РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Александр Василенко

Боткинский цикл

10-01-2021 : редактор - Владимир Коркунов





Предисловие

Эти тексты материализовались в моём блокноте во время пребывания в Боткинской больнице в октябре 2020 года. В то время как Питер накрывала вторая волна COVID-19, я попал туда по совсем другим причинам.
В таких экстремальных местах достаточно много узнаёшь о природе человека, а ещё больше — по возвращению из них. Наверное, да, именно о природе человека, ведь то, что из себя представляет территория больницы, интерьеры корпусов, близость Александро-Невской лавры, её перезвоны, доносящиеся с железной дороги звуки — всё это лишь колбочки, комнатки, коробочки, декорации для проявления сугубо человеческого.
В данном подборке собраны несколько ключевых верлибров, которые приходили один за другим. До сих пор не понимаю, почему они так легко рождались. Писать было неудобно из-за проваливающейся саму в себя кровати, света было мало, и я фиксировал строчки почти вслепую, а выходить в коридор лишний раз не хотелось из-за плохого самочувствия.
Я сомневался, останусь ли я жив, в то время как образы, приходившие ко мне, не оставляли никаких сомнений. Написанный в тяжёлых условиях, через боль, этот цикл стихотворений стал одним из самых лёгких и честных произведений моей жизни. Я благодарю за вдохновение болезнь и своих близких за тепло и заботу.

Комариная дахма

Стена — дахма для комаров.
Где тут взяться птицам,
которые склюют эти трупы?

Надежда на воплощённую
в женском теле со шваброй в руке
кровь Чингисхана.
Но она забыла Тенгри
под сиянием великолепного полумесяца.

На стенке кратеры, выбитые цоканьем времени,
и выцветшие узоры трав, ветвей
и квадратных цветов.

Я бы хотел увидеть взгляд и руки художника,
который выращивал чудный французский сад
красками, как мог.

Предвидел ли он комариную дахму в этом ансамбле?

Боюсь, это будет не тот ребёнок,
молящийся неумелой кистью руки
самым простым и скромным цветам.


Терпение в вечности

Пятиглазая обезьяна с плюшевым языком
в костюме Mario.
Монгольская маска на курьих ножках.
Чёрная тень, поглотившая все детали.
Они стучатся в дверь,
но это заметно лишь мне.
Со мной больше не разговаривают,
будто меня и нет.
А, может, так и есть?

Нет —
это картина терпения,
в которой отсутствует место
для счастливой жизни.
Крохотная монетка,
крутящаяся где-то в космосе
без звука.
«Здесь и сейчас» не бывает
таким страшным.
Ом…
Аум…
10 ум 9 ум 8 ум 7 ум ...

Терпение в вечности
не имеет наслаждения.


Зелёная мадонна

Дежурная Зелёная Мадонна инфекционки,
я не знаю, что означает твоя улыбка,
но мне легче от неё.

Как ты терпишь всех этих нытиков,
называющих твою обитель бомжатником?

ШАВ-Е-Е-Е-Е-РМА! —
ласково пропеваешь, ставя капельницу
слившемуся с простынёй засранцу,
объятому жирным пламенем тошноты.

Твой сонный взгляд и сутулая походка пацана —
лучшее противорвотное.

Боже, как ты прекрасна…

Прекрасна, как язвы крошащихся стен.

Дежурная Зелёная Мадонна.
Кал, слизь и кровь перед обедом.
Разные виды бумаг —
пишешь весь день.
Смеёшься по-вороньи —
и страдания вянут, как сорняки от керосина.

Стесняюсь перед тобой показаться с туалетной бумагой,
но ты, слава Богу, даже не смотришь на меня.

Сколько у тебя было таких засранцев?


А я ухожу

Проиграл —

Маленький Геббельс наткнулся на шип,
поранил свою улыбчивую ядовитую присоску.

Экран облучения «Россия-1»
облизывает своего раненого щенка.

Сколькими из вас инфицирована Земля?
Трясёте ручками, будто Ад восторжествовал,

а я ухожу от яда новостных лент.
Вокруг меня цветут папоротники.
Моё сердце — амфора, наполненная любовью.
Выливаю содержимое в маленький пруд
с карпами мыслей.

Щёки мои приподнимаются,
как горы Фудзи.

Моя улыбка — улитка,
ползущая на обе вершины сразу.

Тут рассыпаются буквы закона подлости…


Синее и красное

Две маленькие птички уселись на пост:
синяя и красная.
— Новое говно — спела одна тихонечко.
— Новое говно — спела другая погромче,
а мимо, как зомби, проплывали больные.

Или это они и есть новое говно?
Птичкам виднее.

Умывальник направил крючковатый нос
в мою сторону,
глаза его смотрят отрешённо, сердито,
мимо, синий и красный.

Напоминает Дэвида Боуи —
квадратно-кафельного.
Советский квадратный робот Боуи
в роли Мойрукисмылома.

Какой глаз, чтобы забыть?
Какой глаз, чтобы узнать правду?

А птички?

Одна из них приблизилась к двери.
— Та, с которой забыть?
— Та, с которой узнать правду?


Путь домой

Палата — корабль, несущийся
по морю Ана́мнез.
В иллюминатор видно, как
корявыми лапами,
похожими на деревья,
тянутся за нами чудовища.

Шёпот и хрип шин издалека.

Сова укает сигналами поезда.
Подъём, мерим температуру!
Белое перо шутки смахивает ужас.

Путь домой:
незнакомые берега
всё ещё прячутся от меня
в серых туманах.

Это — процедуры.
Это — мысли врача…

Хрипло смеётся
ночное небесное зеркало,
чертит холодный путь
из светящейся ртути
чёрт знает куда
по угловатым, по острым волнам:

ещё недельку плыть, недельку —
не меньше!

Слева и справа опадают цветы сакуры,
обнажая деревья плечей.

Ветер шепчущих страхом ртов
заставляет наклоняться в направлении
судьбы,

но он не вырвет с корнем
напитанный благородностью сад,
который вот-вот вспыхнет листвой.


Пушкин в золоте

Через окно в облупленное
прямоугольное яйцо худощавой палаты,
разбивая в бриллианты стекло,
вошёл в золотом от листьев костюме
Пушкин.

Он — гигантский, встал передо мной,
разорвав кумачовый плакат
НАШЕ ВСЁ,
и стало понятно,
он — Солнце.
Сел на край моей койки
и закурил трубку churchwarden,
как Гендальф из Африки.

Из чаши меня накрывал туман
от курева марки Joie de vivre.
Я втянул аромат в ноздри 
и растворил суету
пациентов и медперсонала.

Пушкин пригласил меня прогуляться
под люминесцентными потолками
битого лабиринта с есенинскими берёзками
и церквушками на стенах,
и рисунками, как из советской
детской поликлиники.

Пушкин был рядом
и бил лучами в каждое окно.
Мы срывали мёртвые листья болезней
и каждая палата становилась голой ветвью.
Листья гнили под ногами,
но давали жизнь.

Погас свет.
Я обернулся — Пушкин исчез.

В потухшем коридоре
со стенами из внезапной наледи
я встретил монаха в белом.

Как твоё имя? Как твоё имя?

Из него вырвалась вьюга
белого сна.

Автор благодарит за помощь в редактуре текстов Алексея Франческу.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney