РАБОЧИЙ СТОЛ

***

Драгоценный песок Буркина-Фасо, пятьдесят тонн металла, нежно свитых с землёй,

горячая туберкулёзная пыль, аср у синей стены филиала мерседес;

ржавое солнце гремит над страной честных людей.

Темнеет рано, но перед закатом промчатся золотые тени по сухостою.

Воздух Уагадугу рождается в лоне термитника, воздух гноится, и никто не трогает мусор

у стен стадиона —

только время.

Липнет рубашка, щекочет вытянутый от натуги рубец пупка,

рука гладит по склону беременного живота.

Ночи теперь, как возня щенка, как собачий жар —

всё душно, всё лезет к лицу — сыро спать под сеткой на гулком полу,

спать на боку,

ухом прикладываясь к земле и слыша земельный гул.

Сны длятся — снится: остывшая полусфера мечети,

ей снится — ребенок рождается тяжким, в белом и буром,

и она на базаре украла томатов, надтреснутых спело;

снятся соки —  

как дети кидают камни, как узловато лицо —  

и она подбирает камень, и бросает вдогонку,

чтобы только не тронул теперь её дома.

Он оставит немного денег —

как зелень луны нежна.

Вода в это время года уходит, только в рыжих её следах

лежат круглые крокодилы — один или два,

и кто-то возит плетёной корзиной.

***

От бронзового памятника в Дакаре

неблизко до озера Малави

почти настолько же, как и обратно:

от озера в Дакар.

Границы перекрыты то те, то эти;

автобус взмылен: вспенит железо жирный воздух леса,

и с вертолёта на вертолёт в сезон дождей ждать пересадок приходится подолгу.

Конго так травяниста, так затуманено-спокойна —

не видно с воздуха дорог.

Здесь прорастает всё что угодно: семена маиса,

скорлупка мёртвого жука,

ноги, раскинутые в ожидании похорон из-под брезента,

кости куриц,

мокнущие язвочки на сгибе локтя

и маниок —

земля раздута от перевитых тугих коричневых корней,

и параллельно земле куда-то вдаль из вертолёта смотрят одно или два дула,

и туда же река стремится;

дождь кажется ещё одним растением.

Я просыпаюсь, зная, что сегодня

со мной случатся дождь и бензилбензоат — а в остальном в стране спокойно.

Ну разве что велосипед случайно чавкнет по дороге.

***

Распахнутое тело Калагалы

пахнет как большое количество насекомых, собранных в одном месте;

мерцает из-под брюшка, точит вараги —

почёсывая на ключицах корки,

сонные проститутки льют самогон в канистру.

Во дворе разгружают бананы,

проверяют на предмет плесени и плодовой гнили.

Неторопливо растут под навесом ферментированные отроги —

варят, цедят и пьют,

и играют в игру, похожую одновременно на кости и нарды.

***

Дядя, вы нам поможете, вы же добрый —

дело в том, что случилось несчастье: 

маму растоптала корова. 

Кения – это большой национальный парк,

это охотничьи угодья бога —

здесь нужен уход.

Он понял это, когда ещё студентом шёл по Найроби, 

когда помочился на угол дома. 

Это хороший проект, хорошее начинание для миссионера:

давайте дадим ему денег, пусть едет.

Сколько лет прошло — 

дядя, такое несчастье! 

Корова скакала и пыль подвивалась,

моталась морда коровы, болтались на морде ноздри —

её глаз безумный кровавый сквозь ночь прозревает дороги, идёт за нами. 

Он уверен, что помогать — это доброе дело,

он спит, и ему не снится корова, и гладкое горло коровы, дрожащее звоном, и

священное солнце, зажатое между рогами вола,

и сапоги, одевающие быка;

не снится, как влага идёт из смятого рта.

Сказать, что его сон спокоен — не можем —  

не знаем о снах.

Завтра они будут смолить лодку, и купаться в океане,

потом фотографироваться в костюмах —

сколько же лет прошло — боже.

***

В условиях исключительной видимости Сейшельскому архипелагу

видится Африка —

засахаренные берега: ветер туда-сюда сеет рукой по щетине песка,

но песок неподвижен, он вобрал ход Индийского океана.

Накуру набито птицами: они одноноги — и озеро похоже

на Хиллиер, на Ретбу: стоя в розовой воде, рабочие колют с дребезгом дно

и везут соль на берег.

Во вздыбленной глади фламинго растворяется взгляд —

птицы текут потоком к южному пределу мира —  и переливаются через край.