбанк