РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВСергей Трафедлюк
Места побега и отдыха
21-07-2021 : редактор - Владимир Коркунов
* * *
Красивое, наголо бритое животное
Покусывает сигарету.
Красный след прилип на клыке.
За парковкой светится массив тумана — как если бы древесные кроны сгорели до дыма и вот упорно цепляются за привычный воздух.
Мужчина — в кепке в машине во тьме в печали — залёг на дно сиденья и смотрит порно, и светится бледным лицо поколения.
Над туманом возвышается многоэтажный флакон, где долгие годы работал папа.
На самом деле, всё, что мне нужно, — пейзаж, который переосмысливает сам себя.
Под блоком ночного света, под блоком освещенного торгового центра излучает свет автомойка самообслуживания: оттуда лучится мыльный пар, оттуда звучит музыка, и парни-подростки моют общую тачку — один из них ездит по пустым отсекам на велосипеде и время от времени пропадает за колонной, а выезжает уже другим.
На уровне кроссовок горят неоновым оранжевые ягоды.
Мой папа складирует в гараже неподалеку доски — разные доски, как обломки мебели, выброшенной на берег после крушения многоквартирного дома. Иногда мне кажется, что из них можно собрать самый странный в мире шкаф или письменной стол. Но чаще — что все они врастут в стены гаража, пока я не продам его на «Авито». И тогда доски наконец обретут свою истинную форму — мусора, бесконечно ненужного, бесконечно дорогого.
Я не хочу знать, сколько мне будет тогда лет.
Теория происхождения ос на нашем балконе
Теория происхождения ос отталкивается от того, что оса — как единица цвета, точнее, двух основных цветов, шести вспомогательных конечностей и бессмысленных для подсчёта полосок — парадоксально возникает только тогда, когда происходит разделение определённых субстанций строго в зазоре шириной 89 сантиметров на высоте третьего этажа, зазоре, расположенном между окнами и дверями в наши с тобой комнаты. Эти 89 сантиметров и есть балкон.
Ну что ж, приступим к описанию теории. В ней не играет никакой роли цвет линолеума на балконе (хотя он приятно землистый), но крайне важен тот факт, что окна на балконе почти всегда закрыты. Тем не менее, каждую неделю, а иногда и чаще, на балконе появляется оса. Она сидит, а мы стоим вокруг неё. Все мы медленно двигаемся.
Итак, из-за закрытых окон оса не могла просочиться на балкон. Осы не способны зарождаться без осиного гнезда — оно выглядит, как одутловатое лицо, искусанное осами, и внутри плодятся осы, не создавая ничего, кроме липких жал. Но на нашем балконе, выходящем на площадь, нет осиного гнезда, и наши лица никто не кусал. Открывая ящик тумбочки, не слышно осиного нытья, поднимая голову вверх, к бельевым верёвкам, не видно резьбы острых тел по воздуху, а заходя в комнату, не чувствуешь вибрации перепонок — только ядовитые капли на обоях, только следы пронзительной горечи в складках агавы, только рубцы под короткостриженой шкурой дивана, и где-то далеко-далеко, в прошлом или будущем, раздаётся крик. Осы так не кричат, они кричат иначе, тонко и возбуждённо, когда собираются бандой и ищут пищу, клеят дом или метят злость во врага.
Но у нас совсем иная история: на балконе ниоткуда появляется оса. Она сидит, неуклюжая, неторопливая, на раскладном деревянном стульчике, где ты иногда куришь одинокую сигаретку, пока площадь наблюдает за твоими мыслями, которые вот-вот превратятся в слова. И, в общем, теория заключается в том, что когда сигарета выкурена, а мысль бежит в твою комнату, чтобы свить гнездо в звуке, на балконе остаётся пустая воздушная ампула, и в ней спрятана крохотная ранка. Это жалость оставленного тобой мига — вы разминулись и больше не встретитесь, дверь уже закрывается, площадь меняет состав участников, солнце склоняется к тому, что называется следом взгляда на небе. Я же склоняюсь к тому, что жалость тоже способна следовать за человеком, застревая в нём искривлённой занозой. Но если двигаться быстро, в сторону текста, который притягивает сильнее, чем что бы то ни было тяжёлое на нашей площади (например, скамейка), сильнее, чем самый громоздкий кусок скалы на побережье до Качи и от Качи и дальше, — если преодолеть 89 сантиметров балкона так быстро, что жалость стукнется о стекло двери и будет тук-тук-тук, а потом тук-тук, тук-тук, и тук… тук… тук… — то можно наблюдать зарождение осы — редчайшее явление в районе третьего этажа. Да и второго и четвёртого, пожалуй.
Итак, оса, созидающая своё тело с жала — что известно каждому, кто не держал в руках осиного гнезда, — оса возникает там, где ты сидела, и остаётся ждать тебя, понемногу впиваясь ножками, жвалами, зазубринами, зубами в маленький кусочек съестного воздуха, и всё её тело прорастает из ниоткуда бутоном, готовым распуститься в любой момент, когда ты снова откроешь балкон. Все мы знаем, что случится в таком случае, и писать подобные вещи — значит выходить за пределы теории, в область личного, больного, исполненного крови и красоты. Упритесь же в стеклянную преграду.
И вот теперь, когда причина зарождения ос раскрыта раз и навсегда, а вместе с ней и последняя тайна этого мира — чистого, наполненного прозрачными насекомыми — поддалась ловкой отмычке моего голоса, мне остаётся только одно — подставить осе бумажный стаканчик в кофейных потёках, посадить её в этот бумажный батискаф — конструкция проста и не содержит ни грамма топлива, способного разрезать воздух пламенным ножом, — открыть окно пошире и предложить осе преодолеть силу притяжения к тебе, задать ей вектор движения куда угодно от тебя, влево, вниз, на балкон соседнего дома, ввысь к лёгкому колыханию невесомых взмахов, и ждать, когда оса оторвётся от схватившего её воздуха — нерешительная, нелепая, родная, частица больших сожалений, ломтик глубокого молчания, кусочек отколупанного лака с указательного ногтя — создание без создателя, без умысла, без мысли, без сил на то, чтобы развернуться, сжаться и ужалить. Чтобы остаться и вознести над землистым линолеумом зов о забвении уходящего мира.
Места побега и отдыха
Всё, что меня интересует вдалеке, за рабицей, — навес для приемки грузов около жёлтого супермаркета и четыре неоновых слитка под навесом.
Иными словами — места побега и отдыха.
То, зачем приезжают в Крым, то, за чем прячутся.
Иными словами, если я вижу под ногами открытку, половина которой — тёмная амфора, а половина — остатки стен, где из амфоры когда-то пили нектар счастья и забвения, я знаю, что здесь место побега и отдыха, я знаю, что мне здесь рад большой асфальт.
Но и иными словами — в огромном зале аэропорта Внуково, таком обескураживающе пустом над головами пассажиров, потому что, возможно, он был построен не для взлётов и посадок, не для ног, рук и голов, и уместны тут только боксы для сна, куда можно уложить своё тело, и его наверняка отправят на борту прямо по назначению, о котором никто не догадывается, пока не ляжешь в бокс, — иными словами, когда в аэропорту я вижу офис, половина которого — папки с бумагами, а половина — стоячий, как вода, свет, и я думаю: внутри него наверняка не случится ничто, даже если истинные строители здания вернутся, а они ведь точно вернутся, и никто не узнает их лиц, потому что лица не будут им нужны, а один счастливчик, заполнявший строчки для полета на раскопки Греции, окажется в офисе, и всё пройдёт мимо него, просто спустя пару часов ему нужно будет выйти в дверь и ничего вокруг не узнать, потому что Внуково снова не для него, не для взлётов и посадок, не для рук и ног, — и вот пока в определённом и утверждённом будущем он начинает читать договор и отдаёт девушке паспортные данные, я сейчас смотрю на это место — иными словами, завидую его побегу и отдыху, иными словами, даю себе в руки тёмную амфору, полную нектара счастья, и мне кажется, что тут, внутри, нет на свете места безопаснее, чем карликовая каменная кладка, укреплённая мхом, свистом воздуха в щелях и неприкасаемой сияющей пылью.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney