ART-ZINE REFLECT
REFLECT... КУАДУСЕШЩТ # 41 ::: ОГЛАВЛЕНИЕ
Гарм Видар. ДЕТИ ЗОНЫ
aвтор визуальной работы - В.Вайсберг. "ПЕРИОД ПОЛУРАСПАДА"
(журнальный вариант литературного сценария некоeй компьютерной игры)
Окончание, начало в № 40 (47)
11. Level 6. Бар «Сталкер».
– Я же говорил, что хоть и велика Зона, но мы еще встретимся! Я Одинокий Волк, помнишь меня?
Мессер окинул усталым взглядом радушно улыбающегося сталкера и тихо сказал:
– Помню.
– Да, многое изменилось со времен нашей первой встречи, раз первым словом, которое я от тебя сейчас услышал, оказалось «Помню!». А раньше у тебя на языке были лишь одни вопросы... Ты уже познакомился с Крысой? Он здешний хозяин, почти бог (Господи, прости меня!).
– Мне хватило его подручных, охраняющих вход («А вопросы у меня остались, только теперь я научился язык держать за зубами»).
– Ты должен его понять, в здешних условиях...
– Я никому и ничего не должен! И я... очень хочу спать.
– О! Вот теперь я слышу, что это точно ты. Позволь, я покажу тебе местные апартаменты, на первых порах, без провожатого здесь можно и заблудиться.
Мессер пожал плечами – в принципе, он был не против помощи. Гигантское помещение, приспособленное под базу сталкеров почти в сердце Зоны, было когда-то ю частью какого-то цеха или даже целого завода. Без проводника здесь в самом деле было легко заплутать. Правда, Мессер устал настолько, что ему не хотелось никого ни видеть, ни слышать. Путь сюда от разгромленной базы группировки «Долг» занял трое суток. К тому же в пути его прихватил выброс – что-то они за последнее время участились, ломая устоявшийся привычный ритм жизни в Зоне. Да ещё пришлось дать основательный крюк, пытаясь сбить со следа стаю слепых псов, увязавшуюся за ним в одном заброшенном хуторе. И надо было возобновить запас отобранных Убийцами артефактов, да попытаться отсортировать накопившиеся документы, часть из которых он минуту назад вынужденно продал подручным Крысы за право входа на территорию этого то ли профилактория, то ли пансиона с дурацким названием «Бар “Сталкер”». Скорей уж это напоминало крохотное княжество посреди враждебной территории. Говорят, что даже вояки не отваживаются устраивать сюда свои рейды.
– Ну вот мы и пришли, – сказал Одинокий Волк. – Это что-то вроде местной гостиницы.
Очевидно, когда-то здесь было нечто наподобие сектора научно-технического персонала, но сейчас помещения переоборудованы в спальные отсеки.
Одинокий Волк подергал пару дверей, они были заперты, но вот одна распахнулась.
– Располагайся, – улыбнулся Одинокий волк, ¬– я думаю, тебе надо поспать часиков семь-восемь. Двери запираются только изнутри, и как только дверь открыта – отсек считается не занятым. Снаружи его запереть нельзя, поэтому каждый всё свое таскает с собой. Да и мало ли что, надо быть постоянно готовым к срочной эвакуации. Выспишься, а потом я тебя отведу в самый настоящий бар, там можно будет и выпить, и закусить, и поговорить.
Мессер запер за Одиноким Волком дверь, швырнул в угол вещмешок, скинул плащ, внимательного осмотрел всё кругом – «бережёного бог бережёт», – а потом с наслаждением растянулся на узкой койке. После берлоги Жабы это за последнее время был первый раз, когда он собирался поспать в более-менее человеческих условиях.
«Надо бы пистолет переложить под подушку», – лениво подумал он.
Последнее, что Мессер увидел, засыпая, был зрачок телекамеры, тускло поблескивающий в углу.
«Интересно, он функционирует или так... остался от прежних времен. А если функционирует то, что Крыса хочет этим сказать? Кстати, я как-то не обращал внимания, но, по-моему, я уже встречал их и в НИИ Агропрома. И в подземелье у карликов. Только у карликов, все телекамеры были “мертвыми”».
– Ну вот и наш бар, – Одинокий Волк обвел широким жестом помещение.
Мессер ощутил смутный укол памяти...
(...огромный грязный бункер, поделенный вертикальными балками на сообщающиеся блоки-ниши.. .учитывая его общую длину, тут околачивалось человек 30...)
...словно он уже когда-то видел нечто подобное, какие-то смутные, но несомненно связанные с данным местом (или точно таким же) ассоциации.
Помещение было длинным, узким и больше напоминало учебный класс, разве что лавки стояли не с одной стороны столов, а вокруг. В помещении, кроме них, находилось еще человека четыре, дальний конец из-за странного, похожего на аварийное, освещения, скрывался в полумраке, и точнее определить было невозможно, под потолком висели клубы табачного дыма.
Они облюбовали один из столиков на отшибе.
(...жизнь в каждом отсеке была своя: где-то по-чёрному матерились, где-то дрались, где-то плакали...)
– Вон сидит Буйвол, – продолжал негромко просвещать Мессера Одинокий Волк, – говорят, ему удалось чуть ли не дальше всех продвинуться на север. Он даже видел очертания станции... сердца Зоны. А чуть дальше – Хмырь, он немного «того», но он умудрился выжить, попав под излучения установки РД. Обычно последствия аналогичны воздействию Контролера, и после этого то, что остаётся, человеком вообще нельзя считать. А Хмырь ничего... живет, только со странностями...
«...директива горкома, датированное маем 1975 года, о выделении территорий под строительство установок специального назначения РД-100...»
¬ – РД-100, их ведь несколько в округе? – спросил Мессер.
– Ого! – сказал Одинокий Волк и пристально посмотрел на Мессера. – А кто-то ещё жаловался на память.
– При относительно пустой голове новые сведенья усваиваются значительно легче. Даже если часть слов выглядит лишь как загадочная абревиатура, а часть воспринимается и вовсе бессмысленными символами. Кстати, может, ты мне подскажешь, что находится вне Зоны?
– А ты не знаешь? – осторожно поинтересовался Одинокий Волк.
– Зачем бы я тогда спрашивал?
– Ну... где-то есть Город...
(...Далеко отсюда до Города?..
...До Города далеко, а ночь близко...)
– ...я не помню точно, как он называется. Вояки прибывают оттуда, точнее, прибывали раньше…
– У вас у всех поразительный избирательный склероз!
– О чём ты? – искренне удивился Одинокий Волк.
Внезапно Мессер понял, что Одинокий Волк не притворяется, и остальные тоже – не колючая проволока и блокпосты держат их в Зоне, а что-то совсем иное. И они действительно не помнят или не хотят вспоминать, что вокруг Зоны наверняка есть другой – лучше или хуже, но другой – мир. Все словно зациклились на этом мирке и знать не хотят ни о каких других. А ведь наверняка есть этот самый внешний мир, а за внешним миром есть что-то ещё...
(...конкретика данной реальности. Все ли элементы, её составляющие, принадлежат ей...
...абсурд повседневной реальности достиг критического состояния...)
– Да так, – примирительно буркнул Мессер, – просто вспомнилась одна ерунда.
Этот мир, при всей неустроенности, нелепости и абсурде, был для местных жителей чем-то вроде наркотика со всеми вытекающими последствиями. Здесь невозможно было жить, но они здесь жили! Но, может, тот мир, который они так старательно изгоняли из памяти, был ещё страшнее? Или они настолько привыкли к этому, что на остальные им просто плевать...
– Ты лучше скажи мне, ты знал Стрелка? – спросил Мессер.
– Да. И ты мне его чем-то неуловимо напоминаешь.
– А Журналиста?
Одинокий Волк не успел ответить, его лицо как-то затвердело, и он процедил сквозь зубы:
– К нам направляется хозяин этих благословенных апартаментов – сам достопочтенный Крыса со своими... вонючими крысятами.
Худощавому, подтянутому и даже изящному Крысе было ненамного больше, чем покойному Вороньему Глазу, но взгляд у него был другой, в нём сквозили холод и пустота. Но не пустота зомби – высохший колодец в пустыне, – а пустота бездонного болота (Кругом болото! Одно болото! И нет, НЕТ НИЧЕГО ИНОГО!!!). Было абсолютно ясно, что смерть для этого человека столь банальная вещь, что он уже заранее считает всех вокруг покойниками. Возможно, и себя тоже.
– Это, что ли, ваш хваленый дважды рождённый? – равнодушно поинтересовался Крыса, ни к кому конкретно не обращаясь.
Три холуя, подошедшие вместе с ним, на голову выше и вдвое шире своего хозяина, синхронно сказали «да!». Были они бритыми, узколобыми, но выглядели сытыми и чистыми, им явно не приходилось ползать на брюхе по болоту, попадать под воздействие кислотных осадков и жрать подстреленное воронье.
Крыса вперил взгляд своих рыбьих глаз Мессеру куда-то в переносицу, и тот почти физически ощутил, как это подобие Контролера неспешно роется в его мозгу.
– У меня к тебе есть деловое предложение.
– Я на пустой желудок не люблю говорить о делах, – несмотря на внутренний дискомфорт, почти спокойно ответил Мессер.
У Крысы в глазах промелькнул блеск интереса, он явно не привык, что ему перечат.
– Ты хоть знаешь, с кем разговариваешь? – встрял в разговор один из холуев.
Крыса предостерегающе поднял руку:
– Хорошо, я буду ждать тебя... скажем через час, тебя это устроит?
Он улыбнулся, что было больше похоже на оскал, и, не ожидая ответа, развернулся и пошел обратно. Холуи потрусили следом.
– Напрасно ты с ним так, – задумчиво покачал головой Одинокий Волк. – Он – Крыса-5-й, но в отличие от предыдущих держится на этом месте уже более полугода. А желающих на его место, как ты сам понимаешь, достаточно. Но мало того, он организовал бесперебойную поставку продуктов и боеприпасов...
– Ладно, давай лучше проверим, насколько бесперебойны эти поставки и какие там продукты, – перебил его Мессер («...За работу, да ещё за такую, в наше время надо держаться зубами. За все, что еще осталось, надо держаться зубами. Кроме... прошлого... Откуда это? Я уже так думал когда-то?!»), – а, кстати, откуда поставки-то?
– Какая разница? – удивился Одинокий волк.
«Ну да, – Мессер вздохнул, он уже почти смирился с мыслью о том, что не только у него одного нелады с памятью. Похоже, что у всех обитателей Зоны помять была тщательно прополота, и из неё тщательно были удалены все «сорняки», мешающие функционировать в заданной среде. Все жители Зоны напоминали персонажей компьютерных игр, с жестко заданным диапазоном свободы воли, мыслей и желаний. С ограниченным набором тщательно подобранных «скриптов», заранее заготовленных конструкций, определяющих реакцию персонажей на заданные ситуации. А если, не приведи Господь, возникнет нештатная?
– А в поставки входит хоть какая-нибудь выпивка? – спросил он, решив временно отложить все остальные вопросы до лучших времен.
– Ну конечно! – воскликнул Одинокий Волк с явным облегчением.
– ...не может быть, чтобы ты не имел никакого отношения к Стрелку. Его многие знали, и даже Крыса побаивался, – Одинокий Волк порозовел от выпитого, но не утратил настороженности. — А вот тебя, странно, кого я ни спрашивал, никто не помнит. А ведь такого не может быть – грузовики смерти идут из самой глубины Зоны – значит, ты там был, а пройти туда незамеченным... Что-то тут не так! Не мог же ты изначально... прийти с севера.
– Может быть, и был, может, не был, – вяло согласился Мессер, он почему-то припомнил шрамы у себя на теле, он явно был знаком с Зоной ранее, но сейчас его больше интересовало здешнее мироустройство, а не детали собственной биографии. Может, Зона и на него наложила отпечаток, деформировав сознание и интересы, а может, тому способствовала обильная еда и не такое уж отвратительное, как можно было ожидать, питье. «Может, мы все жертвы какого-то эксперимента... может, нам всем намеренно промыли мозги, кому в большей степени, кому в меньшей...»
Мимо проковылял Хмырь, упорно глядя себе под ноги, он лишь мельком зыркнул на Мессера и тотчас отвернулся, но в момент, когда их взгляды соприкоснулись, Мессер почувствовал: словно какой-то разряд электричества проскочил между ними.
(...Город не был мертвым, он был просто... одиноким, как и Зомби...
...порой казалось, что Город существует только тогда, когда есть... Зомби...)
– Стрелок много воды набаламутил; говорят, что он ушел на север... – Одинокий Волк отхлебнул глоток из своего стакана и совершенно непоследовательно спросил: – А правда, здесь неплохая кухня? Крыса нанял двух парней, не этих «узколобых», а...
– Скажи, Волк, тебе нравится жить в Зоне?
– Что?
– Я неясно сформулировал свой вопрос?
– Ну, видишь ли, – Одинокий Волк выглядел растерянным, но не удивлённым, – конечно, наша жизнь здесь, с одной стороны, несколько... своеобразна, а с другой... однообразна, но есть два нюанса.
– Какие?
– Во-первых, неизвестно, что творится в других местах...
«И, как ни странно, вас это совершенно не интересует», – подумал Мессер.
– А во-вторых, – Волк запнулся, неожиданно оглянулся по сторонам и, понизив голос почти до шепота, добавил: – Есть ещё такая штука... Чёрный Монолит.
12. Level 6. (Продолжение). Крыса.
Мессер в сопровождении двух охранников спускался воистину крысиными ходами на нижние горизонты, где, очевидно, было логово хозяина с глазами прирождённого убийцы. Говорить с узколобыми не было ни желания, ни смысла, чело у них не было отмечено ни интеллектом, ни даже разумом в зачаточном состоянии, разве что инстинктами. К тому же Мессер пытался переварить ту информацию, что ему поведал Одинокий Волк.
«Может, в этом как раз кроется причина моего появления здесь», – Мессер улыбнулся. Уж больно всё это выглядело фантастичным.
– Чего скалишься? – проворчал один из костоломов.
– Вовремя выпить и к месту закусить, разве это не счастье?
– Чего?
– Когда мы уже придём на место? — вздохнул Мессер.
Неожиданно один из костоломов хмыкнул и подмигнул второму:
– А клиент-то так и норовит поскорей расстаться со своей уникальной головой. Видать, даже он не чувствует от неё никакой пользы. И не хрена у него за душой нет, кроме этой самой уникальности.
Крыса ждал, развалясь в кресле, его логово было обставлено скромно, но со вкусом. Огромный полиэкран почти полностью занимал одну из стен.
«Значит, телекамеры функционируют исправно», – усмехнулся Мессер.
– Оставьте нас вдвоём, – сказал Крыса.
Охранники недоуменно переглянулись.
– Мне что, придется повторять? – чуть повысил голос Крыса.
Охранники явно неохотно покинули комнату. Крыса встал, запер двери, вернулся в кресло и равнодушно буркнул:
– Они думают, я не знаю, что их ко мне приставили вояки.
«С чего это он такой откровенный со мной? Обычно это бывает, если человеку доверяют, что было бы абсурдом в данной ситуации. Или если точно знают, что дни собеседника сочтены, но тут, я думаю, он слегка просчитался...»
– Ты думаешь: чего это он разоткровенничался, – Крыса усмехнулся.
«Чёрт, мысли он читает, что ли?!»
– И мыслей я не читаю... Почти, – Крыса вперил взгляд своих водянистых глаз Мессеру в переносицу и неожиданно спросил:
– Ты знаешь легенду о Чёрном монолите?
– Нет.
– Не лги!
– Ну, можно сказать, что почти ничего не знаю. И... не верю.
– А никто и не нуждается в твоей вере. Я и сам... не верю. Почти.
– А в чём ты тогда нуждаешься?
– Молодец! – опять оскалился Крыса, – сообразительный. Я действительно нуждаюсь. В тебе.
– А я в тебе – нет.
– Не хами.
– Хорошо. Будем считать, что я внимательно слушаю... пока.
– Вот так-то лучше. Садись, – благосклонно кивнул Крыса. – Так вот, о Чёрном Монолите...
...Черный Монолит. А вокруг него те, кто приходил к нему ранее...
Звучало это фантастично. Мессер не поверил Одинокому Волку, не верил он сейчас и Крысе. Оказывается, все кругом знали, что на территории Зоны есть целый ряд некогда секретных лабораторий. Когда их построили и для каких целей, естественно, никого не интересовало. Часть из них, пока функционировала, занималась мутациями, благо почва была благодатная. Когда-то на энергетическом сердце Зоны, атомной станции, произошла авария, выброс радиоактивных веществ загрязнил достаточно большую территорию. Был возведён Саркофаг, под многометровой толщей бетона была похоронена основная масса радиоактивных веществ. А в радиусе 30 километров вокруг территория стала Зоной. Но были на территории Зоны и другие лаборатории, возникшие, очевидно, задолго до катастрофы. Более того, кто-то где-то находил отдельные документы, по которым можно было предположить, что авария и была следствием каких-то таинственных экспериментов. Где и кто видел такие документы, доподлинно известно не было. Но слухи были упорными. Слухам невозможно было заткнуть рот, как бедняге Гоплиту, слухи невозможно было изъять из обращения с помощью удачной военной операции или с помощью таких групп, как «Долг», тщательно собиравших и уничтожавших бумажную информацию – в последнее время уже просто по инерции.
И одним из таких слухов была легенда о Чёрном монолите.
В одном из залов покинутой АС якобы существовало такое устройство, которое исполняло желания. Материализовало самые подспудные чаянья. Под эту сказку даже был подведен некий почти научный фундамент. Мол, непонятный прибор, изначально связанный с какими-то эзотерически-экстрасенсорными штучками, под воздействием неизвестных процессов, протекающих в саркофаге, приобрел совершенно новые свойства, связанные с преобразованием времени в пространство... а может, и наоборот.
Мессер покачал головой. Нет, он не верил в эти сказки. Само устройство, может, и существовало, и даже как-то функционировало, но при чем тут желания? Ерунда это все!
К тому же это никак не могло быть связано с ним самим, а значит, было не существенным. Или могло? Мессер посмотрел в глаза Крысы и тихо спросил:
– Чего ты хочешь от меня? Чтобы я пошел и загадал за тебя желание?
– Я бы мог играть с тобой в прятки, но у меня нет желания. Я имею в виду – играть в прятки, а желаний для монолита у меня хоть отбавляй. То, что я о тебе слышал, вынуждает меня играть с открытыми картами. На пути к монолиту находятся три устройства, некие РД. Сталкеры говорят, что от их действия «закипают» мозги.
– Ты думаешь, что мои мозги более огнеупорные?
– Не ёрничай. Если правда, что ты дважды рожденный, то ты был по ту сторону барьера, который образуют РД.
– Даже если я там был, я ничего не помню об этом. Но неужели я единственный, кто там побывал? Вон Хмырь...
– Может, были и другие. Говорят, там был Стрелок, только его уже довольно давно никто не видел.
– Это ты его отправил к станции, – внезапно сказал Мессер.
Крыса ухмыльнулся:
– Я лишь подсказал, как можно попытаться это сделать.
– Ну и как?
– Для начала я бы на твоем месте наведался в один из лагерей ученых. Ну, хотя бы в районе озер. Они...
Внезапно раздался зуммер. Крыса щелкнул тумблером селектора, стоящего на столе.
– К вам посетитель.
– Кто?
– Третий.
Крыса вздрогнул, выключил селектор и глухо произнес:
– Тебе лучше уйти. Нет, не через эту дверь, я проведу тебя чёрным ходом. В твоих интересах не встречаться с этим человеком.
«Что-то уж слишком явно он печётся о моих интересах», – подумал Мессер. Он не верил Крысе ни на йоту!
Когда за Мессером закрылась дверь потайного хода, Крыса вновь расположился за столом и щелкнул тумблером селектора:
– Пусть войдёт.
Дверь распахнулась, и в комнату вошёл человек в плаще с капюшоном:
– Здравствуй, Крыса. Решил провернуть свои делишки у меня за спиной?
– Здравствуйте, майор. Я действовал исключительно по вашей инструкции.
13. Level 7. Путь в лагерь ученых.
На выходе из подземного коридора Мессера ждал Одинокий Волк.
– Ты за мной следил, – Мессер не удивился, он ожидал этого.
– Ну, не только Крыса обладает широкими возможностями.
– На кого ты работаешь?
– Ни на кого. Недаром меня прозвали Одиноким Волком. Я просто хотел тебя предупредить: не верь Крысе.
– А кому я должен верить, тебе?
– Сам решай, – Одинокий Волк улыбнулся. – Крыса тебя продаст и перепродаст, но сначала использует.
– А ты?
– Я хотел бы помочь тебе.
– Во имя чего?
Одинокий Волк пристально посмотрел на Мессера и тихо сказал:
– Мне почему-то кажется, что ты бы мог что-то изменить в нашем мире.
Мессер вздрогнул, он вдруг почувствовал, что когда-то давно в другой жизни, которую он помнил еще меньше, чем жизнь в Зоне...
(...у него на текущий момент было всё, а то, чего не было, ему бы принесли, стоило шевельнуть лишь пальцем... И тем не менее периодически накатывали глухие приступы беспричинной тоски. Тогда все вокруг начинало казаться глупым и бессмысленным...)
...у него уже была сходная ситуация, но, судя по данному моменту, он не смог ею воспользоваться в должной мере. Где-то на границе поля зрения... Неужели судьба к нему столь благосклонна, что вновь собирается предоставить шанс? С чего бы она стала такой расточительной?
– Для того, чтобы что-то менять, надо сначала представлять, что же происходит на самом деле, – мрачно буркнул Мессер. – Да и вроде бы до недавнего времени тебя всё устраивало. Несмотря на нюансы.
Конечно, он чуть-чуть кривил душой. В отличие от первых дней своего пребывания здесь (которые, как теперь выяснялось, были как минимум «вторые», у него, «дважды рождённого»), теперь в сознании существовала некая почти целостная картина. Точнее, она существовала и ранее, но он, наконец, стал её понимать. Но вот соответствовало ли его понимание действительному положению вещей, это ещё вопрос! Вся эта прорва лабораторий, функционирующих устройств, группировок и кланов, сосредоточенных на столь малой территории, не говоря уже о разнообразии монстров... все это рождало смутные ассоциации с... полигоном. Возможно, Зона и была полигоном, но только каким-то слегка нарочитым, словно гигантская компьютерная игра. И чем дальше, тем сильнее Мессору хотелось узнать, кто же нажимает на клавиши.
– Многие сталкеры пытались проскочить мимо установок РД, – тихо сказал Одинокий Волк. – Некоторые, говорят, проскочили. Но никто их с тех пор не видел. Ты первый, не считая зомби, кому удалось прокатиться в грузовиках смерти почти без видимого ущерба. Кстати, о зомби – в округе появилось несколько, они ищут тебя.
– Пусть ищут, они и так достаточно обделены, чтобы лишать их этого последнего удовольствия, – пробурчал Мессер, глядя вдаль. Погода портилась, начинался изнуряющий северный ветер со сторона АС. В воздухе чувствовалось приближение момента выброса.
– Многие будут стараться упасть тебе на хвост, когда ты двинешься к станции, Крыса в первую очередь. Чёрный монолит чем-то сродни нефти и алмазам: где он, там алчность, предательство и смерть. Людей даже не пугает то, что говорят: будто он исполняет лишь подспудные, самые заветные мечтания. А разве нас, живущих в таких условиях, нельзя заподозрить, например, в подспудном желании... самоуничтожения?
– Бог с ней, с этой философией. Пока не начался выброс, я должен идти!
(...не мешкая, идти до следующего ближайшего укрытия, чтобы рационально использовать непродолжительную, периодически предоставляемую господствующими в этих краях ветрами передышку.
Пару раз ветер уже заставал его на открытом пространстве. Удовольствие, чего греха таить, ниже среднего... Одно ребро так и срослось с тех пор неправильно. Не ломать же его теперь снова!
Он шел быстро, стараясь не смотреть вперед и не загадывать заранее: подвернется ли впереди надежное укрытие...
Однажды он просидел в какой-то трубе целых пять дней и понял, что если на шестой у него не хватит мужества уйти, эта труба станет его могилой. Но он ушел... Вот тогда-то его первый раз и прихватил ветер, и ребро он сломал именно тогда...
Но в следующий период затишья он все же встал и пошёл вперёд...
И шёл, пока не свалился...
А в следующий период снова встал и снова пошёл вперёд. А когда опять упал, то полз, пока не потерял сознание...)
– Возьми мою винтовку, – Одинокий Волк протянул Мессеру оружие, – она уже однажды спасла тебе жизнь. Авось, не последний!
Одинокий Волк долго смотрел вслед удаляющемуся на север Мессеру, а потом достал свой миникомп и вышел на связь.
Мессер первым делом решил пополнить запас всяких полезных штучек, называемых артефактами. Теперь-то он точно знал, что изначально это были самые привычные в обиходе вещи, приобретшие неожиданные свойства или совершенно непривычный вид. Большинство людей в Зоне принимало их как данность, умело извлекая выгоду и совершенно не интересуясь той силой, которая привела к этой удивительной трансформации. Конечно, можно было продать все добытые в логове «Убийц» бумаги Крысе и запастись чем нужно ещё на базе, но у Мессера почему-то не поднялась на это рука. У него оставались продуктовые запасы Вороньего Глаза, была винтовка Одинокого Волка и револьвер. Что ещё надо для «нормальной» жизни в Зоне? Только толика артефактов и везения.
Дорога на север пролегала по территории какого-то промышленного комплекса. Человек, попадавший сюда, чувствовал себя чужим этой загадочной жизни, словно вокруг простиралась чудовищная пищеварительная система. Самое удивительное, что и теперь большая часть механизмов и автоматов продолжала функционировать. Комплекс не только не был лишен подачи энергии, но даже казалось, что он особенно активизировался. Хотя, возможно, это впечатление усиливалось отсутствием людей. При этом нельзя было сказать, что на территории комплекса не было живых существ. Пожалуй, никогда и нигде прежде Мессер не встречал такого обилия различных уродов. Местные твари были явно более приспособлены для обитания именно в этих металло-каменных джунглях и на открытом пространстве просто бы не выжили. Они ловко сновали по винтовым металлическим лестницам, скользили по металлическим тросам. Похоже, часть из них и питалась продукцией, производимой автоматами. И вообще основным в их жизни было жрать и спариваться.
Невольно складывалось впечатление, что весь этот комплекс изначально существовал лишь для того, чтобы проверить его, Мессера, реакции, словно это полоса препятствий, которую он (ощущение усиливали глазки телекамер, растыканных в самых неожиданных местах) должен пройти, чтобы... что? Выявить свою суть? Получить приз? Да разве жизнь организована для того, чтобы он в ней жил, разве это не самостоятельный процесс, к которому можно лишь приспособиться? Или всё же в нём возможно что-то изменить?
Так. Опять он начинает сползать в философские топи. А они до сих пор ничего хорошего ему не приносили. Лучше сосредоточиться на прохождении маршрута, пока одна из тварей одним движением челюстей не внесла ясность во все вопросы сразу. Да и признаки надвигающегося выброса становятся всё явственней – вон и уроды активизировались, как перед землетрясением. Надо отыскать надежное убежище, забаррикадироваться и переждать.
В каком-то особнячке, очевидно, выполнявшем ранее административные функции, Мессер отыскал более-менее приемлемое помещение. С бронированной дверью (наверное, здесь раньше была бухгалтерия) и даже с остатками мебели. Он придвинул к двери шкаф, подпёр его колченогим письменным столом, сел на пол, винтовку пристроил на коленях и попытался уснуть…
...бесконечные тоннели, ни капли света, сладострастные вздохи и безумно весёлый хохот во тьме...
...словно зверь, он чисто инстинктивно находил дорогу в полной темноте, чувство голода уступило место чувству страха, тоже животному, нутряному...
...потом он упал и какое-то время полз...
...он блуждает странными и запутанными лабиринтами, стены в которых податливо-тёплые, осклизлые на ощупь, словно живые…
...дикий крик!..
Когда он пришёл в себя, то долго не мог сообразить, слышал он этот вопль наяву или... Как всегда после выброса, он патологически хотел есть. Мессер достал из вещмешка консервы и стал отрешенно жевать, стараясь ни о чем не думать.
Когда он разобрал баррикаду и вышел из комнаты, то обнаружил под дверью труп одного из телохранителей Крысы. (Значит, вопль ему не примерещился, а остальное?). Точнее, то, что от него осталось. Да, это тебе не в бункере сидеть, поигрывая бицепсами. Интересно, Крыса имеет доступ к здешним видеокамерам, видел он смерть своего выкормыша и что при этом чувствовал? И где сейчас его «брат-близнец»? Мессер внимательно оглядел следы, его больше волновало то, что так отделало «крысеныша»? Скорей всего это была Плоть. Хотя обычно она довольствовалась обыкновенными крысами. Очевидно, выброс сделал ее особо активной. Ирония судьбы: «крысеныш», приспешник Крысы, погиб от зубов пожирателя крыс.
Но в данный момент выброс был Мессеру на руку. После выброса образовывались новые аномалии. Локальные изменения гравитации, мобильные области экстремальных термических катаклизмов и ещё черт знает что! А где аномалии, там появлялись и артефакты. В первую очередь Мессера интересовал студень, чёрные булавки и, если повезёт, чье-нибудь оружие или боеприпасы, подвергнувшиеся воздействию аномалий. В таких случаях оружие приобретало особо разрушительные свойства.
Сложнее всего обстояло дело со студнем. Он скапливался в подвалах, а подвалы были излюбленным местом обитания всякой нечисти. Полтергейст, слепые псы и кабаны-мутанты, обитатели открытых пространств, были милыми зверушками по сравнению с тем, что обитало в подвалах. К тому же сам студень был штукой коварной. Порой казалось, что это тоже живое образование, так и норовящее тебя сожрать.
В планы Мессера не входили встречи с другими сталкерами, поэтому он не включал свой миникомп и старался избегать лишней стрельбы. Один раз издали он увидел группу военных . Мессер, не покидая укрытия, понаблюдал за их действиями. Это была хорошо спланированная операция зачистки. Вояки появились внезапно, растянулись цепью, охватив определенный участок, потом на некоторое время пропали из виду, затерявшись среди заводского оборудования, а когда вновь оказались в поле зрения, то стало понятно, что они отловили двух сталкеров. Одного тут же «шлёпнули» на месте, а второго поволокли за собой. Исчезли они так же внезапно: вот они были, и вот их уже нет. Лишь труп сталкера молчаливым укором свидетельствовал о том, что Мессеру это не привиделось. Был ли среди них старый знакомец-майор, Мессер с такого расстояния определить не смог, даже с помощью оптического прицела винтовки Одинокого Волка.
«Интересно, как они их засекли, – подумал Мессер, – по выходу на связь через миникомп, или телекамеры это их собственность? Но тогда почему они не обнаружили меня? Или у них со мной связаны какие-то иные планы? И они со мной играют...»
И тут страшный удар обрушился на голову Мессера.
14. Level 8. Клан «Грех».
«Господи, да они же сумасшедшие!» – при виде распятия в углу его невольно прошибла дрожь. Сначала ему показалось, что на кресте висит костюм сталкера или на худой конец муляж, но когда пламя костра чуть ярче высветило фигуру на кресте, Мессер ясно увидел, что это мумифицировавшиеся останки человека, именно сталкера, а не зомби (теперь он легко мог их различать по едва уловимым признакам, которые словесно не смог бы сформулировать). Над ним на стене размашисто было начертано одно слово «Грех». И похоже, что надпись была сделана кровью.
(...Кровь на стенах!!! Что это?! Иллюзия или кошмарное продолжение конкретной действительности? Распятый человек и... пустота...)
Вокруг костра сидело человек шесть, среди них выделялся один болезненно бледный, весь закутанный в чёрную мантию. Этот держал в руках человеческий череп со спиленной теменной частью и отхлёбывал оттуда какой-то напиток. Глаза, в которых метался отблеск костра, были чёрными, застывшими и пугающими, как глазные впадины у черепа, который вожак держал в руках.
«Это же надо было так влипнуть», – мрачно думал Мессер, окидывая взглядом окружающую обстановку. Огромное помещение напоминало ангар, приспособленный под музей этнографии. Черепа, уложенные аккуратной пирамидой, голова псевдогиганта в огромной стеклянной посудине, ожерелье из собачьих зубов на стене, рядом низка иссохших крысиных трупиков. И странный, не вяжущейся с окружающей обстановкой предмет – огромный сейф. Всё это в неверном свете костра, зажжённого прямо посреди помещения. Собственный череп напоминал Мессеру только что треснутый колокол – ещё гудел, но уже фальшивил. Как его сюда доставили, он не знал – он пришёл в себя уже здесь, когда его с ног до головы окатили холодной водой и поставили перед костром.
Вожак покачнулся и плеснул остатки жидкости из своего страшного кубка прямо в огонь. Удушливый сладковато-терпкий запах дурманил мозг. И тут все запели... скорее, завыли, и было в этом вое столько тоски...
Мессер почувствовал, как у него подогнулись колени, и он мешком осел на заплеванный грязный пол.
Все остальное он воспринимал, словно в тумане.
Кажется, они танцевали вокруг костра, периодически плеща в огонь какую-то жидкость, дурманящие испарения которой делали волю податливой, как размякший пластилин.
В общем, когда выступление местного фольклорного ансамбля подошло к концу, Мессер был готов уже ко всему. По самым оптимистическим прогнозам они должны были его освежевать и съесть. Но этого почему-то не произошло. Вожак внезапно поднял руку, увешанную браслетом из зубов, подозрительно смахивающих на человечьи, и воцарилась тишина.
– Ты избранный, – тихим голосом произнёс вожак. – Второе воплощение Великого Кри.
«Я это свой собственной шкурой чувствую, – подумал Мессер, прикидывая, как подороже продать свою жизнь, которая пока не надоела до такой степени, чтобы за здорово живешь дать себя сожрать этим...
– Ты дважды рожденный, – гнул своё вожак, и Мессер начал подозревать, что жрать его не будут. По крайней мере, пока.
Трудно сказать, чем стал Мессер для членов клана «Грех». То ли фетишем, то ли идолом, то ли игрушкой. Его приковали наручниками рядом с мумией распятого сталкера (уж не Стрелок ли нашел здесь своёе последнее пристанище? а может, Журналист?). Но кормили хорошо, и вообще отношение было терпимым. Друг друга они именовали серыми братьями, но любая попытка заговорить с кем-либо из них вызывала неадекватную реакцию. В такие моменты на Мессера смотрели как на бронзовую статую, которая внезапно решила высказать всё, над чем она успела поразмыслить за последние пару тысяч лет. У Мессера периодически закрадывалось подозрение, что его откармливают, чтобы съесть! Или через глазницы высосать мозг «дважды рожденного» – с этих станется! Чтобы прибщиться, таким образом к его неординарной сути. И он с ужасом сознавал, что однажды уже проходил через нечто подобное!
(...три раза в день перед его клеткой возникала молчаливая нагая фигура с очередной миской. Она просовывала ее в узкую щель в сетке над полом и так же молча забирала пустую посуду и полную парашу...
...на исходе четвертой недели он отупел настолько, что стал забывать отдельные слова. И наоборот, если он помнил какое-нибудь слово, то зачастую уже не мог вспомнить, что оно означает...)
«Ну, Крыса, я тебе запомню это надолго!» – Мессер был почти уверен, что это подручные Крысы навели на него членов клана Грех. Хотя это могло быть частью и чьего-то ещё хитроумного плана... или просто одним из шагов... эксперимента.
У него отобрали всё, нечего было и мечтать о свободе. Оставалось смириться.
Смириться? Да кто они, в конце концов, такие, чтобы он – дважды рожденный, черт возьми!.. был всего лишь кандидатом на распятие под сводящий с ума аккомпанемент их песен и плясок.
И опять же смутное чувство, что всё это уже было с ним когда-то. А раз было, значит, он тогда нашел выход.
Значит, найдёт и сейчас.
Помощь пришла извне. Логово было атаковано группой сталкеров. Скорей всего, это была группа «Чистое небо». Мессер слышал о них, они были одержимы поисками «лекарств» от язв Зоны. Многие сталкеры были им благодарны. Используя их знания, действительно, можно было избегнуть некоторых неприятностей, а также более-менее удачно зализать полученные раны, когда неприятности оказались неизбежными. Только... разве можно лечить, не зная причин зла?
Вот и в данном случае – излишний оптимизм и слабая осведомленность их подвели. Мессер не видел хода сражения, но хорошо мог себе представить по звукам доносящимся снаружи: клан «Грех» явно одерживал верх, постепенно оттесняя поклонников «терапии».
Тут нужна была, как минимум, хирургия, если только уже не реанимация!
Кстати, о реанимации и покойниках. Мессер внимательно посмотрел на останки распятого сталкера, а потом лихорадочно принялся его обыскивать. Благо в помещении они с мумией остались наедине, и никто им, наконец, не пел, не плясал и не мог помешать.
И он был вознаграждён! В одном из многочисленных карманов комбинезона покойника Мессер обнаружил отличный складной нож со множеством лезвий, пилок, напильников, отверток и ещё массой самых различных хитроумных приспособлений. Дело оставалось за малым – открыть наручники, пока не начали возвращаться торжествующие победители.
Ему опять повезло. Ему пока постоянно везло. Это настораживало, но задумываться не было времени. Наручники лязгнули и раскрылись. Потирая запястья, Мессер поспешил к дверям и осторожно выглянул наружу. Его логические построения оправдались в самом худшем смысле этого слова. Члены клана «Грех» равнодушно и методично добивали оставшихся в живых «терапевтов». Может, хозяева ангара и были полузомби, уступавшие в тактических соображениях противнику, но они явно имели звериное чутье и не менее звериную способность выживать и убивать любого, кто на эту жизнь покушается.
Мессер дождался, когда один из полузомби направился к ангару. Нужно было действовать быстро и решительно. Терапевтические методы давно пора было сменить на хирургию. Гниющую ткань надо удалять, не дожидаясь гангрены!
Дальше Мессер действовал, как автомат; возможно и этими навыками он владел в своём прошлом, которое наведывалась во снах и кошмарах. Пропустив противника внутрь, Мессер поступил так же, как поступили с ним самим, – то есть из всех сил огрел по затылку. Затем оттащил бесчувственное тело к распятию (всё же что-то есть в этом символе!) и приковал вместо себя. Чтобы с первого взгляда подмена не была заметна, прикрыл тело тряпьём. Затем, выбрав самый дальний угол ангара, спрятался среди ящиков и стал ждать. Пусть победители соберутся все вместе, а там мы ещё посмотрим, на чьей улице сегодня праздник. Он повертел в руках оружие, отобранное у своего невольного последователя, занявшего почётное место под распятием. Какой-то модифицированный огнемёт – как и все средства уничтожения, имевший один и тот же принцип функционирования: дави на гашетку, и смерть сама решит, к кому идти первому.
И звёздный час Мессера (псевдовоплощения Великого Кри) настал. Когда члены клана собрались подле распятия и прикованного лже-дваждырожденного, чтобы сплясать очередной безумный танец, Мессер вышел из своего укрытия…
Он носился по ангару, сея смерть, палец, сведенный судорогой, давил и давил на гашетку. Мессер стрелял и стрелял, неудержимо, словно его рвало этими огненными плевками…
А в голове назойливым фоном звучал нескончаемый рефрен:
– Бежать! Бежать! Бежать!
«Но ведь я и так бегу, – подумал Мессер, — я всё время бегу. Суть моего существования воплотилась в этом беге...»
– Бежать отсюда!!! Прочь! Прочь!!! Пока не поздно!!!
«Господи, похоже, я начинаю сходить с ума…» – Мессер, словно назло инородному голосу в своей голове, замер, прекратив беспорядочно палить во все стороны.
В воцарившейся тишине стало отчетливо слышно, как потрескивают тлеющие кровавые ошметки, укрывшие в огромном зале всю поверхность пола.
– На этот раз ты выжил, – чужой голос в голове Мессера был спокоен.
Мессер посмотрел вокруг, на дело рук своих, и ужаснулся содеянному.
Великий Кри слишком жестоко и безжалостно покарал своих заблудших братьев...
15. Level 9. Лагерь ученых.
Мессер долго смотрел в глаза мёртвого вожака. Фактически в них не было радужки – один огромный зрачок. Наверняка члены клана уже были мутантами; возможно, они представляли новое поколение Зоны. Мессер обыскал карманы комбинезона вожака, но ключа от сейфа не нашел. В щели распахнутого ворота на шее вожака виднелись бусы из нанизанных на медную проволоку крысиных черепов. Повинуясь интуиции, Мессер вытащил бусы из-за пазухи покойника. Так и есть: место кулона занимал ключ, тоже имевший форму креста.
Мессер открыл сейф и ахнул: чего здесь только не было! Папки с бумагами, низка сушеных человеческих пальцев, банка с заспиртованным глазом кабана-мутанта, несколько миникомпов, граната-лимонка, банки консервов.
Мессер спешно начал набивать вещмешок повместительней, засовывая без разбора боеприпасы, папки, какие-то странные штуковины, назначение которых он собирался выяснить позже, как и содержимое бумаг. Среди обугленных трупов он чувствовал себя неуютно. Один ящик оказался набитым армейскими комбинезонами. Мессер выбрал один посвежей и переоделся. О том, что это могло быть снято с трупа, думать не хотелось. Довершила экипировку винтовка с оптическим прицелом – подарок Одинокого волка. По привычке захватил миникомп, хотя к пользованию им относился скептически. Уж больно это напоминало буек в открытом море, к которому могут поспешить как спасатели, так и хищники.
Он успел не только покинуть помещение ангара, но и продвинуться далеко на север, когда по встревоженному воронью Мессер определил, что к ангару движется какой-то отряд – один человек не мог быть причиной такой паники.
Это были сталкеры, человек восемь, они явно не принадлежали ни клану «Грех», ни группе «Чистое небо». По сдержанной манере поведения и спокойным лицам, хорошо различимым в окуляр оптического прицела, Мессер пришел к выводу, что это члены клана «Убийц». Значит, та часть, что полегла под огнем вояк, была не единственной. Интересно, куда это они так спешат? Может, у них есть своя агентура, хотя бы среди посетителей бара «Сталкер»? Мессер горько усмехнулся. После того, как, разгромив гнездо клана «Грех», он «услышал» голос, Мессер был почти уверен, что за ним следят. То ли влияние Зоны, то ли само продвижение вглубь её теретории обострило скрытые или открыло новые информационные каналы. Хотя, конечно, существовала вероятность, что это всего лишь галлюцинации.
– Но я же «слышал» голос! – Мессер вздрогнул. Если он уже начинает вслух говорить сам с собой, то лучше пока временно воздержаться от окончательных выводов, а заодно и от попыток понять и увязать все факты.
Может, он попал под воздействие Контролера? Нет, он же чувствует себя свободным! Только... полупустым. Но пустота постепенно и неизбежно заполняется.
Продвигаясь дальше на север, Мессер был почти уверен, что наткнётся на один из лагерей ученых. Причем это должен быть не тот лагерь у Янтарного озера, в который ему советовал заглянуть Крыса. Может, всё было подстроено заранее: и операция вояк, преградившая путь; и нападение клана «Грех», и так кстати подтянувшийся к месту действия отряд «Убийц»? Возможно, Крыса хотел его именно уничтожить. Но тогда почему он не сделал этого ещё на своей базе, без помех и хитроумных запутанных построений. Боялся, что ему это даром с рук не сойдёт? Вон и группировка «Чистое небо» попыталась атаковать логово «Убийц». Какая-то сложная возня идёт вокруг него. Возможно, разобраться в ней всё же поможет забытое прошлое? Почему память отказывается вспоминать? Что это – последствие воздействия извне или внутренняя защитная реакция, когда травмированная психика старается вытеснить из сознания всё, связанное с травмой.
Мессер уже достаточно отдалился от ангара. Была, конечно, вероятность, что Убийцы, обнаружив разгром в логове, отправятся по его следам, но скорее всего они решат, что это дело рук группировки «Чистое небо» и что Мессер ушёл вместе с ними. Неужели все верят в эти дурацкие легенды о дваждырожденном? Неужели они связывают с ним такие надежды, что не останавливаются перед взаимоистреблением? Неужели им мало территории и того, что может дать Зона?
«Я ещё не нашел эти проклятые установки РД, – подумал Мессер, – а мозг уже на грани закипания!»
Нет, пожалуй, ему стоило передохнуть. Просто поспатпоспать. Не ожидать, что его каждую минуту могут принести в жертву, не ощущать холод наручников и собственное бессилие, а расслабиться и забыться с сознанием того, что, пока он свободен, всё зависит только от него самого. И при этом желательно не видеть никаких снов.
По иронии судьбы для того, чтобы поспать, Мессер вынужден был залезть на дерево и привязать себя к стволу. Это была издевка над свободой, но так было надёжней. Хотя беднягу Гоплита не смогли спасти ни его вера в миры драконов и героев, ни его гнездо. Тем не менее вероятность быть сожранным в таком положении была сведена к минимуму. А вот что касается снов...
...топот множества ног...
...ужас, в его мозгу почему-то возник образ электромясорубки, под чьи безжалостные лопасти угодило человеческое тело...
...явственно услышал хруст перемалываемых костей и не сразу сообразил, что этот звук исходит от мальчишки...
...не отрывая тощенькую задницу от пола, заморыш, не мигая, смотрел на него и скрипел...
...не сразу дошло, что паршивец смеется...
...отовсюду хлынули... мальчишки. Грязные, оборванные, с безумными злыми глазами, с руками, покрытые коростой, вооруженные кто баллончиками с краской, кто клавиатурой от компьютера, кто ножками от стульев и столов, а кто и вовсе непонятными предметами...
Мессер спал, привязанный к дереву, во сне он вздрагивал, лоб покрылся испариной, а по щеке катилась одинокая слеза.
Когда он через четыре часа проснулся, то чувствовал себя не отдохнувшим, а скорее переболевшим какой-то тяжёлой болезнью.
Трудно сказать, что ожидал он увидеть. Но явно его ожидания не совпадали с наблюдаемой действительностью. Небольшая площадка была тщательно расчищена, вокруг по периметру стояли какие-то странные устройства – то ли защитные, то ли сигнализация, а на самой площадке – несколько больших армейских палаток. А, собственно, что он ожидал увидеть? Стеклянный купол, под которым будут суетиться люди в белых халатах?
Подойдя ближе, Мессер увидел обугленные останки разных тварей, которых словно кто-то специально «обжаривал» вдоль периметра. Достав из кармана гайку, Мессер швырнул её в сторону палаток. Очевидно, хитромудрые устройства были комбинацией гравиконцентрата и «жарки», гаечка резко сменила траекторию полета и вспыхнула. Это ж до какой температуры она должна была разогреться? При этом весь процесс проистекал совершенно беззвучно, и из палаток так никто и не выглянул.
– Эй! Есть кто живой? – негромко окликнул Мессер, стараясь не породить случайную панику. Быть сгоряча поджаренным как-то не хотелось.
Из ближайшей палатки высунулась заспанная взлохмаченная физиономия.
«Интересно, – подумал Мессер, – а что бы сейчас было, если бы я ему всадил пулю в лоб?».
– Тебе чего? – поинтересовалась физиономия, позевывая, – спирту, что ли?
Это было настолько неожиданно, что Мессер на секунду опешил. Тут в недрах Зоны, где бродят жуткие монстры, где творятся странные и страшные вещи, гибнут люди, рождаются легенды – и такое... безумие банальности!
Мессеру вдруг захотелось рявкнуть во весь голос: «Как стоишь перед дваждырожденным?!»
Но порыв был сиюминутным и тут же прошёл.
– Подожди, я щас отключу охранную систему, – проворчал лохматый и исчез в палатке. Мессер судорожно вздохнул и попытался настроиться на предстоящий разговор.
Учёных в лагере оказалось всего трое. Пожилой, но подтянутый Профессор, толстый неопрятный Доцент и Лаборант, тот самый лохматый, что собирался всучить Мессеру спирт. Когда-то это был большой исследовательский лагерь, сюда прибывали добровольцы, доставляли оборудование, но постепенно о нем стали забывать. Сначала прекратился приток добровольцев – что-то там во внешнем мире стало давать сбои. Мессер было попытался уточнить, что же это за внешний мир такой, но у учёных это вызвало лишь раздражение: «о чём говорить, если тут в Зоне происходит такое... каждый нормальный учёный просто обязан находиться именно здесь!..» Было похоже, что их и раньше не сильно-то интересовало всё, что не попадало в сферу их профессиональных интересов, а здесь они просто забыли, что может существовать что-либо ещё, кроме их полевой лаборатории.
Потом совершенно прекратились какие-либо поставки. Лаборатория перешла на автономное существование. Молодые сотрудники постепенно стали уходить в другие места, кто-то вступал в какие-то кланы, кто-то сгинул в недрах Зоны, кто-то погиб, пытаясь раздобыть артефакт позаковыристей. Некоторые стали чем-то вроде легенды Зоны. Например, Безумный Доктор. Это был один из сотрудников лаборатории, но он словно бы стал частью Зоны. У него появились особенности, нормальному человеку не присущие. Нет, он не мутант в прямом смысле слова, но что-то такое особенное в нём... Говорят, что он может собирать покалеченных Зоной сталкеров буквально из кусочков. А то даже и одного из останков нескольких. А еще он якобы умеет общаться с зомби и даже возвращать их к нормальной жизни. Правда, говорят также, что делает он это крайне редко, поскольку считает, что зомби вовсе не хотят возвращаться к «нормальной» жизни.
Всё это радостно поведал Мессеру лохматый Лаборант, Доцент в это время чавкал консервами Мессера, (точнее, покойного Вороньего Глаза) и только изредка поддакивал. Профессор же вообще, не обращал на них внимания, он что-то разглядывал в микроскоп, время от времени радостно потирал руки, записывал что-то в тетрадь и периодически хихикал. У Мессера сложилось твёрдое убеждение, что у Профессора естественнонаучные знания потихоньку превозмогли обычный разум, то есть на данный момент он был уже попросту чокнутым.
Доцент доел тушенку, рыгнул, подмигнул Мессеру и объявил:
– Ну вот, теперь можно и поработать!
И Мессер окончательно пришел к выводу, что, кроме него, здесь в своем уме разве что Лаборант.
– А ещё к нам заглядывал парень по кличке Журналист, – ухмыльнулся Лаборант. – Он был одержим какой-то идеей международного заговора. Всё время бормотал про глобалистов, приплёл сюда каких-то детей...
– А про Стрелка не вспоминал? – осторожно поинтересовался Мессер.
– Со Стрелком это вообще отдельный разговор, – хмыкнул Лаборант. – Говорят, он не поладил с Рыцарями Зоны, и они его разделали под орех.
– Что еще за Рыцари Зоны? – встрепенулся Мессер.
– Говорят, есть такие, – покосившись на Доцента, прошептал Лаборант, – но толком ничего никто не знает. Вроде есть такой орден. Они пытаются поддерживать «статус кво». Их ещё называют Ангелами Зоны. И они охраняют центр, из которого осуществляется общее руководство всей жизнью в Зоне...
В принципе после клана «Грех» здесь был просто курорт. Хозяева хоть и внушали подозрение по части своего пребывания в здравом уме, но их безумие Мессеру было как-то ближе и родней. Может, в «прошлой» жизни он тоже был учёным?
Охранное устройство действовало безотказно. Мессер видел, как оно с легкостью справилось с кабаном-мутантом, решившим на полном ходу пройти сквозь палатки. Огромная туша взвилась в воздух, лопнула, и на землю упало уже с десяток хорошо прожаренных ошмётков. Доцент их тут же собрал, чем-то обработал и подал на ужин. На вкус это было не так уж плохо, несмотря на то, что отдельные части мутанта вызывали содрогание.
Мессер даже втянулся в их безумный ритм. Дрыхнуть до полудня, потом полдня точить лясы, а к ночи вдруг возгораться жаждой научной деятельности. Как оказалось, именно под руководством Доцента Лаборант собрал охранную систему. Мессер с удивлением узнал, что она спасает даже от автоматной очереди, так что его шальная мысль пальнуть в Лаборанта при их первой встрече ничем хорошим не кончилась бы для Мессера, а Лаборант ничем не рисковал, и вопрос его был резонным. Сталкеры часто наведывались сюда и обменивали артефакты именно на спирт.
Профессор был занят исследованиями в области геофакторов на психику (вот уж, воистину, лекарь, исцелись сам!). Зона была кладезем по части наличия таких факторов. Мало того, она порождала новые! Вот, например, Чёрный монолит.
– А что Чёрный монолит? – осторожно поинтересовался Мессер, аккуратно подцепляя ножом кусок жареного кабана.
– Нет, я конечно, убеждён, что это как раз и есть самый настоящий артефакт, – убеждённо изрек Профессор, – то есть то, чего нет. Но! В принципе, его существование не противоречит моей гипотезе о взаимодействии сложных геофакторов, в сумме обретающих совершенно новые свойства, которые практически невозможно предсказать по свойствам составляющих систему объектов... Лаборант, плесни-ка нам с Доцентом спиртика по глоточку!
Мессер не удержался и спросил:
– Вы верите в то, что монолит исполняет желания?
– Смотря как смотреть на этот вопрос, юноша, – Профессор хитро прищурился, – вот когда-то давно я работал в одном из известных институтов, занимающихся проблемами управления, у нас там была скромная лаборатория... Собственно говоря, что вы знаете о нашем восприятии информации из внешнего мира?
– Вы имеете в виде мир вне Зоны?
– Однако вы достаточно дремучи, молодой человек. Нет, под внешним миром я имею в виду мир вне человека, в отличие от его внутреннего мира. Хотя в некотором смысле это можно сравнить и с Зоной. Так вот, откуда у вас такая уверенность, что всё, что вы видите и чувствуете, происходит на самом деле, что ваше восприятие соответствует окружающей действительности, а не индуцировано этой самой окружающей действительностью? Плесните-ка мне ещё! Вот, например, зомби – как вы думаете, они видят мир таким же, как вы?
– Я думаю, нет, – неуверенно пробурчал Мессер.
– А как насчет счастья? Кто из вас счастливей? Кстати, тут недалеко есть городок, и там живут только зомби. А как насчет исполнения желаний? У кого система желаний и восприятие (я бы сказал, трактовка!) действительности находятся в более гармоничной взаимосвязи?
– Я... – Мессер запнулся, – я... не знаю.
– Ну вот, – улыбнулся Профессор, – вы потихоньку становитесь учёным. За это и выпьем! А вообще вам надо поговорить с Безумным Доктором. Тем более я слышал, что у вас, молодой человек, наличествуют кое-какие проблемы с памятью.
– А у вас? – не удержался Мессер.
Доцент, до этого в принципе не участвовавший в разговоре, а лишь налегавший на жареного кабана (Лаборант тоже благоговейно молчал, но по другой причине – просто боялся пролить спирт мимо алюминиевых кружек), довольно хрюкнул:
– Я же вам говорил, Профессор, что этот парень не так прост!
Лицо Профессора вдруг сморщилось и как-то постарело:
– Все мы в той или иной форме пытаемся забыть всё, что связано с сильными отрицательными эмоциями, стрессом... Иначе человек просто не выживет... в наших условиях. А если стресс велик... порою целые народы напрочь забывали свою историю... А может, это глобальные воздействия... геофакторов... или... глобалистов...
Профессор поник, а потом... захрапел.
– Сдал старик! – хмыкнул Лаборант.
– Цыц! – рявкнул Доцент, встал, подхватил Профессора на руки и унёс в другую палатку.
– Всё-таки уходишь, – Лаборант был искренне опечален. – Даже несмотря на то, что старик отказался дать тебе свои записи о цикличности Ветров безумия.
Мессер смотрел на север. Откуда-то оттуда периодически накатывала волна излучения, от которой у сталкеров «закипали мозги». Она обладала некой цикличностью. Если идти прямо на север, то непременно можно будет выйти к одному из источников излучения, а там... там видно будет. Небольшая гряда преграждала путь. Придется отклониться к западу... или всё же сначала заглянуть к Безумному Доктору на болота?
– Ты не обижайся на него, он практически всю свою жизнь провел здесь, в Зоне. Она для него как... – Лаборант запнулся, он не смог подыскать подходящего эпитета. У него у самого, наверное, вся жизнь прошла в Зоне. А с чем можно сравнить Зону, не выходя из Зоны? Только с Зоной.
– Я не обижаюсь. Тут вот у меня документы. Я прихватил их в логове клана «Грех». Может, вам сгодятся на что. Все, что мне надо знать, я уже и так знаю, а то, чего не хватает для полноты картины, в них всё равно нет. Отдай профессору. А мне пора.
– Может, хоть переночуешь... в последний раз?
– Пожалуй, – рассеянно кивнул Мессер. – А на рассвете...
Ночью ему спалось плохо. И, как всегда, снились сны...
...вдруг почувствовал себя участником какого-то жуткого эксперимента. И, как любому подопытному, ему не было дела до целей экспериментаторов.
У него в запасе оставалось единственное – бежать. Неважно, куда и зачем! Ведь пока он бежит, он живет. Но стоит оборвать этот изнуряющий бег – и там... темнота...
Проснулся он внезапно. Ему показалось, что он услышал знакомый звук. Он лежал с открытыми глазами и пытался припомнить, что это за звук.
В палатку вошли Доцент и Лаборант. В руках Доцент держал какие-то листки. Оба были бледными и какими-то осиротевшими.
– Что случилось? – Мессер сел.
– Ты должен уйти, – хрипло буркнул Доцент.
С чего бы такая стремительная перемена?
– Тут вот тебе... Профессор... оставил, – Доцент ткнул бумаги Мессеру в руки и отвернулся.
– Но что случилось?
– Ты должен уйти, – глухо повторил Доцент. – Там в бумагах... о Ветрах безумия. – Он немного помолчал, а потом зло прошипел: – И пусть эта информация для тебя окажется такой же убийственной, как твои папки для Профессора.
Не оглядываясь, Доцент вышел из палатки, и тут только до Мессера дошло, что знакомый звук, который его разбудил, был звуком выстрела.
– Понимаешь, – почти жалобно пробормотал Лаборант, – никто не ожидал, что твои бумаги на старика произведут такое впечатление... Он оставил записку: «Я вспомнил всё! Отдайте график цикличности Ветров безумия Мессеру. Он должен идти!» – внезапно Лаборант всхлипнул и тут же выкрикнул: – Ты должен идти!!!
И тоже вскочил из палатки.
– Прощай! – в спину ему спокойно сказал Мессер.
Мессер шагал на запад, он всё ещё не решил, куда именно пойдет. Пусть медленно пробуждающаяся память сама ведет его по лабиринтам в поисках... своего Минотавра.
16. Level 9. Первый город. Журналист.
Память выбрала город.
...Обнесённый огромным земляным валом, он, словно усталый озлобленный солдат, настороженно выглядывал из-за бруствера, готовый отразить любую внезапную атаку. Хотя, возможно, это впечатление было обманчивым и являлось всего лишь следствием тревожной окраски, приданной каждому предмету медленно оседающим за горизонт огромным тёмно-красным шаром. Умирающее солнце: этот эпитет сейчас казался более чем реалистическим.
Человек угрюмо поёжился. Он шел к этому Городу много дней. Путь был тяжким, и порой казалось, что цель не оправдывает затраченных сил и средств. Город, словно издеваясь, возникал где-то совсем рядом, в ненароком услышанной истории или даже фразе. Но тут же исчезал, стоило Человеку лишь повернуться лицом к человеку, вскользь упомянувшему о Городе. Город играл с ним в злые прятки по одному лишь ему известным правилам. Человеку порой начинало казаться, что никакого Города нет и никогда не было. Но он все шёл и шёл, словно пространство вокруг него позаимствовало характерную черту времени – необратимое поступательное движение, а самому Человеку в этой странной системе отводилась лишь роль точки отсчёта, мимо которой скользит и само время, и мир, обретший сюрреалистическую свободу перемещения.
И вот теперь он здесь. Позади остались дни и люди. Множество людей, с которыми Человека сводила дорога к Городу, занявшая такое количество дней, что Человек давно уже потерял им счёт и абсолютно не помнил того дня, когда он сделал первый шаг на выбранной дороге. И людей он тоже не помнил, по крайней мере, большинство. Лица перемешались, словно в калейдоскопе. Во встретившихся на более позднем этапе пути он смутно угадывал черты тех, с кем разминулся когда-то давно – ещё в самом начале. Потом пришло отчуждение. Людей, которых Человек встречал под конец путешествия, он уже не воспринимал, как объективную данность. Все смешалось: прошлое, настоящее, бывшее и придуманное; реальность и иллюзорный мир фантазии. Казалось, со временем должна была прийти ясность и более глубокое осознание происходящего. Но нет! Окружающий мир вдруг стал зыбким и непредсказуемым. Словно действительность и вправду являлась лишь проекцией его воспаленного воображения. Или все же это потускнели краски мира, и якобы незыблемые законы бытия утратили свою первоначальную жёсткость?
Все чаще и чаще Человек ловил себя на том, что время неравномерно. Что оно всего лишь функция его собственной жизнедеятельности. В один прекрасный момент он вдруг осознал, почему все попытки путешествий в прошлое до сих пор терпели фиаско. Прошлое – это мириады переплетённых хвостиков-щупалец у единого тела – человечества. До какого-то определённого времени любой хвостик, соответствующий клеточке в общем организме, растёт и удлиняется, но наступает момент, когда этот рост вступает в очередную своеобразную фазу. И рост этот становится подобен росту звезд, которые наращивают массу за счёт случайно притянутых более мелких образований – но, вдруг, происходит качественный скачок, и звезда становится чёрной дырой. Наступает коллапс! И теперь все попытки проникнуть в коллапсирующую реальность уже тщетны.
Человек поёжился. В конце концов, все эти экзистенциалистские штучки теперь не должны его волновать. Он дошел. Осталось лишь найти ворота в земляном валу или перебраться через него. Человек стряхнул оцепенение и двинулся вдоль вала, оставив за спиной огромный тёмно-красный шар, уже коснувшийся нижним краем земли.
Перед ним по земле быстро скользила длинная уродливая тень, неестественно заостренная – этакий "человек-копье". Человек мельком подумал, что сам стал похож на эту тень. Он так же остро был направлен в будущее, скользил, не зная преград. И в то же время сознавал, что движение это вынужденное, что он лишь тень каких-то неведомых процессов, которые гонят его сквозь пространство и время. А может, тень – это его, Человека, будущее? Вот оно прямое и почти бесконечное, вот оно чуть повернуто в сторону и стало короче. А вот оно уже жмётся к ногам...
Человек понял, что обошел Город по периметру до половины.
Неужели это произошло так быстро?
Солнце, которое теперь должно было светить Человеку в лицо, полностью скрылось за горизонтом. Еще несколько минут, и мрак станет полновластным хозяином здешних владений...
Дверь Человек отыскал случайно, двигаясь наощупь вдоль вала. Слабый флюоресцирующий свет, нехотя струящийся над Городом, лишь усиливал ощущение здешней неприкаянности.
«Что ждёт меня там?» – подумал Человек, осторожно проводя рукой по полированной поверхности металлической калитки, больше похожей на крышку канализационного люка. Может, все легенды, сложенные о Городе, блеф?
Калитка ржаво скрипнула и легко поддалась неуверенному усилию рук.
Увидеть Город и умереть!
Невольно Человек зажмурился, словно боялся ослепнуть от предполагаемого великолепия, которое должно было встретить его за земляным валом. Не открывая глаз, Человек беспомощно улыбнулся, ощущая на лице спокойное и уверенное дыхание Города.
А потом, отбросив все сомнения, решительно открыл глаза...
...и умер.
А где-то на противоположном конце Города, в одном и, ничем не примечательных, домов, заплакал мальчик, только что появившийся на свет.
Память выбрала город...
Те бумаги, что оказались столь фатальными для Профессора, Мессера оставляли почти безразличным.
Документация о поставках для лаборатории и проекта «Черный монолит». Документация об опытах по вербальному воздействию на сенсорное восприятие, проводящихся в Лаборатории 9...
Значит, Монолит там?
Ну и что? Что могло так потрясти Профессора? Может, его прошлое настолько тесно переплелось с прошлым Зоны, что хватило крошечного упоминания, одного слова – и спусковой крючок памяти был приведен в движение, а память привела в движение руку, которая нажала другой спусковой крючок. Так или иначе – Профессор умер. А его память?
...городок, о котором ходят слухи, что его облюбовали зомби. А ведь зомби идут откуда-то из недр зоны...
Видения самого Мессера были реалистичны, но он не мог четко сказать, что из этого – клочья изувеченной памяти, что относится к очень глубокому прошлому, а что – обыкновенный кошмар...
Мессер стоял на холме. Перед ним был город. И, о чудо, в нём жили люди!
Но, приглядевшись, Мессер осознал, что это не люди. По городу бесцельно и обреченно слонялись зомби....
... сталкер бродит по улицам среди зомби, о чем-то расспрашивает и записывает то, что они лопочут: «Журналист хороший... Журналист нас не будет обижать...»
Мессер очумело потряс головой, прогоняя остатки наваждения. Неужели он и здесь когда-то был? Неужели этот кошмар не оставил более четких следов в его памяти? Или его сны и есть самые верные следы? А может, этой Зоны и нет вовсе. Просто это игра такая! Вот он сделает ещё пару шагов, и наваждение схлынет, и он окажется в... Городе...
Мессер сделал несколько шагов – да, он действительно был в Городе.
И вокруг были зомби! Здесь их были сотни. Некоторые отрешённо бродили по улицам, некоторые сидели у дверных проёмов, привалившись к косяку. Всех их объединяло одно – безмерная пустота в глазах.
Мессер осторожно приблизился к одному из зомби, безвольно обмякшему на пороге обшарпанного дома. Двери дома были почти сорваны с петель, стекла выбиты. Мессер попытался поймать мутный, ускользающий взгляд зомби.
«Спит он, что ли?» – Мессер наклонился ниже, и внезапно на него нахлынула странная волна, удушливая и всепоглощающая.
Волна чужого сознания...
...зомби сидел на пороге пустого заброшенного дома, ничем не отличавшегося от множества иных домов. Зомби не помнил, кто он, когда и как сюда попал. Он воспринимал Город как данность. Ему нравилось бродить по пустынным улицам, заглядывать в окна первых этажей. Всегда чисто вымытые и прозрачные, без малейших намеков на пыль. Странно, но в какое бы помещение не заходил Зомби, нигде не было ни малейших следов пыли.
Квартиры были разные: маленькие и большие, бедно обставленные и забитые мебелью; некоторые напоминали музей антиквариата, а в иных весь интерьер был имитирован сгустками энергетических полей.
Но одно роднило все помещения в Городе – это стерильность. Как в прямом значении этого слова, так и в переносном.
Зомби мог поклясться, что в Городе есть только один житель. И этот житель – он, Зомби.
Почему он не ушел отсюда? Зачем бродит по пустынным улицам, одним своим видам внося диссонанс в это царство антисептики и гипертрофированной гигиены?
Зомби вытянул ноги и привалился спиной к прогретому солнцем за день бетону.
Дом, словно живое существо, едва уловимо покряхтывал и постанывал. Где-то в его недрах зарождались разные звуки: поскрипывала половица, хлопала от ветра оконная ставня, позвякивала антенна на крыше.
Город не был мертвым, он был просто одиноким, как и Зомби.
Зомби любил бесцельно блуждать в гулком пустом лабиринте улиц, открывая для себя всё новые и новые кварталы. Возможно, Зомби подспудно всё же надеялся случайно наткнуться на что-то такое, что сломает привычный уклад и внесёт элемент новизны в его взаимоотношения с Городом.
А может, это была дань совершенно иному чувству. Ведь Зомби порой казалось, что Город существует только тогда, когда есть он. Стоит Зомби закрыть глаза, и Город как будто растворяется. Остаются только звуки, которые тоже должны потихоньку исчезнуть, если Зомби надолго оставит Город без присмотра. Поэтому Зомби старался поменьше спать и даже пореже моргать. А по утрам, когда просыпался, пытался резко открывать глаза, чтобы успеть захватить тот момент, когда Город вновь услужливо займет свое привычное место вокруг него.
Лишь однажды произошло событие, которое могло в корне всё изменить. В день, когда это случилось, Зомби, как обычно, брёл по улице, совершая ежедневный обход своих владений. Он так и не понял, что же заставило его заглянуть в тот дом. Он ничем не выделялся среди других. Разве что красивые и крепкие декоративные решётки на всех окнах. Зомби уверенно прошествовал по дому в то помещение, которое должно было служить кухней. Достал из холодильника бутылку молока и сделал большой глоток. И тут его взгляд упал на мойку. От неожиданности Зомби закашлялся. В мойке стояла грязная посуда! Тарелка, вилка и чашка.
Это было столь необычно, что Зомби невольно попятился, безотчетно стремясь покинуть этот дом. В прихожей он зацепил вешалку, и она с грохотом обрушилась на пол. И тут из недр дома раздался испуганный женский голос:
– Кто там?
Зомби опрометью выскочил на улицу и запер за собой дверь.
– Кто там? Откройте! Кто там? Отзовитесь!!!
Голос безжалостно рвал тишину, уродовал окружающий пейзаж. Очертания домов стали зыбкими. Зомби даже на мгновение показалось, что ещё немного, и весь Город, содрогнувшись, осядет прахом к его ногам. И тогда Зомби побежал. Еще некоторое время он слышал голос, но слов уже нельзя было разобрать.
Зомби знал, что когда он вновь попадёт в этот район Города, дом будет пуст. Ведь Город не терпел даже пыли и всегда стремился поддерживать на своей территории стерильную чистоту.
Зомби вздохнул. Хотя это досадное недоразумение произошло очень давно, неприятный осадок до сих пор изредка нарушал безмятежность созерцания. Но Зомби был уверен, что со временем этот осадок превратится в пыль и... исчезнет без следа.
Зомби встал, потянулся и на мгновение закрыл глаза, но тут же поспешно опять открыл. Город был на месте. Спокойный и сверкающий. Незыблемый.
К вечеру усталость взяла своё. Зомби выбрал скромный, но со вкусом меблированный дом и с наслаждением вытянул натруженные уставшие за день ноги...
«...что ли?» – Мессер вздрогнул и очнулся. Точнее, медленно вынырнул их недр чужого сознания.
«Господи, кто бы мог подумать, что в этом несчастном бушуют такие страсти... Профессор, наверное, и сам не догадывался, насколько был прав. Хорошо, что у меня хватило сил вырваться...».
Но Мессер обольщался. Не он вырвался, а сознание зомби его отпустило. Зомби просто умер.
– Ну и что? Какое мне до него дело? Уже темнеет, а мне ещё топать и топать!
Его целеустремлёный бег, якобы оправданный целью, разве не похож он на жизнь зомби? Куда он бежит, зачем? Или он лишь марионетка в чьих-то руках, безжалостно прогоняемая по полигону, а всё вокруг предопределено каким-то особо изощренным сценарием?
«Наверное, моё состояние говорит о том, что мне пора-таки проведать Безумного Доктора», – Мессер брел по городу, иногда заходил в дома. Большинство квартир были пусты, некоторые двери закрыты. Но, в отличие от видений Зомби, стерильностью здесь и не пахло. Подвалы явно были оккупированы крысами. Неужели сознание Мессера настолько «засорено», что он видит вокруг одну лишь грязь?
...чем ближе к земле, тем более загаженным выглядел лестничный пролёт. Среди раскисшего дерьма и подсыхающих луж крови можно было увидеть все что угодно: от использованных презервативов до растоптанных детских игрушек. На лестничном пролёте между третьим и четвёртым этажами лежал труп, а этажом ниже ещё один...
Одним словом, этот город не имел ничего общего с Городом, о котором вспоминал Зомби. А может, Профессор был прав и в этом? И на самом деле Город один и тот же, но Зомби и Мессер видят его совершенно по-разному?
Мессер почувствовал приближение выброса. Зомби стали беспокойными. Они забегали в дома и тут же выскакивали оттуда, словно в панике искали свой собственный дом и никак не могли вспомнить к нему дорогу.
Внезапно их поведение изменилось, они на некоторое время замерли, а потом все повернулись в сторону Мессера. В сгущавшихся сумерках на лицах, похожих на одинаковые маски, неправдоподобно блестели глаза.
«Нечто подобное я уже видел...»
Мессер метнулся в ближайший подъезд и лихорадочно стал искать квартиру, в которой можно было бы запереть дверь изнутри.
Он едва успел захлопнуть дверь и придвинуть к ней старый массивный шкаф, как на дверь навалились снаружи. Дверь содрогалась под напором множества тел, но держала. Двигаясь наугад в почти полных потемках, Мессер обнаружил в одной из комнат массивный письменный стол и тоже придвинул его к дверям. Самое ужасное, что с той стороны двери не доносилось ни слова, толпа действовала молча, и от этого у Мессера, наконец, треснула корка эмоционального безучастия, и он – пожалуй, в первый раз за все время пребывания в Зоне – испугался. Его ужасал не сам факт возможной смерти, а то, что он погибнет растоптанный этой обезумевшей толпой нелюдей.
...образ электромясорубки, под чьи безжалостные лопасти угодило человеческое тело. Он даже явственно услышал хруст перемалываемых костей и не сразу сообразил...
...что он в квартире не один. Из кухни раздавался такой звук, словно собака грызла кость! Слепые псы?
Мессер кинулся на кухню. На фоне окна он чётко увидел силуэт человека. Зомби?
И тут их накрыл выброс.
– Очухался?
Мессер сидел на полу в кухне. Серый рассвет за окном. Серые обшарпанные стены. Серый человек на подоконнике.
– Здоров ты драпать! – радостно сообщил незнакомец и... захрустел.
Мессер ощутил жуткий голод. Как всегда после выброса.
– Ты, видно, в наших местах новичок. Меня зовут Хвост. Хочешь галеты?
– Да.
– А мы с ребятами здесь старожилы. Наш штаб на западной окраине. Я как почуял приближения выброса, так в нору и нырнул. Зомби перед выбросом теряют над собой контроль – звереют! А так-то они ничего, а если покормить, так и притащат что-нибудь полезное. Их местные твари почти не трогают, а псы вообще как овец пасут, от хищников охраняют, в город сгоняют отовсюду.
Мессер тупо жевал галеты и пытался сообразить, о чём лепечет этот человек. Сейчас его не интересовало почти ничего, вот разве...
– Ты доволен жизнью здесь?
– Что?
– Тебе нравится жить в Зоне?
– Конечно! Сам посуди – да здесь земля обетованная, а мы избранные...
Мессер уже пожалел, что задал вопрос. Он поднялся на ноги, отряхнул крошки с комбинезона и, не глядя на «избранного», спросил:
– А в вашем городе есть телекамеры?
– Что? А, эти стекляшки. Да попадаются, их почему-то люто ненавидят зомби, а мы с ребятами...
– А вояки часто сюда наведываются?
Его собеседник помрачнел:
– Бывает. Они почему-то терпеть не могут зомби. Правда, те им платят взаимностью.
– Понятно.
– Странный ты, – пробурчал Хвост, – я тебе пытаюсь объяснить, что мы из...
– Ты мне лучше скажи, откуда у вас галеты? В Зоне есть хлебопекарни, вы занимаетесь сельским хозяйством? Да здесь одни развалины, все разрушено, а что функционирует, то производит чёрт знает что!
– Странный ты, – повторил Хвост, – но если надумаешь, то мы на западной окраине, там наш штаб, на стене написано «Свобода». Это мы! Ну, бывай!
«И у него свой Город, – с горечью подумал Мессер, – и он зомби! Как и я!»
Но в одном Хвост был прав: жизнь в городе вновь вернулась в свою колею. Зомби пытались заниматься обычными в обыденной жизни делами, и на фоне общего абсурда это как раз и выглядело настоящим безумием.
Поддавшись какому-то чувству, которое скорее было чувством противоречия, чем интуицией, Мессер угостил одного из зомби тушенкой.
– ...ты добрый, – невнятно забормотал тот, – ты как Журналист...
Мессер вздрогнул:
– Журналист?
– Журналист... дети... искать... ветер... голова болит...
– Дети?
– ....искать... в Зоне... дети Зоны... ветер...
– Ветер?
– Ветер... голова... Журналист хороший…
Большего добиться так и не удалось.
Добравшись до северо-западной окраины, Мессер стал свидетелем жуткой сцены. Откуда-то с севера к городу шли зомби, около полусотни. Внезапно со стороны города к ним, растянувшись цепью, двинулись полтора десятка вояк. А потом они открыли огонь.
«Воистину земля обетованная», – с горечью подумал Мессер. Тут он увидел, как в тыл воякам двинулась ещё одна группа. Мессер внимательно рассмотрел их в видоискатель и узнал в одном из них Хорька. Завязалась перестрелка. Оставшиеся в живых зомби терпеливо топтались в отдалении. Вокруг их группы суетились два слепых пса. Потом вояки внезапно отступили. Стрельба стихла, и зомби вновь устремились в город.
Пожалуй, теперь было самое время заглянуть к Доктору на болота.
17. Level 10. Болота. Доктор.
...огромное заболоченное пространство. И всё это оно завалено трупами. Они разметались среди грязных луж и кочек, словно их всех охватил один и тот же страшный сон; укрытые клочьями тумана, они казались естественным продолжением пейзажа, как бы кощунственно это ни звучало. Между ними бродит одинокий человек в огромном бесформенном балахоне, с непокрытой головой, осторожно переворачивает одного покойника, другого... Вот один, кажется, подаёт признаки жизни. Человек в балахоне опускается около него на колени и, достав из сумки скальпель, распарывает ему рукав комбинезона. На руке татуировка «S.T.A.L.K.E.R.». Доктор отрешённо улыбается, взваливает на плечи полуживого сталкера и уходит…
...Мессер задумчиво смотрел на свою правую руку: что означает эта проклятая татуировка? Возможно, этот доктор из сна сможет ответить хоть на какие-то вопросы? Где реальность, а где фантасмагория в этих безумных снах и виденьях? Может, это стучится к нему утраченная память, ищет щелочку в его плотно замкнутом сознании и не может найти? А может, это в его сознание пытается прорваться реальность? А всё вокруг – лишь «бред умирающего Зомби».
Болото было такое же, как во сне. Бескрайнее и туманное. Несколько часов назад отгулял своё очередной выброс Мессер даже не успел найти более-менее пристойного убежища. Так и прикорнул посреди болота.
«Нет, я в этой топи сгину окончательно! То, что не смогли сделать ни пуля, ни огонь, ни зубы, довершит болото (...Кругом болото! Одно болото!.. Кочка вон совсем крохотная стала – того и гляди, булькнешь!..)», – Мессер растерянно повертел головой, прикидывая, куда ступить и не «булькнуть» при этом, но тут его обостренный слух уловил совершенно противоестественный звук. Где-то совсем рядом кто-то мурлыкал себе под нос незатейливую песенку. Если, конечно, это не был очередной полусон-полубред.
Но вот в тумане уже можно разобрать смутный силуэт, высокий, худой, белые космы...
– Доктор! – Мессер сделал шаг навстречу и замер. У ног доктора из тумана вынырнул Чернобыльский Пёс.
– Спокойно, Цербер, спокойно, – ласково произнес Доктор и потрепал пса по загривку. – А вы, молодой человек, опустите винтовку, он не любит направленное на него оружие.
– Доктор, да знаете ли вы...
– Я-то знаю, а вот знаете ли вы? Иди, Цербер! Гуляй! – Доктор подтолкнул Пса в сторону и вплотную приблизился к Мессеру, чуть щуря светлые глаза. – Постойте-постойте, дайте ка я на вас взгляну... Так и есть!
– Вы знаете, кто я? – ни на что особо не надеясь, спросил Мессер. – Только не говорите, что молва о Мессере добралась и до вас.
– Какой Мессер, не знаю я никакого Мессера. А вот свою работу я всегда узнаю. Вот этот шрам за ухом не тянет, не зудит?
– У меня только одно зудит и тянет – это моя память. Точнее, мое беспамятство...
– Ну, после монолита так и должно быть...
– К чёрту монолит!!! Доктор, вы знаете, кто я?!
– Конечно. Тебя все раньше называли Стрелком.
– Как?!!
– С-т-р-е-л-о-к! Я внятно говорю?
– Да, – прошептал бывший Мессер, а ныне Стрелок, и беспомощно сел прямо в лужу. Новая внезапная ноша оказалась слишком тяжела.
Всё остальное Стрелок воспринимал, как сквозь пелену тумана, который извне проник в его сознание и приглушил восприятие.
Вот он тупо бредёт по болоту за доктором, стараясь автоматически ступать след в след. Он видит только полы развевающегося балахона и сапоги доктора, уверенно отыскивающего одному ему известные бугорки и кочки, которые не ускользают предательски из-под ног...
Вот из тумана вырастает изба. Как она забралась сюда, какой безумец ее здесь построил?..
Стрелка даже не шокировало то, что в избе суетился с веником зомби, который, как и Пёс, радостно подставлялся Доктору, чтобы его потрепали...
Обилие аппаратуры и медицинских инструментов скользнуло мимо сознания, почти не оставив следа. Но тут Стрелок увидел операционный стол, и барьер рухнул, и память обрушилась на сознание...
...холодно.
...голубоватая поверхность в тонких прожилках...
...абсолютно голый, лежит ничком, уткнувшись носом в мраморную плиту...
...откровенно бесстыжие желоба для стока крови.
...он в прозекторской...
...и сознание трусливо отключилось. Стрелок покачнулся и во весь рост растянулся на полу.
Доктор сочувственно поморгал белёсыми глазками и спокойно сказал зомби:
– Положи его на стол. Ему надо переспать со своим новым приобретением...
...Огромное здание, чёрное на фоне закатного неба, как монолит... Чёрный Монолит. И сталкер, оборванный, изможденный, из последних сил пробирающийся к монолиту, вот он протягивает дрожащие руки и… яркая вспышка заставляет его судорожно зажмуриться. И вот уже вновь приходит первый сон, но прокручивается в сознании как кинолента, пущенная в обратную сторону.
Сталкер, мы видим его лицо. Истошный крик:«Стрелок!» – заставляет сталкера повернуться лицом к станции, Сталкер «стреляет», втягивая огненные вспышки в содрогающейся ствол револьвера, и крысы задом бегут и скрываются в помещении станции. Из неба бьёт столб огня, вонзается в недра станции. Детали тонут в полумраке...
...громада атомной станции чёрным монолитом высится на фоне серого тусклого неба…
...вновь кто-то мурлычет себе под нос незатейливый мотив. Стрелок открыл глаза и некоторое время лежал, пытаясь привыкнуть к чудовищному контрасту. Прогнившие брёвна избы и мерцающий экран дисплея, грязные треснувшие стекла в окнах и стеклянные стеллажи со сверкающим хромом инструментов, страшная рожа зомби и почти детское, чистое личико доктора.
Доктор копошился со своими инструментами и напоминал добродушного провинциального врача. И это выглядело ещё большим абсурдом на фоне всего бесконечного кошмара Зоны.
– А, очнулся, – доктор улыбнулся и подошел к своему невольному пациенту. Стрелок с ужасом ощутил под собой холод операционного стола, на котором он уже лежал когда-то.
– Ну-ну, ты же храбрый человек, о тебе уже ходят легенды в Зоне, – добродушно улыбнулся эскулап и протянул руку.
Стрелок съежился, ему почудилась кровь на этих чистеньких пальцах. Но он пересилил себя и позволил Доктору помочь слезть со стола.
– Сейчас мы выпьем чайку, тут в Зоне такая травка сформировалась, усталость как рукой снимает, – весело щебетал Доктор, хлопоча с какими-то колбочками и спиртовками. – Посуда, правда, специфическая, но ты не бойся, всё стерильно.
Стрелок почти не слушал бормотания Безумного Доктора. Перед глазами у него явственно стоял тот сон, что он видел несколько дней (а может, лет?) назад:
...человек на столе, прикрытый простыней. Из-под простыни видны голые ноги и рука. На руке татуировка «S.T.A.L.K.E.R.» Кругом такие же столы, и на них лежат покойники. Входят двое в белых халатах, лица их прикрыты марлевыми масками. Один из них заглядывает под простыню и говорит:«Отвоевался Стрелок»...
Теперь он понимал, что это не сон, это память стучалась к нему в запертую дверь, и вот дверь распахнулась.
Но стало ли от этого лучше? Да и за этой дверью оказалась всего лишь следующая дверь.
– Может, вам и имя «Журналист» знакомо? – мрачно поинтересовался новоиспеченный Стрелок, ожидая ответ, предвидя его и боясь.
– Ну, видишь ли, – Доктор задумчиво окинул Стрелка оценивающим взглядом, – я отвечу тебе и на этот вопрос, но... чуть позже.
Зомби с безразличным видом топтался у стены. Его глаза были пусты, но теперь Стрелок знал, какие страсти могут бушевать за этой маской.
– И с Великим Кри вы тоже, наверное, знакомы?
Доктор помрачнел:
– Похоже, ты успел побывать и у этих... греховодников. Как поживают серые братья?
– Уже никак. Не поживают.
– Они и раньше толком не жили, – пробормотал Безумный Доктор
– Вы ещё не жалеете, что собрали меня... из кусков?
– Про куски – брось! Живого места на тебе действительно не было, но если ты думаешь, что я собрал тебя из частей двух разных людей, то это ты зря! Хотя, конечно, я смог бы и такое.
– Кто я? Где я?
– Давай-ка всё-таки выпьем чаю, а потом я попробую рассказать то, что знаю.
По словам Доктора выходило, что был некогда сталкер по имени Стрелок. О нём с самого начала ходили легенды, что он пришёл из внешнего мира. Хотя сам он об этом не любил распространяться.
Ну, а Зона... она как-то своеобразно обращается с памятью. Возможно, она просто подхлестывает изначально присущую людям склонность забывать прошлое, которое их не устраивает.
А вот Безумный Доктор настолько слился с Зоной, что она относилась теперь к нему по особенному. Зона не только приняла его, но и позволяла, как любимому дитяти, всякие мелкие вольности. В частности, помнил Доктор гораздо больше, чем большинство из остальных обитателей Зоны. Он знал, например, откуда приходят зомби. Как ни странно, основную массу поставляли не Контролеры и даже не установки РД. Зомби шли откуда-то с севера, там должен быть ещё один город, за силовым барьером установок РД. Может, это как раз и был тот внешний мир, откуда изначально был родом Стрелок. Но скорей всего речь шла ещё об одном городе. Доктор помнил смутно, что когда-то и он, и Профессор, и тот, кого потом стали называть Великим Кри, тоже пришли из Города! Но вот где он и какой, и почему они, собственно, пришли в Зону? И что такое Зона?..
Зона – она и есть Зона. И устроена она... как устроена.
А вот Стрелок был одержим идеей узнать, как устроена Зона. И он умудрился побывать в городе, из которого приходят зомби. А где-то рядом, по легендам, должен был находиться и Черный Монолит. Но что-то там не сложилось, как-то он пересёкся с Ангелами Зоны, «дядюшками» клана «Грех», которым «племяннички» и в подмётки не годились. И однажды на рассвете зомби принесли к порогу дома Доктора то, что осталось от Стрелка. И Доктор действительно собрал его фактически по частям. И Стрелок вновь упрямо ушёл на север («...впервые вижу таких упрямых, которые норовят на одни и те же грабли наступать по несколько раз!»). Стрелок тогда уже знал легенду о Черном Монолите и даже версию о том, что это пространственный тоннель. Или временной. Ведь никто из ушедших туда не вернулся. Если не считать, конечно, зомби. Ведь не могли же все погибнуть. Хотя чего только не может быть в Зоне. В ней всё может быть.
А потом по Зоне пошёл слух, что Стрелок вернулся в Грузовиках смерти и теперь наверняка знает правду о Монолите. Далеко не все верили, что он её совершенно не помнит. Доктор несколько раз обследовал то, что достовляли Грузовики. Тела сталкеров были подвергнуты чему-то чудовищному. Наверняка и с сознанием было проделано нечто аналогичное, это можно было определить даже по измененной структуре головного мозга, но на практике подтвердить не удавалось, Грузовики смерти потому и названы были так, что до сих пор в них находили исключительно покойников.
А вот Журналист... Странный он был, что-то искал особенное. В частности, он, один из немногих, верил в легенду о детях Зоны. Он действительно встречался со Стрелком до того как оба угодили в передрягу. Каждый в свою, естественно, но вроде бы Журналисту повезло меньше. Возможно, что распятый в логове клана «Грех» –действительно Журналист. Более того Журналист где-то успел раскопать какие-то бумаги, в которых якобы шла речь о памяти. Какие-то особенные эксперименты. И это именно Журналист разбросал определённые информационные метки по Зоне. Он верил, что эти метки в какой-то момент помогут Стрелку добраться до Монолита.
А вот Доктор в Монолит не верил. Точнее, верил, но не до конца. Зато он верил во многие другие чудеса Зоны.
Несмотря на достаточно подробную информацию, Стрелок не чувствовал удовлетворенности. Пока он по крохам узнавал лишь о том, что он делал раньше, что искал, чего хотел. И совершенно не ясно было, зачем он это делал и почему. А более глубокое прошлое и вовсе по-прежнему было... точнее, будто его и не было!
И значит, на данный момент у Стрелка был один путь: на север.
Безумный Доктор проводил его к краю болот. И тут произошел один инцидент. В какой-то миг из тумана вынырнула сизая морда и выкинула вперёд щупальце, покрытое присосками. Стрелок действовал автоматически: винтовка, спусковой крючок, выстрел. А вот Доктор... Он встал на колени перед судорожно извивающимся в предсмертных судорогах кровососом. И осторожно положил руку прямо на оскаленную морду.
– Напрасно ты так, – тихо произнес Доктор.
Кровосос тут же затих, а кровь из раны перестала хлестать.
– У каждого, конечно, свой путь, – не глядя на Стрелка, сказал Доктор, — но…
Фразу он не закончил, и Стрелок так и не понял, что он хотел сказать, но зато теперь ясно представлял, почему доктора окрестили Безумным.
Но его путь уже звал, и Стрелок пошел на север.
Вначале он очень хотел оглянуться, но быстро подавил в себе это желание.
18. Level 11. Психотропная установка РД.
И вновь бег. Изнуряющий, бесконечный. Если верить выкладкам Профессора, то он должен соблюдать определенную схему всё ускоряющегося бега, скользя на гребне угасающего излучения «засыпающего» РД. И если ему повезёт, он сможет миновать полосу «закипания мозгов» до того как его накроет компенсационная волна от двух других РД. Стрелок Профессору верил. Он верил и Доктору. Просто оба они знали лишь отдельные фрагменты правды. А по фрагментам о целом можно сделать выводы, каждый из которых будет совершенно чужд действительности. Но часть бумаг, добытых в клане «Грех», подтверждала профессорские выкладки, и Стрелок очень надеялся, что это не очередная иллюзия.
Можно было, конечно, попытаться уничтожить установку, но Стрелок не был уверен, что в образовавшуюся брешь с той стороны не хлынет что-то ещё более страшное, чем то, что уже обитает здесь. Да и времени может не хватить. А надеяться на гипотетический иммунитет нерационально. Нет, он хотел лишь проскочить на ту сторону. Да, теперь он знал, что действительно уже проходил весь этот путь и скорей всего был на той стороне. Правда, он совершенно не помнил ни о каких Ангелах Зоны, но это было более-менее объяснимо – посттравматическая потеря памяти. Очевидно, его «гибель» была достаточно мучительной процедурой. Но почему он так и не может вспомнить более глубокое прошлое? Неужели там его тоже поджидает шок?
Главное, не сбиваться со схемы бега, постоянно наращивать темп, преследуя ускользающую волну излучения. Стрелок был уверен, что ощущает границу «дозволенности» физически: как только он начинал опережать график, в мозгу тот же начинали появляться «посторонние» мысли.
...Стой!!! Не ходи туда...
...Оно убьет нас...
...Я… я не вынесу такой боли… еще раз...
...Не делай этого! Ты погибнешь!.. Я погибну! А без меня, ты – ничто!!! Это я направляю твой бег! Это я подсказываю тебе, где свернуть направо, а где налево. Это я…
...Боль!!!
...Бег и боль! Вот две стороны медали, которая зовется жизнью...
Стрелок влетел на площадку, где в полумраке высились какие-то огромные блестящие пластины, больше всего напоминающие солнечные батареи. Вот они, РД, во всей красе. Таинственно поблескивающие в полумраке, сейчас спокойно дремлющие, но от этого не менее опасные и сокрушительные.
Главное, не замедлять бег. Вперёд, только вперёд. Иначе он не успеет выскользнуть из опасной зоны, и волна всесокрушающего безумия накроет его.
Ещё быстрее. Ещё!
Лёгкие стали какими-то ломкими, а воздух – словно наждачная бумага. Вот впереди холм, если он успеет перевалить за вершину – он пройдет. Надо было выбросить все консервы, да и артефакты... Тут в Зоне они на каждом шагу... по крайней мере артефакты... А консервы... чёрт с ними, с консервами...
Может, и правда, что где-то в центре Зоны есть туннель, и все, кто ушел...
Не успеть! Волна безумия нарастает, словно кто-то начинает дышать в спину... и «голос» в мозгу...
...Оно убьёт нас...
...Бег и боль! Вот две стороны медали...
Последние метры Стрелок преодолел даже более стремительно,чем рассчитывал – он споткнулся и полетел кувырком...
Потом он лежал на спине и смотрел на звезды. Все мысли исчезли: и свои, и чужие. Звезды были далёкими и холодными. Им было абсолютно плевать на измученного человека, который пытается идти вперед в надежде встретиться со своей памятью – возможно, лишь для того, чтобы понять, что этого делать не стоило.
Потом он достал из вещмешка консервы. Теперь он уже не жалел, что не успел их выбросить перед началом своего безумного спурта. Он жевал отрешенно, как после выброса, потом побрёл на север. Идти ночью было рискованно, но и оставаться возле РД не хотелось.
А ещё ему показалось, что вслед за ним сквозь барьер РД проскользнул кто-то ещё.
Сейчас он чётко помнил, что в то время, когда он преодолевал расстояние, на котором излучение РД могло оказаться губительным, за ним постоянно следовала какая-то тень. Одинокий Волк? Крыса? Майор? Или кто-то ещё, пока не попавший в его поле зрения?
19. Level 12. Второй Город.
И вновь город.
Но теперь Стрелок точно знал, что он здесь когда-то был. Знал, но всё ещё не мог сказать, что действительно вспомнил, как это было.
Город явно был больше и красивее тех, что уже встречались на его пути. Но Город был мертв. Наверняка его сейчас тоже населяли только зомби, и здесь они, наверное, тоже пытались тщательно имитировать человеческую жизнь.
Стрелку вдруг показалось, что на самом деле он словно бы и не присутствует в данном месте по-настоящему, то есть тело, может, и пребывает здесь, а разумом он понимает, что этот мир иллюзорный, что на самом деле он скорей всего находится в другом мире, может быть, ещё более ирреальном. (...кочка вон совсем крохотная стала – того и гляди, булькнешь…)
…что его пребывания здесь это всего лишь бегство.
(...Бег и боль!..)
А может, игра.
Игра в жизнь?
Сколько людей и судеб прошло перед его глазами с начала этой «игры»? Сталкер, который нашёл его в Грузовике смерти, Жаба, Одинокий Волк, Хорёк, Сторожевой Пёс, Гоплит, Вороний Глаз, Крыса, майор, эти ребята под номерами из клана Убийц, серые братья клана «Грех», Доцент, Профессор, Лаборант, Безумный Доктор... А скольких Стрелок ещё наверняка знал в «той» жизни? Может, необходимо отвлечься, перестать думать, и прошлое вернется само? Однажды ему приснился сон, который напрямую не был связан с текущими событиями, да и с прошлым тоже. Сон о гравитации. Раздавленные люди. Множество людей. Сон о невозможности пошевелиться под невидимым грузом, об инертности любого процесса, включая мышление, и о времени. Ведь при гигантских гравитационных эффектах время должно замедляться. И там, где сосредоточена гигантская масса, время замедляется, и изнутри будет наблюдаться поразительный эффект: снаружи все станут носиться, словно движение и есть единственная цель самой жизни.
...Бег и боль!..
А ещё он обратил внимание на то, что метаморфозы с памятью происходят не только у него, но и у всех обитателей Зоны. Вся фантасмагорическая структура Зоны базируется на этом «склерозе», все эти кланы и группы, со своими конфликтами, безумное производство, функционирующее как бы само по себе, фетишизация документов без понимания их сути. Значит, надо отыскать причину этой деформации, а для того, чтобы её отыскать, необходимо... всё вспомнить! Замкнутый круг. И бег по кругу…
...Бег и боль!..
Стрелок брёл по улицам города. Пустынные улицы, стаи слепых псов, роющихся в кучах мусора. Он наугад зашёл в несколько многоэтажных домов. В двух, кроме крыс, действительно никого не было, а в третьем жила колония зомби. Они не были похожи на тех, что он уже встречал ранее. А попадалось ему как минимум несколько разновидностей:
вегетативные жертвы Контролера; полуопустошенные под действием установок РД; тупые, упрямые и злобные, запрограммированные на уничтожение (интересно, кем?); полностью погруженные в свой призрачный мир.
Но эти были особенные, они вели себя так, словно нигде ничего не случилось! Так вели бы себя роботы, запрограммированные на определенный порядок действий. Они пытались имитировать жизнь, готовить еду, ходить друг к другу в гости, ухаживать друг за другом. У привыкшего ко многому за Стрелка невольно мороз прошел по коже.
А кроме того, эти зомби пытались вести друг с другом светские беседы.
Среди невнятного бормотания и бульканья Стрелок хорошо разбирал отдельные слова и даже фразы. Это было что-то вроде Евангелия от зомби. Они верили, что всё в их мире временно, что чем хуже, тем лучше, что стоит только захотеть, но обязательно всем вместе... они должны собраться в Городе. Вот они скоро соберутся, и тогда... Черный Монолит – их надежда!
Стрелок шёл по городу, изредка выстрелами отгоняя слепых псов, не реагировавших на зомби и впадавших в ярость, учуяв человека.
С верхних этажей в дымке хорошо просматривался гигантский комплекс удивительных строений. Его призрак неоднократно приходил к нему во снах.
Монолит. Гигантский комплекс, в недрах которого покоится монолит. И маленькая фигура одинокого человека. Сталкер, из последних сил пробирающийся к цели – Чёрному Монолиту. Вот он протягивает дрожащие руки, и… яркая вспышка...
На северной окраине Стрелку стали попадаться военные патрули. Стрелок своё присутствие старался не афишировать, благо в пустующих домах можно было легко укрыться. Вояки проводили зачистку района. Они выжигали огнеметами подвалы, пойманных зомби расстреливали на месте, сваливали тела в кучу и подгоняли к ним грузовики. Может, Стрелок тоже был зомби или как-то иначе угодил в один из таких грузовиков?
Прячась в очередной раз в одном из обшарпанных подъездов, Стрелок услышал какой-то настороживший его звук. Источник звука был на третьем этаже. Бесшумно подкравшись Стрелок заглянул в пустующую квартиру. Сначала он увидел чьи-то ноги. Судя по экзоскелету, это был военный. Он лежал на полу, и по тому, как неловко была вывернута одна нога, Стрелок определил, что вояка мертв. Потом в его поле зрения появилась чья-то спина, худощавый мужчина пытался раздеть мёртвого. Вот человек, суетясь вокруг покойника, повернулся так, что Стрелку стал виден его профиль. Крыса! Значит, это он умудрился проскочить «на плечах» Стрелка через барьер РД.
Стрелок вошел в комнату и выжидательно замер, пристально глядя в затылок Крысе. Не смотря на то, что проделал он это совершенно бесшумно, Крыса сначала замер, а потом вывернул голову и скосил глаза в сторону Стрелка.
– Мне говорили, что тебе помогает сам дьявол, а я, дурак, не верил, – прошипел он, не отрывая взгляда от винтовки в руках Стрелка.
Стрелок молчал. С улицы доносились выстрелы и истошные вопли уничтожаемых зомби.
– Ну, что молчишь? – вновь зашипел Крыса, не меняя неудобной позы.
Стрелок молчал. Крыса был бы поражён, узнав, что он ни о чём не думал в этот момент.
– Ну зачем тебе Монолит? – не унимался Крыса. – Ведь ты там уже был, и ничем хорошим это для тебя не кончилось. Ну что ты можешь попросить? Что ты вообще понимаешь в жизни? Ты как жил в убожестве, так и сдохнешь, ты просто не будешь знать, что просить! Рожденный в дерьме в дерьме должен и подохнуть!!! Ты-ы-ы...
На какой-то миг голос Крысы сорвался на визг, а потом в его руке блеснул револьвер.
Но Стрелок недаром получил свое имя. Он выстрелил первым.
Потом он раздел вояку и облачился в его костюм, усиленный экзоскелетом. Он даже был слегка благодарен Крысе – среди его барахла оказалось отличное плазменное ружье и... сигареты. Черт знает зачем, но их он тоже забрал.
Когда он уже заканчивал переодеваться, на лестнице послышались чьи-то осторожные шаги. Стрелок лишь криво ухмыльнулся. Он был почему-то уверен, что его уже никто и ничто не сможет остановить.
– Не стреляй, дваждырожденный, – раздался негромкий голос, – мы пришли тебе помочь.
– Что вам надо?
– Мы из клана «Монолит», мы верим, что Зона сама тебя выбрала. И мы поможем тебе пройти сквозь армейские посты к станции. Но дальше ты пойдешь один. Зона не любит, когда кто-то непрошенный подбирается близко к ее сердцу...
Их было двое, чем-то они напоминали Стрелку членов клана «Грех», разве что их фанатизм не выпирал столь остро. Но ведь известно, что буйнопомешанные легче поддаются лечению, чем тихие.
Они действительно помогли обойти ряд скрытых постов и благополучно вывели его из города. Дорога на север была свободна. Не оглядываясь на благоговейно застывшие фигуры своих провожатых, Стрелок двинулся вперёд.
Но оказалось, что есть ещё одно препятствие. Где-то через полчаса пути Стрелок наткнулся на зомби, двигавшихся ему навстречу. Ему хватило беглого взгляда на троицу, чтобы определить, что это зомби-убийцы, точно такие, как шли раньше по его следам.
Но теперь он был уже совсем не тот, что в начале пути. Теперь его не смогла бы остановить и сотня таких полулюдей.
Вот он протягивает дрожащие руки и… яркая вспышка...
20. Level 13. АС.
Громада АС, словно циклопический монстр, распласталась перед ним. Как долго он шел к этому сердцу Зоны, как много надежд он возлагал на эту встречу!
Но надо было ещё преодолеть солидное открытое пространство, а ещё был лабиринт внутренних коридоров, и наверняка там паслось целое стадо Минотавров...
Стрелок внимательно огляделся вокруг, тишина не могла обмануть его, всем нутром он чуял, что в недрах станции таится то, за чем он сюда пришел. Он почти «слышал», как у восточного крыла здания цепью рассыпается отряд вояк, поблескивая металлическими деталями экзоскелетов. Он почти «видел», как в недрах станции зомби стекаются в зал, где... А Контролёр, словно гротескный дирижер, подгоняет сво неразумное стадо. И десятки уродливых тварей вылезают из самых темных закоулков.
Но ведь недаром он уже столько прошёл и перенёс. Рассовав по карманам боеприпасы и отбросив в сторону вещмешок, Стрелок шагнул вперед.
С этого мгновения, человек, носивший клички «Мессер», «Стрелок», перестал существовать. Теперь это была машина, одержимая одной целью: дойти до Чёрного Монолита.
Бегом. Вперед. Справа звук. Неуловимое движение – выстрел. Есть! Цель поражена..
Вперёд. Бегом. Впереди тень. Выстрел! Цель поражена.
Вперёд! Дверь. Открыть. Бросить фарфоровый цилиндр со студнем. Закрыть.
Вперёд. Ржавые волосы свисают с потолка, обойти. Налево. Назад. Вон по стенам размазаны два сталкера – это пятно гравиконцентрата. В этот коридор. Звук. Выстрел!
Наверное, в аду было бы гораздо спокойнее...
И тут он с разбегу влетел в зал, битком набитый монстрами, каждый из которых хотел сожрать его! Здесь и сейчас.
– НАЗАД! – истеричный вопль в голове Стрелка прозвучал приглушенно и как бы извне.
Повернуть назад?! Ну уж нет! Не дождетесь!!!
Бесформенные огненные плевки веером разлетелись по залу. Плазменная стрелялка по убойной силе, несомненно, была не чета винтовке Одинокого Волка. И всё же монстров было слишком много. Часть их ядовитых плевков достигала цели. Но Стрелок не обращал внимания ни на смрад палёной плоти, ни на шипение разъедающей кожу кислоты.
...Он носился по залу, сея смерть и разрушение, палец сведенный судорогой давил и давил на гашетку. Стрелок стрелял, стрелял и стрелял, неудержимо, словно его рвало этими огненными плевками…
А в голове назойливым фоном звучал нескончаемый рефрен:
– Бежать! Бежать! Бежать!
«Но ведь я и так бегу, – подумал Стрелок, – я все время бегу. Суть моего существования воплотилась в этом беге…»
– Бежать отсюда!!! Прочь! Прочь!!! Пока не поздно!!!
«Господи, похоже, я, наконец, начинаю сходить с ума…»
В воцарившейся тишине стало отчетливо слышно, как потрескивают тлеющие кровавые ошметки, укрывшие в огромном зале всю поверхность пола.
– На этот раз ты выжил, – чужой голос в голове Стрелка был на удивление спокоен. – Но ведь впереди есть ещё саморазрушающийся мост, огненная комната, потом зал, где тебя поджидает супермонстр, а дальше...
– Кто ты?!! – взревел Стрелок, полностью позабыв, что у него осталось лишь тридцать процентов здоровья, и надо срочно отправляться на поиски тайника с медикаментами.
А в прошлый раз ты и этот зал не прошел…
Стрелок с силой помотал головой. Неужели он действительно сходит с ума? Ему отчетливо послышалось, как «внутренний» голос злорадно хихикнул.
И тут, наконец, шок прошёл. Стрелок очутился посреди океана, которому не было ни конца, ни края, и начал тонуть… Океан боли! Стрелок упал на четвереньки, но, собрав остатки сил и уцелевшие крохи разума, почти вслепую пополз к заветному месту, где – он точно знал, поскольку пользовался тайником не раз – были припрятаны медикаменты.
Единственное, что радовало в сложившейся ситуации, так это то, что океанский прибой дотянулся своими щупальцами и до окопавшегося в его голове оппонента. Стрелок сквозь пелену боли явственно «услышал», как тот взвизгнул, а потом забился в истерике.
«Ага, – не переставая ползти, думал Стрелок, – ты многое знаешь, но вот ощущение того, как болит семьдесят процентов сожжённого кислотой тела, тебе, похоже, в новинку!»
«Быстрее!!! Я не смогу этого вынести!!!» – надрывался «внутренний» голос.
– Ерунда, – в полузабытьи бормотал Стрелок. – Это мелочи. Это тебе не гравитационные пушки, от которых при метком попадании у тебя кишки начинают лезть из ушей…
– Я не вынесу этого!!! – в последний раз взвизгнул голос и отключился.
Стрелок без помех дополз до тайника. Он уже почти ничего не видел и не соображал.
...Действие чудесных медикаментов, как всегда, оказалось мгновенным. Только что Стрелок был агонизирующим клубком боли – и вот он уже вновь цел и невредим. Лишь только руки предательски подрагивают, да ноги прогибаются в коленях.
Стрелок привалился спиной к прохладной стене и вытянул свои многострадальные ноги. Он достал сигареты и с наслаждением закурил... Но ведь он не курил ни разу до этого момента! Неужели он постепенно превращается в какого-то другого, совершенно незнакомого ему человека. Скорлупа Мессера лопнула, под ней оказался Стрелок, теперь начинает трещать скорлупа Стрелка, что окажется под ней?
– Эй, как ты там? – вслух крикнул он, обращаясь к притихшему «внутреннему» голосу.
«Внутренний» голос безмолвствовал.
«Околел он там, что ли?» – с раздражением подумал Стрелок.
Странно, что его уже почти не волновала природа этого голоса. Раньше Стрелок достаточно часто невольно прислушивался к собственным ощущениям, постоянно ловя себя на том, что большая их часть как бы привнесена извне. Словно он марионетка, каждый шаг которой продиктован чужой волей. Пока он двигался, он жил! Но непрошенно материализовавшийся «внутренний» голос заставил Стрелка вновь задуматься. А задумываясь, он терял темп…
«Стой!!! Не ходи туда!»
– Ага, – злорадно выкрикнул Стрелок, – ожил!
«Оно убьёт нас!»
– С чего это ты стал таким заботливым? – скривил рот в усмешке Стрелок. – Ведь не так давно ты заставлял меня кидаться в самое пекло.
«Я… я не вынесу такой боли… ещё раз»
«Значит, я от тебя, наконец, освобожусь...»
Голос тут же перешел в атаку:
– Не делай этого! Без меня ты ничто!!! Это я направляю твой бег! Это я подсказываю тебе, где свернуть направо, а где налево. Это я…
– Чего это ты так всполошился? – ехидно поинтересовался Стрелок, чувствуя себя всё более уверенным по мере того, как «внутренний» голос терял контроль над собой.
Или над ним, Стрелком-Мессером?
Все так перемешалось. Стрелок вдруг осознал, что если этот «внутренний» голос уйдёт из его жизни, то жизнь действительно обеднеет.
Но не прекратится!
Стрелок поправил на груди плазменный излучатель и решительно нырнул в узкий лаз, который – он это чуял! – должен привести к супермонстру.
– Я ОТКЛЮЧУ тебя!!! – истошно заверещал голос, но был он слаб.
«Попробуй!» – на бегу мысленно ответил Стрелок.
...Это действительно был монстр, вполне заслуживающий приставки «супер». Его тело занимало собой весь узкий лаз, и передняя часть целиком состояла из одной распахнутой пасти, фонтаном извергающей наружу потоки едкого желудочного сока.
– Назад!! – забился в голове у Стрелка голос. – Ты убьешь меня, изверг!!!
Стрелок нажал на гашетку, направив струю плазмы точно в центр этого адского туннеля, отрешенно фиксируя, как, шипя и потрескивая, медленно растворяется в затопившей коридор смердящей мерзости грубая кожа его сапог, а вслед за ней человеческая плоть…
«Только бы не упасть, только бы удержаться на том, что осталось от моих ног… – тупо думал Стрелок, всаживая заряд за зарядом в это ненасытное жерло. – Только бы не упасть… Иначе этот ползучий желудок переварит меня еще до того, как заглотнет…»
И вдруг монстр лопнул!
Стрелка, наконец, стошнило, и он упал.
«Недалеко нам удалось уйти от обезьяны, если меня постоянно тянет встать на четвереньки», – с горечью подумал Стрелок, равнодушно наблюдая, как руки, погрузившись в адскую смесь, покрываются волдырями, и омертвевшая плоть начинает отслаиваться бесформенными ошметками…
…Скорее всего Стрелок все же потерял сознание. Точнее, сознание, не выдержав, отключилось на время, уступив бразды правления рефлексам...
…медикаменты…
Очевидно, он все это время полз, инстинктивно пытаясь достичь заветной цели.
Теперь Стрелок лежал в относительно чистом месте, тупо наблюдая, как регенерирует его собственная многострадальная плоть, а вслед за ней и одежда. На душе было покойно.
Но внезапно Стрелок ощутил, что «внутренний» голос покинул его. И теперь уже навсегда!
А в соседнем зале его ждал Чёрный Монолит.
21. Level 14. Монолит…
Если очень долго чего-то желать – страстно, закладывая душу... То когда, наконец, добираешься до желанного, вдруг ощущаешь не удовлетворение, а одну лишь пустоту...
Он стоял на галерее, а далеко внизу, в бездне, лежал Чёрный Монолит. А вокруг него те, кто приходил к нему ранее. Со своими надеждами... Десятки... сотни сталкеров...
В разной степени разложения.
«...Им повезло меньше... Но почему он уверен, что его желание Монолит обязательно выполнит?! Может, его подспудным желанием является тяга к саморазрушению?..
Или...
…его желание – «Жажда возврата утраченного»? Хочу, чтобы Зона исчезла, а все, кто погиб в ней, ожили!
Стрелок вскидывает к бетонному потолку руки, словно сведённые судорогой. Жилы набухли, сквозь кожу начинает выступать капельки крови. Трупы сталкеров кругом. Электрический разряд бьет из центра монолита, тянется к голове Стрелка...
...руки, воздетые к небесам...
...подгибаются колени...
...стихает гул монолита...
...покойники «оживают» – медленно встают и, полуразложившиеся, распадающиеся на ходу, начинают двигаться к выходу...
...«тело» станции сотрясает пароксизм вселенской боли и страха. Из её недр в безучастные небеса бьёт огненный столб, увлекая за собой ошметки какой-то зеленоватой светящейся массы. И тонны пепла, которые убивают остатки цветового разнообразия... И серое море, затопившее все вокруг, рождает жуткие серые волны – сонмы ЛЮДЕЙ, разбегаются от станции в разные стороны. Сгорбленные, страшные, оборванные, с изуродованными лицами… И одинокий человек, распластав руки крестом, пытается остановить обезумевшую толпу. Но вот звучит выстрел, человек падает, а люди все бегут, втаптывая в грязь распростертое тело…
...Бег и боль!..
…его желание – «Жажда бессмертия»?
Электрический разряд бьет из центра монолита, тянется к голове Стрелка...
...руки воздетые к небесам...
...подгибаются колени...
...Почему-то холодно.
...голубоватая поверхность в тонких прожилках... Словно карта района сплошь покрытого сетью озер, рек и ручейков. Или очень тонкая, почти прозрачная кожа, с причудливым рисунком кровеносной системы, под ней...
Он в прозекторской!!! Но ведь он живой!
– А, ты очнулся! – Безумный Доктор, улыбаясь, приподымает огромную банку, где плавает человеческий мозг.
– Здравствуй Стрелок! Можешь меня поздравить, тут в Зоне такая травка сформировалась, – весело щебечет Доктор, — в общем, я придумал новый способ консервации живых тканей, теперь ты можешь жить практически вечно...
...и боль!..
…его желание – вульгарная «Жажда власти». Ибо он нетвратимо шел к цели, и всегда сначала стрелял, и даже потом не приходили сомнения...
...электрический разряд...
...руки воздетые к небесам...
...подгибаются колени...
Стрелок разумом понимает, что этот мир иллюзорный, что на самом деле он скорей всего находится в другом мире. И миры меняются местами. Стрелок вдруг понимает, что он находится не вне Монолита, а внутри, что он и есть Монолит. И он то ли от бессилия, то ли от гнева начинает извергать молнии. Начинается выброс, Зона активизируются, в зал начинают врываться сталкеры. Они мгновенно превращаются в зомби и падают на колени перед тем, что ещё миг назад было Стрелком...
…его желание – «Человеконенавистничество». Ведь на его совести смерть...
...разряд...
...руки...
...колени...
«тело» станции сотрясает пароксизм «вселенской боли и страха», и из ее недр в безучастные небеса бьет огненный столб, увлекая за собой ошметки какой-то зеленоватой светящейся массы. За ними в небо устремляются рваные узоры электрических разрядов, и небеса в ответ извергают дождь, но дождь такой же противоестественный, как и весь феномен выброса – это тонны пепла, которые убивают остатки цветового разнообразия... И серое море, затопившее все вокруг, рождает жуткие серые волны — сонмы крыс разбегаются от станции в разные стороны. Кругом мечутся сталкеры, пытаясь их отстреливать, крысы бросаются на людей, впиваются острыми зубами в их правые руки... Кровь быстро смешивается с пылью...
…его желание – «Жажда славы». Всего лишь жажда славы...
...разряд...
...руки...
...колени...
Кровь! Кровь на стенах!!! Распятый человек и... пустота...
— Ты избранный. Второе воплощение Великого Кри.
...распятие в углу... Над ним на стене размашисто начертано одно слово «Грех».
...надпись сделана кровью.
Вожак плеснул остатки жидкости из своего кубка прямо в огонь. Удушливый сладковато-терпкий запах дурманил мозг. И тут все завыли, и было в этом вое столько тоски...
А Стрелок занял то место, на которое, очевидно, подспудно рассчитывал – на кресте.
Сыновья Великого Кри пали на колени перед распятием...
…его желание – «Жажда гуманизма»...
...разряд...
...руки...
...колени...
По щеке зомби скатилась слеза...
– Убей меня... пожалуйста.
Он хотел возразить, но слова застряли в горле.
– Пожалуйста, – повторил зомби и отвернулся, подставляя незащищенный затылок.
…Журналист хороший... Журналист нас не будет обижать…
Стрелок не стал стрелять. А через мгновение зомби настиг его и перерезал горло.
…его желание – «Жажда абсолюта: счастье всем, и пусть никто не уйдет обиженным»!
...разряд...
Исходя из концепции построения событий – каждому по... Монолиту.
…его желание – «Вспомнить всё»!
...разряд...
Он стоял на галерее, а где-то далеко внизу лежал Чёрный Монолит. А вокруг него те, кто приходил к нему ранее. Десятки сталкеров... Но – самое главное!
Он вспомнил, как его звали когда-то: Антон!
Антон Гольдберг!
А затем, его прошлое обрушилось на него, неумолимо вытесняя видения, навеваемые Монолитом.
Кадр за кадром, ключевые моменты, спрессованные монтажом в химерный
видеоклип...
Все это уже было однажды. А может, и не раз!
Вот так же он, Антон Гольдберг, стоял когда-то над обрывом и почти равнодушно смотрел в разверзшуюся под его ногами бездну.
Тьма манила, и нужно было всего лишь переступить незримый барьер – грань, отделявшую его от... покоя. За спиной была суета и абсолютное взаимонепонимание с этой жизнью, а впереди...
Но самое главное, что грань эта была настолько призрачной и зыбкой... Всего-то и надо было сделать один шаг, а дальше... Дальше всё должно благоустроиться само собой.
Даже как-то не верилось, что клубок неразрешимых противоречий внезапно приобретет новую форму и, соответственно, ясность, предсказуемость и смысл.
Антон помедлил мгновение и...
...шагнул вперед.
Ветер рванул легкие, словно подсохшее бельё на балконе.
Его жизнь, как химерное супершоу, взметнулась перед ним ярким и... пустым полотном, единственным пустым номером в беспроигрышной лотерее, супербоевиком, в котором человеческая жизнь намертво впрессована в отведенные ей полтора часа.
Кадр за кадром. Мизансцена за мизансценой. Складываясь в такую яркую и такую бессмысленную картину... Сценарист, которой, похоже, сошел с ума ещё задолго до того, как за дело, наконец, принялся режиссер, которому сценарист недостоин был даже лизать грязные пятки, особенно если степень пригодности к этому делу оценивалась бы общим суммарным безумием.
Все завертелось как бы само собой. Никто не был ни в чем виноват. Никто никого ни в чем не винил! И всё бы было в полном порядке, если бы Антон Гольдберг... не сделал последнего шага...
Значит, во всём изначально был виноват сам Антон Гольдберг. Виноват уже тем, что соизволил появиться на свет, на котором, кстати, его абсолютно не ждали, даже более того, в принципе не были готовы к его появлению! Ни Гольдберг-отец, ни тем более мать, которая готова была стать кем угодно, но не матерью. Да и отец Антона был похож на что угодно, но уж никак не на отца. Обычно принято благодарить тех, кто – пусть даже по незнанию, наивности или полной медико-сексуальной неграмотности – соблаговолил вытолкнуть тебя в этот мир. Даже если твое появление оказалось обусловлено лишь тем, что твои родители не имели ни малейшего понятия, что такое противозачаточные средства.
А уж если они не дали тебе сдохнуть с голоду в детстве, то только лишь за одно это ты обязан на них просто молиться.
Антон Гольдберг не умел молиться. Его научили многому, но отнюдь не всепрощению.
Первый крестик в своем реестре Антон поставил против имен своих родителей именно тогда, когда они оба на краткий миг вдруг узрели истину, совершенно неожиданно для себя... А Антон запомнил это на всю жизнь!
Щёлк!
Счётчик сработал.
Такое впечатление, что Антон уже родился, имея его внутри, и счёт пошел сразу и необратимо.
Второй щелчок произошёл, когда Антон пошел в школу.
Вся система образования была поставлена так, словно её единственной целью было перемолоть крохотный камешек, угодивший в её жернова, полностью нивелировать индивидуальность, сведя её к разрозненному набору фактов из различных областей знания, а самое главное – вбить беспрекословное подчинение незыблемым авторитетам, которые периодически обновлялись, а свергнутые идолы подвергались шельмованию, поношению и стиранию из анналов истории.
Общество готовило Антона к тому, чтобы он стал его членом. Оно тоже пока было не готово его принять.
Щёлк!
Большинство сверстников Антона достаточно ловко вписалось в систему. Если и были отдельные бунтующие индивиды, то они бунтовали в принципе, их не интересовал здравый смысл, они чисто физиологически склонны были к анархии.
Щёлк! Щёлк!!!
А дальше время полового созревания. Счётчик защелкал, как сумасшедший.
Щёлк, щёлк, щёлк...
Первая любовь, первое предательство. Сначала предали его, потом предавал он...
К семнадцати годам Антон утратил большую часть своих амбиций и почти трансформировался в добропорядочного гражданина, свято верящего во всё то, что так беззастенчиво декларировало его государство, чьим безымянным винтиком он стал. Следующим шагом была война.
Щёлк.
Бог знает, с кем, и бог знает, как и во имя чего велась эта война. Но Антон был призывного возраста, и чаша сия не миновала его...
Мальчишка семнадцати лет, в чьи руки отдано оружие...
Возможно, что к этому времени он ещё не успел до конца избавиться от иллюзий. Он, например, ещё верил, что обладание оружием делает его самого кем-то более весомым, чем он есть на самом деле.
И первое убийство, первая смерть.
А потом ещё и ещё, чтобы закрепить навык!
Щёлк, щёлк, щёлк.
И снова жизнь, если можно назвать жизнью слепое существование внезапно обезоруженного и вышвырнутого в мир юного убийцы.
И снова любовь. Любовь и ненависть, свитые в единый неразрывный узел.
Щёлк, щёлк, щёлк, щёлк...
Лишь однажды перед Антоном приоткрылась дверь в иной совершенно непохожий, такой манящий и пугающий мир.
То, что ему открылось, не было какой-либо странной картиной мироздания, так... акварельные мазки.Но краски, засиявшие перед его взором, были чистыми, яркими, и абсолютно неважно было, что же это на самом деле: окно в иной мир, новая виртуальная реальность или просто сон. Главное, что в этот мир можно было войти и остаться там навсегда. И не было в том мире крови и грязи. Но не был тот мир и слащавой утопией. Просто трудности и опасности там были естественными, а не надуманными и от того тупо безнадежными. И поэтому преодоление их тоже приносило наслаждение.
Попав туда первый и единственный раз, Антон не мог точно сказать, сколько же времени он там пробыл. Само чувство времени как бы трансформировалось, ведь обычно счет идет, опираясь на события либо особо контрастные, либо имеющие тенденцию оканчиваться, а тут все было ровным и бесконечным. Например, состояние любви. Это было... Нет! Антон не взял бы на себя смелость охарактеризовать это состояние в условиях мира, куда ему лишь на миг довелось заглянуть.
Но в следующий миг дверь захлопнулась, а Антон так и остался на пороге, словно где-то глубоко в душе всё же побоялся окончательно переступить порог. Жизнь вновь резво подхватила Антона подмышки и поволокла неведомо куда и зачем.
Он женился. Потом развелся. Несколько раз поменял работу. Снова женился.
Он почти врос корнями в эту жизнь. А может, это были не корни, а всего лишь пуповина, которая существовала изначально, а теперь значительно окрепла и уплотнилась.
Сколько раз он впоследствии пытался восстановить обстоятельства, предшествовавшие моменту перехода, и... ничего. Вскоре он стал склоняться к мысли, что это ему лишь привиделось. Но даже если это был всего лишь сон, разве может сниться то, чего в принципе не существует?.. Хотя если вспомнить детские полеты во сне...
Но тогда откуда же это ощущение извечной чужеродности данной реальности, это невыносимое одиночество?! И в конце концов, если это все-таки сон, то он, Антон Гольдберг, с тех пор так и не просыпался, а значит...
А жизнь шла своим чередом. Где-то вершились какие-то события. Кто-то боролся за власть, кто-то шел по трупам к цели... Антон всё ждал и ждал своего часа. Он вдруг свято уверовал, что существуют некие сказочные часы, и как только они пробьют двенадцать, свершится чудо. И всё, что он уже почти забыл и – вернётся, вспыхнет с новой силой... вообще жизнь начнется сначала!
Щёлк!
И вдруг с этим последним щелчком он понял, что это как раз и был бой тех самых часов, на которые он возлагал так много надежд, и что последний щелчок соответствует последнему двенадцатому удару.
Тот мир, который однажды уже гостеприимно распахивал перед ним ворота, возможно, даёт ему еще один шанс... последний.
Где-то далеко внизу едва различимо маячили такие знакомые и такие абсурдные под новым углом зрения бытовые мелочи и детали. Собственно, лишь один элемент данной реальности и был незыблем. Здесь, в принципе, было возможно всё: можно было даже просто проигнорировать реальность и не появиться в ней вовсе! Но если уж ты попал сюда, то одно было несомненным Что бы кто бы ни делал и как бы себя ни вел, всех ждал один и тот же конец. И того, кто стоял в конце пути, нельзя было подкупить ни деньгами, ни уникальными душевными качествами, ни гипертрофированным самолюбием, ни бескорыстным подвижничеством. Перед лицом этого последнего судьи и палача в одном лице все были равны.
И Антон понял, что очень хочет попытаться обмануть это воплощение Неотвратности и таким образом разорвать порочный круг, по которому обречены были двигаться все фигуры в этой древней игре.
Щёлк!
И именно задуманное должно было, по мнению Антона, распахнуть двери в тот мир, что на секунду приоткрыл ему своё лицо когда-то бесконечно давно...
Как тяжело сделать хотя бы несколько шагов, когда на сердце лежит такой груз.
Антон стоял над обрывом и смотрел в разверзшуюся под ногами бездну.
Тьма манила, бездна звала. И нужно было лишь переступить незримый барьер...
За спиной была суета и абсолютное взаимонепонимание с этой жизнью...
Щёлк!
А впереди...
Щёлк!
Антон помедлил мгновение...
И шагнул...
И внезапно понял, что его обманули и в этот раз!
Теперь уже в последний.
22. Level 9. Возвращение – Вариант 1
– Скажите, далеко отсюда до Города? – поинтересовался щуплый молодой человек, одетый в видавший виды джинсовый костюм, у добродушного лысого толстяка.
Толстяк, вальяжно развалившийся в кресле-качалке у порога придорожного мотеля, хитро прищурился и сказал странным тоном:
– Вас интересует ближайший... или?..
– Меня интересует Город, – сказал молодой человек сухо.
– Ах, Город, – понимающе хмыкнул толстяк. – До Города далеко, а ночь близко.
Толстяк качнулся, и кресло певуче заскрипело: скрип-скрип, – как сверчок, заблудившийся в ночи.
Пауза затянулась. Молодой человек с сомнением глянул в сторону дороги, а потом перевёл взгляд на солнце, уже наполовину скрывшееся за горизонтом.
– Я надеюсь, в вашем мотеле найдется свободная комната? – спросил он.
Толстяк, продолжавший раскачиваться с закрытыми глазами, хмыкнул:
– Вам повезло, как раз сегодня освободилась одна.
– Вы хотите сказать, что остальные заняты?
– Конечно!
– А почему никого нигде...
– Отдыхают, – толстяк приоткрыл один глаз. – Набираются сил. У нас тут по вечерам... – толстяк сделал паузу. С одним открытым глазом в непрерывно раскачивающемся кресле он напоминал какое-то инопланетное существо на колесиках.
Молодой человек улыбнулся, поймав себя на этой забавной ассоциации, а толстяк, перестав раскачиваться, открыл второй глаз и сухо закончил фразу:
– ...праздник. Тех, кто всегда в пути. Ведь в моем мотеле останавливаются лишь те, кто идут в Город. Так что советую отдохнуть пару часов, а в двадцать три ноль-ноль праздничный ужин, ну, а дальше... как карты лягут.
Толстяк сделал неуловимое движение, и молодой человек едва успел поймать на лету ключ с номерком. На номерке красовалось число тринадцать.
«Удачное начало», – усмехнулся молодой человек.
Комнатка была скромно обставлена, но выглядела уютной.
Молодой человек, не раздеваясь, завалился на кровать, минут пять он ещё наслаждался тишиной, а затем погрузился в сон.
Снился ему Город. Сверкающий огнями, бурлящий жизнью. От него исходили могучие волны энергии. Вдруг очертания домов стали зыбкими, огни призрачными, а сам Город словно усох или отдалился.
Молодой человек вздрогнул и от этого непроизвольного движения проснулся.
Он не сразу осознал, что мотель полон звуков. Звуки, словно продолжение сна, наслаивались один на другой, медленно скользили по комнате, ударялись о стены и возвращались чуть слышным эхом.
Некоторое время он лежал, пытаясь сообразить, что его так тревожит в изменениях, происшедших в окружающей обстановке за то время, пока он спал. Отчетливо можно было разобрать чей-то возбуждённый шепот. Где-то плакал ребенок, смеялась женщина. Звяканье столовых приборов перемежалось покашливанием. Мотель жил какой-то странной жизнью.
Молодой человек скептически усмехнулся, встал и направился в коридор.
В коридоре тускло горели пыльные бра, лишь усиливая ощущение липкой вязкости окружающего мрака.
Почти напротив двери с номером тринадцать стояло кресло, в нем сидел худой старик, похожий на засушенного богомола и, не мигая, глядел на молодого человека.
– Здравствуйте, – кивнул старику молодой человек. – Вы не подскажете: хозяин говорил мне, что сегодня в мотеле какой-то праздник...
– Город совсем рядом, – невпопад проскрипел старик, – всего-то день пути. А если идти очень быстро, то можно успеть и за пол-дня... Раньше я очень быстро ходил... А говорят, этот Город – что-то особенное!.. Врут, наверное...
– Вы что же, – не удержался молодой человек, – так ни разу и не были в Городе?
– Всего-то день пути... Врут! Кругом все врут... даже когда говорят правду...
Молодой человек понял, что ничего от старика не добьётся, и отправился дальше.
За первым же поворотом его поджидал сюрприз в облике длинноногой блондинки, в глазах которой светилась тоска, частично разбавленная алкоголем.
– Как ты думаешь, у кого-нибудь в Городе может хоть иногда возникнуть желание напиться до бесчувствия? – глухим безразличным голосом поинтересовалась она и, неловко качнувшись, вынуждена была опереться на плечо молодого человека.
Не ожидая ответа на свой вопрос, блондинка потянулась всем телом и небрежно кивнула молодому человеку:
– Зайдёшь?
– Тут где-то рядом должен проходить праздник? – пробормотал молодой человек.
– Ты что, новенький? – усмехнулась блондинка.
Молодой человек пожал плечами, а блондинка вдруг залилась звонким, чуть истеричным смехом. Приступ смеха оборвался так же внезапно, как и начался, последний звук был больше похож на всхлип. Она резко развернулась, опять едва не упав, и, вызывающе покачивая бедрами, скрылась за дверью под номером 4.
Молодой человек вновь пожал плечами и пошёл дальше. Он думал о Городе. Если выйти завтра на рассвете, то к вечеру он доберется до места...
Молодой человек не сразу сообразил, что идёт уже довольно долго, а коридору нет конца. Более того, за время пути молодой человек машинально сворачивал пару раз в какие-то ответвления и теперь весьма смутно представлял, как отыскать дорогу обратно.
Но одно было совершенно очевидно: внутри мотель был гораздо более вместительным, чем казался снаружи. А пройдя вперёд ещё сотню метров, молодой человек обнаружил лестницу, уводящую вверх, хотя мог поклясться, что снаружи мотель выглядел одноэтажным. Преодолевая внутреннее сопротивление, он поставил ногу на первую ступеньку. К его всё возрастающему ужасу, за вторым этажом был третий, потом четвертый, пятый...
Словно завороженный, молодой человек все шёл и шёл...
На лестничной площадке семнадцатого этажа ему встретился прилично одетый мужчина, который с тоской глядел в глубину лестничного пролёта. В руках он держал зажжённую сигарету, и, судя по тому, как приплясывал в полутьме огонёк, руки у него порядочно дрожали.
– Плевал я на Город! – безапелляционно объявил мужчина и судорожно затянулся. – Да его, наверное, и нет вовсе! Так, сказочки для слабонервных.
Мужчина действительно плюнул в сумрак лестничного пролёта, сосредоточенно проследил за результатами своего нехитрого эксперимента и вдруг сел на ступеньки и заплакал. Молодой человек неуверенно улыбнулся, он совершенно не представлял, как надо себя вести в подобных обстоятельствах.
Мужчина всхлипнул пару раз, затем встал и почти весело улыбнулся:
– Ну, бывай!
Прежде чем молодой человек успел хоть как-то отреагировать, мужчина словно растворился в сумраке коридора.
Молодой человек потерянно поблуждал по коридорам семнадцатого этажа, обнаружил ещё две лестницы, уводящие вверх и вниз, и к какому-то моменту понял, что окончательно заблудился. Навстречу ему попадались разные люди, они все постоянно говорили о Городе. Но никто из них в нём никогда не был!
Уже совершенно не сознавая как, молодой человек попал в огромный зал, где стоял бесконечный великолепно сервированный стол, а за ним сидело множество незнакомых или полузнакомых, а может, просто забытых людей. Все сидящие как по команде повернули головы и посмотрели на вновь прибывшего. А из-за дальнего конца стола поднялся радушно улыбающийся хозяин мотеля с бокалом искрящегося шампанского в руке и громко произнёс:
– Ну вот, теперь мы все в сборе. Так поднимем же бокалы за Город и за тех, кто всегда в пути!
Молодой человек растерянно улыбнулся, в руке его неизвестно откуда появился бокал. Какое-то мгновение он колебался. Что-то подсказывало ему, что это шампанское пить не стоит.
Но, поймав на себе насмешливый взгляд хозяина мотеля, молодой человек решительно одним глотком осушил бокал до дна...
А на следующий день, ближе к вечеру, у порога мотеля остановился другой молодой человек:
– Далеко отсюда до Города?
– До Города далеко, а ночь близко.
– Я надеюсь, в вашем мотеле найдется свободная комната?
– Вам повезло. Как раз сегодня освободилась... одна.
Антон стоял на холме, а перед ним действительно был город. И, о чудо, в нём жили люди! И лишь приглядевшись, Антон с ужасом осознал, что это не люди. По городу бесцельно и обречённо слонялись зомби…
«Господи! Опять!!! За что?! – Антон помотал головой, силясь сбросить наваждение. – Этого не может быть! Ведь я только что был в недрах АС. Это наверняка очередная иллюзия. Вот ещё немного, ещё одно усилие и иллюзии растают...».
Неужели вновь метания по странным территориям, больше напоминающим химерные декорации к фильмам экспрессионистов 30-х годов. Ведь он вспомнил теперь своё прошлое! Но только вот вопрос, как это всё стыкуется с настоящим?
Антон побрел по улице городка, который он теперь знал, как свои пять пальцев, а перед мысленным взором возникал другой город...
...днём на улицах города было пустынно и почти безопасно. Конечно, можно было нарваться на патруль «белых касок» или сдуру напороться на вконец ошалевшего обывателя, готового стрелять длинными очередями даже по собственной тени. Но это были ещё цветочки, а вот после наступления комендантского часа одновременно с темнотой на город наползала волна животного ужаса, подминавшего под себя остатки разума и диктующего совсем иные правила и нормы жизни...
Всему виной генератор!
КАКОЙ ГЕНЕРАТОР?!
Гольдберг очумело потряс головой, очертания города стали зыбкими...
Антон неприязненно оглянулся вокруг. Он ненавидел этот Город. Вязкий, приторный и надоедливый, как сладкое блюдо в конце званого ужина. Когда все гости уже наелись и изрядно выпили, когда тяжёлая голова и полный желудок взывают к совести того, кто еще пару часов назад гордился своей приверженностью к здоровому образу жизни.
И Город платил ему тем же. Антон постоянно ощущал спиной обманчиво-сонный взгляд тысяч глаз, неотступно следящих за ним из-под припухших бессонных век, где бы он ни находился и что бы он ни делал.
Иногда Антон не выдерживал и, резко обернувшись, смотрел прямо в лицо Городу. Но тот всегда делал вид, что дремлет.
Сколько лет уже Антон пытался вырваться из-под власти этой засасывающей безысходности. Но Город, опутавший его паутиной невидимых связей, дел, конфликтов, привычек, обязанностей и ещё бог знает чего, словно сытый кот, играющий с совершенно одуревшей от страха жертвой, то чуть отпускал от себя, то вновь властно ставил на место.
Но теперь терпение Антона, наконец, иссякло, и он решил... уничтожить Город. Оставалось совсем немного: воплотить задуманное.
«Ерунда, – подумал Антон, – если он столько лет пользовал меня, как последнюю половую тряпку, то неужели наша связь столь односторонняя?!!»
Антон уверенно перешёл улицу и нырнул в хорошо знакомый подъезд.
– Это ты? – окликнула его из кухни женщина, с которой Антон вот уже год пытался взлелеять некий совместный плод, единственно возможный на данном этапе их жизни – иллюзию взаимной необходимости. Плод, изначально хилый, хирел с каждым днем. В этом Городе иллюзии не выживали.
– Нет, – буркнул Антон, – это моя тень.
– Ну, раз тень, – равнодушно откликнулась женщина, – то, надеюсь, она обойдётся без ужина?
Антон взял в холодильнике банку пива и плюхнулся в кресло перед телевизором.
«Ненавижу», – думал он, наблюдая за новостями дня, где Город представал во всей красе: насилие, грязь и демагогический противовес из розовых обещаний на будущее.
Ночью Антон внезапно проснулся. Рядом спала женщина. Рельеф её тела, явственно обозначенный под тонкой простыней, почему-то напомнил Антону Город с его хаотичной планировкой, основным принципом которой служило отсутствие здравого смысла. Женщина вздохнула во сне и повернулась к Антону спиной.
Гольдберг прошлёпал босыми ногами на кухню, взял бутылку бренди и стал пить прямо из горлышка, пока обжигающая жидкость не заполнила его, казалось, до краёв, просочившись из глаз мутными злыми слезами.
Внезапно словно что-то лопнуло в мозгу Антона. Яркий ослепительный свет высветил в подсознании такие закоулки, что Антона захлестнул страх, но в следующее мгновение он ясно увидел, как можно уничтожить Город. Всё было до безумия просто! Как во всяком сложном, но едином организме у Города был узел, где сплетались все нити. Нити сил подспудных, доминирующих и определяющих его существование, хитросплетение, удерживающее в равновесии призрачное статус-кво. И чтобы разрушить это хрупкое равновесие, достаточно было лишь вынуть камень в соответствующем месте...
Антон целеустремленно продвигался по совершенно пустым в этот час улицам к той заветной точке, в которой находилось сплетение всех силовых линий Города.
Ненависть, бурлящая в душе Гольдберга, медленно и необратимо приобретала черты некой фиксированности и предопределенности, неосознаваемого раннее предназначения.
«Я иду!» – Антон, словно сомнамбула, вышел на середину центральной площади, закрыл глаза и, опустившись на колени, стал шарить дрожащими руками по брусчатой мостовой. Ломая ногти и раздирая пальцы в кровь, он, наконец, выковырял из мостовой крохотный невзрачный камешек и встал во весь рост – может, впервые за долгие годы. И в ту же секунду Город содрогнулся. В разных концах его одновременно вспыхнули пожары, из канализационных люков хлынули нечистоты. Город заполнился криками и воем. Люди высыпали из домов на улицы. Раз за разом по Городу прокатывались судороги. Несколько наиболее ветхих домов с грохотом осело, взметнув к небу щупальца дыма и пыли. Полураздетые обезумевшие люди, словно рвотная масса, хлынули прочь из Города.
Тело Города забилось в конвульсиях, разбрызгивая вокруг нечистоты, горящие ошметки и бесформенные куски бетона. А затем, после одного из самых сильных толчков, Город рухнул, словно карточный домик.
Пожары, залитые водой из разрушенных коммуникаций, мгновенно угасли. Город испустил последний тяжкий вздох, выбросив в небо тяжелые струи пара. И в этом вздохе Антону почудилась... благодарность.
Антон Гольдберг остался стоять в центре апокалипсиса совершенно один.
«Господи, – растерянно подумал Гольдберг, – я ведь не знал... я не ожидал... не думал... что... смогу... что это будет иметь такие результаты...»
Антон неожиданно вновь упал на колени и заплакал.
Но город не встал из праха...
Это был лишь остаточный бред...
(…остатки бреда?..)
...но они помогли припомнить, откуда Антон попал в Зону. И почему.
Ведь на самом деле...
23. Level 1. Возвращение – Вариант 2
Ночь.
...изредка небо пропарывают электрические разряды...
С пригорка бесшумно спускается грузовик...
...при очередной вспышке видно, что кабина его пуста, а кузов забит штабелями запаянных гробов.
...начинается выброс...
...гробы разлетаются в разные стороны, часть гробов раскалываются, оттуда выпадают покойники…
Догорают остатки грузовичка, стихает выброс... Медленно начинает светать.
Внезапно один из лежащих стонет и открывает глаза...
– Меня зовут Антон Гольдберг, – произносит он охрипшим, но вполне ясным голосом. – Я знаю, кто я и что я должен теперь делать. Теперь я помню всё! Я помню, с чего и как всё это началось. Я помню Город...
Конец первой части
Часть 2.
Город (Затмение)
Смерть и холод! Хорошо бы
С диким визгом взвиться в высь
И упасть стремглав в сугроб,
Как подстреленная рысь.
И выглядывать оттуда,
Превращаясь в снежный ком,
С безразличием верблюда,
Занесенного песком
Саша Черный «Нирвана»
Утром, когда он прозвучал в первый раз, никто не обратил на него внимания. Днем он повторился, но те, кто его услышал, не придали этому никакого значения. Вечером он прозвучал в третий раз.
А ночью из города ушли все мальчики. Все до единого: от только начавших ходить до достигших той зыбкой границы, переходя которую мальчик становится мужчиной. Ушли все!
Город опустел, словно выпотрошенная куриная тушка. Ветер беззлобно гнал по пустынной улице обрывки газет, измятые бумажные стаканчики...
Город словно вымер, хотя там еще оставались люди. Город затаился и ждал, но люди знали, что ожидание напрасно.
Не было отчаянья и безумных попыток что-либо исправить. Была лишь печаль и покорность.
В предрассветной промозглой мгле смутно вырисовывались громады многоэтажных бетонных коробок, тупо пялящихся слепыми черными провалами окон на пустынные улицы. Света нигде не зажигали. А в каждом провале можно было угадать одну или две тени, застывшие в безмолвном ожидании. Безмолвном и бессмысленном. Одинокий уличный пес, устало дотрусив до центральной площади города, сел и, запрокинув голову, завыл...
И город ответил ему жутким многоголосым воем.
И вспыхнул свет в окнах, и распахнулись двери, и люди высыпали на улицу...
Но было поздно.
Глава 1.
Говорят, что агония Города началась в тот день, когда из него за одну ночь исчезли все дети.
А теперь Город горел. Просто оторопь брала от осознанья того, что в этих каменных джунглях что-то столь долго, упорно и мучительно может гореть. Днем и ночью! Вторую неделю подряд... А ещё этот, ставший уже нестерпимым, смрад горящей человеческой плоти. Этот запах не могла перебить даже удушливая вонь плавящегося пластика. Ночью от нескончаемых пожаров было светло, как днём, а днём из-за туч пепла, зависших над городом, постоянно казалось, что беременное небо никак не может разродиться ублюдочным рассветом.
«Хоть бы дождь пошёл, что ли, – вяло подумал Антон, равнодушно глядя из окна на агонизирующий город, – может, тогда этот паскудный запах хоть немного ослабнет...».
Но пока смрад горелой плоти безраздельно главенствовал и над вонью гниющих у каждого подъезда исполинских куч мусора, и над непередаваемым амбре давно неработающей канализации. Не говоря уже о сладковато-приторном, почти нежном, аромате свежей человеческой крови…
Щёлк!
Тьма манила, бездна звала. И нужно было всего-то лишь переступить незримый барьер – грань – отделявшую его от...
Щёлк!..
Антон нагнулся, порылся в сумке, стоящей на полу у его ног, и извлек на свет божий бутылку пива. Последнюю.
Пиво было тёплым и, похоже, начало уже подкисать.
«Сегодня придется выйти на улицу, ¬– подумал Антон, отрешённо наблюдая, как на бутылке резвятся багровые блики. – Без жратвы я бы ещё протянул, а вот без выпивки… А если ухлопают, так и к лучшему. Слишком уж затянулась эта агония. И моя, и города...».
Антон ещё порылся в сумке и нашарил пригоршню патронов.
«Семь. Не густо, – он достал из кармана револьвер. – Шесть в барабане и один в кармане. Не густо! – поднял с пола сумку и перевернул её кверху дном.
На пол с веселым звоном упало пару монеток.
«Вот уж воистину бесполезней предметов нынче не сыщешь», – Антон лениво наподдал монеты ногой, и они, обиженно позвякивая, отлетели в дальний угол комнаты. И затаились там, зло поблескивая на Антона своими кругленькими самодовольными тельцами. Рядам с ними валялся грязный истоптанный настенный календарь, идиллический зимний пейзаж,: ёлочка, снежок и... число. Две тысячи тринадцатый год.
Из сообщений местной прессы (отпечатано на ризографе тиражом 15 тыс. экземпляров)
…нет никаких оснований для паники. Кабинет министров провёл вчера экстренное заседание, на котором обсуждался вопрос о мерах пресечения попыток отдельных недобросовестных лиц воспользоваться временными экономическими трудностями переживаемыми нашей страной, и на волне откровенно популистских устремлений пытающихся направить случайные хаотичные выступления отдельных несознательных элементов в русло своих интересов. Так, например, некоторые лидеры шахтерских профсоюзов...
Антон надел куртку, револьвер пристроил подмышку, а здоровенный охотничий нож в специальном чехле, который он изготовил собственноручно, приторочил между лопаток так, чтобы нож можно было легко достать, когда от тебя вдруг потребуют заложить руки за голову.
Ни у кого давно уже не осталось никаких иллюзий. Каждый понимал, что если он хочет продлить свои мучения – а жизнью нынешнее положение вещей назвать было нельзя, – то он должен стрелять первым.
На шестом этаже Антон на мгновение замер. До него явственно донесся истерический женский визг. Антон пожал плечами и продолжил движение к выходу. Чем ближе к земле, тем более загаженным выглядел лестничный пролет. Среди раскисшего дерьма и подсыхающих луж крови можно было увидеть все что угодно: от использованных презервативов до растоптанных детских игрушек. На лестничном пролете между третьим и четвертым этажами лежал труп, а этажом ниже ещё один. Все это были мужчины, которым повезло меньше, чем Антону. Или больше – смотря как к этому относиться. Но только вместо временного ночлега они в этом доме нашли постоянный.
На улице было тихо, но Антон какое-то время постоял в сумраке подъезда, внимательно изучая обстановку, и лишь потом всё так же бесшумно скользнул наружу.
Из сообщений местной печати:
… несмотря на все усилия, предпринимаемые кабинетом Министров, всё же наблюдается отдельная нестабильность в некоторых сферах нашей экономики… несознательные элементы, пользуясь временными трудностями…
Днём на улицах города было пустынно и почти безопасно. Конечно, можно было нарваться на патруль «белых касок» или на вконец ошалевшего обывателя, готового стрелять длинными очередями даже по собственной тени. Но это были цветочки, а вот ночью после наступления комендантского часа одновременно с темнотой на город наползала волна животного ужаса, подминавшего под себя остатки разума, диктующая совсем иные правила и нормы жизни. Ночью город преображался в кошмарное чудовище, пожиравшее собственных детей. Ночью в ходу была иная логика. Ночью, чтобы выжить, необходимо было становиться монстром. Днём – другое дело! Днём лохмотья, оставшиеся от норм человеческого поведения, имели ещё какую-то реальную цену. И это несмотря на полное пренебрежение к смерти, несмотря на то, что трупы в подъездах стали скорее правилом, чем исключением. Несмотря на то, что очередной труп воспринимался как неотъемлемая часть декорации этой абсурдной постановки Дантового ада в масштабах всей страны.
Антон усмехнулся, хотя назвать усмешкой тик, что перекосил его лицо, можно было лишь с большой натяжкой и при наличии достаточно извращенной фантазии. И это при всём при том, что труп очередного функционера был более чем реален. Элегантный дородный мужчина, облаченный в неброских расцветок костюм, игриво раскачивался на ветке ближайшего дерева, своим вывалившимся наружу синим языком как бы подчеркивая своё презрение к обстановке и воплощая весь абсурд сложившейся ситуации.
Антон заглянул в остекленевшие глаза и тяжело вздохнул. Не то чтобы это зрелище его шокировало, но оно всё ещё оставалось чуждым человеческой природе. Антон всё ещё не утратил иллюзии, что человек в принципе рожден для жизни. В сложившейся ситуации, однако, это выглядело самым отъявленным безумием. Воистину, тот, кто окончательно не спятил в сложившейся обстановке, и был самым настоящим сумасшедшим.
Труп качнулся на своей ветке, и Антону показалось, что этот стервец подмигнул ему, словно издеваясь, словно его судьба давала ему основание иронизировать над остальной массой, которую он, повиснув на ветке, умудрился оставить в дураках …
На площади Независимости стоял танк, тупо уткнув свое бесполезное, как утративший боевой пыл обмякший пенис, орудие в сторону ратуши. Словно издеваясь над ним, посреди площади вздымались остатки триумфальной колонны, возведенной в честь независимости.
И никого вокруг.
Из местной прессы:
…отдельные случаи немотивированной жестокости! Но это не даёт повода к необоснованному беспокойству. Ситуация под контролем, и соответствующими органами делается всё необходимое, чтобы локализовать случайные…
«Чего уж там: душу бы продал за глоток обыкновенного неразбавленного спирта, – устало подумал Антон, стараясь не обращать внимания на вонь, которая, казалось, пропитала уже все вокруг; и землю, и воду, и мысли. – Я не собираюсь строить никаких иллюзий или городить ненужный огород из бессмысленных оправданий сложившейся ситуации. Мне наплевать на подоплеку нынешних событий и абсурд сложившихся человеческих взаимоотношений. Я просто хочу жить. Всего лишь жить, существовать как биологическая единица. И неужели я требую от жизни так уж много?!»
Но совсем недавно он так не думал.
А как? Память услужливо выталкивала из себя то недавнее прошлое, которое сейчас казалось страницами прочитанного в юности романа.
Антон скользнул невидящим взором по танку, по судорожно вытянутым ногам бизнесмена (одна туфля упала, синий скрюченный палец игриво выглядывал из дырки в носке, но уже ничем не мог помочь своему хозяину в тщетных потугах отмазаться от той роли, что предназначила ему безжалостная судьба) и в который раз на сегодня судорожно вздохнул. Потом прикинул, что безопасней: пересечь площадь поверху, рискуя быть обстрелянным из близстоящих домов, или нырнуть в подземный переход. И то, и другое были всего лишь различные варианты одной и той же русской рулетки, но, пожалуй, первый вариант был уж слишком однозначным. Элемент случайности в этом варианте от Антона почти не зависел. А вот под землей шансы уцелеть или погибнуть были хотя бы сравнимыми. А главное, все базировалось на инстинкте загнанной крысы: кто первым учует опасность! А в своих инстинктах Антон пока ещё был уверен. Он нырнул в переход, стараясь как можно скорее окунуться во мрак и как можно меньше маячить отличной мишенью на фоне ярко освещенного входа. Внутриутробный мрак подземного перехода был обманчиво расслабляющ. Хотелось и вправду лечь, принять позу эмбриона и заснуть. Но Антон понимал, что это ощущение – сплошная иллюзия, как, впрочем, и вся его прошлая жизнь. Ему вдруг показалось, что где-то на границе поля зрения возникла радужная тень. И хотя это длилось лишь мгновенье, Антон мог поклясться, что тень – олицетворение всего, что им утрачено безвозвратно. Но на самом деле шорох, доносящийся справа, заставил Антона резко пригнуться и бесшумно по-лягушачьи отпрыгнуть в сторону.
Вспышка, звук! Пуля угодила как раз в то место, где миг назад его одолевали сладкие томления.
Стараясь двигаться бесшумно, Антон на четвереньках пополз по осклизлому полу. Конечно, можно было ответить пулей на пулю, но Антон берег патроны. К тому же был ещё один шанс...
Вспышка, грохот! У затаившегося во мраке подвели нервы, выстрел явно был сделан наугад. А стрелявшего засекли, и с двух концов перехода одновременно грохнули ещё два выстрела…
Вскрик и глухой звук упавшего тела.
И вновь мрак и обманчивая тишина. Антон горько ухмыльнулся. Он опять вытянул выигрышный билет в безвыигрышной лотерее. Но это не могло продолжаться постоянно.
Из местной прессы:
…нет никаких оснований! Мы решительно отметаем все провокационные заявления …
…отдельные…
…Не вызывает беспокойства…
... никаких поводов для паники …
«Ушёл! Ушёл и в этот раз!? Как и в прошлый. Как и в последующий?»
Антон лежал на куче битого щебня, с наслаждением вдыхая поднявшуюся серой метелью пыль, и бездумно смотрел вперёд.
На почти полностью уцелевшем здании напротив висела яркая вывеска «Blud-express», с которой игриво подмигивала полураздетая голографическая дива, только одним своим глазом обещавшая блаженство, не говоря о втором…
«А ведь я действительно всё ещё хочу жить», – подумал Антон. И впервые за последние пару недель он ощутил чисто человеческие эмоции.
Глава 2.
– Мы искренне рады приветствовать вас в стенах нашей фирмы, известной во всем мире своей солидностью и устоявшимися традициями…
Антон стоял в огромном пустом вестибюле, стены которого были сплошь испещрены крохотными бронированными ячейками, и равнодушно слушал вкрадчивый женский голос. Эту запись он уже слышал неоднократно. Давно уже минули те времена, когда его могла покоробить эта слащавая беззастенчивая ложь и мог бы заставить содрогнуться жестокий абсурд, сокрытый за потоком серебристой мишуры слов.
– …надеемся, вас не затруднит оставить свои вещи в одной из ячеек, надежностью своей обязанных очень уважаемой швейцарской фирме...
Антон спокойно разделся донага и запихал все свои вещи в ячейку.
– Спасибо, – всё так же вкрадчиво произнес голос невидимой сирены. – Сейчас вам будет подан лифт. Надеемся, что, оказав нам честь своим вниманием, вы не будете разочарованы.
Антон задрал голову к потолку, где виднелось крохотное отверстие, ведущее в недра бетонного монолита. Перед входом находилась крохотная ничем не отгороженная площадка.
Как-то, когда «пункты «Blood-express» были еще в новинку, Антон видел, как двое голых мужиков пытались одновременно оседлать такую площадку. Одному из них повезло чуть больше – он свалился в начале подъема. А второй – из-под самого потолка. Тотчас откуда-то из ниш выехали две бронированные тележки, и одна быстренько прибрала то, что осталось от второго. Но самое ужасное было в том, что вторая подобралась к почти не пострадавшему первому мужику и тоже стала пытаться запихнуть его себе в нутро. Очевидно, это чудо техники реагировало на запах свежей крови. Мужик визжал и отбивался, но это его не спасло… Антон невольно вздрогнул, но, скорее всего потому, что в вестибюле было достаточно прохладно, а главное: непривычно для города стерильно. И эта стерильность настораживала сильнее, чем запах свежей крови.
Площадка-лифт бесшумно скользнула вниз, и Антон поспешил занять на ней такую позицию, чтобы при подъеме не сверзиться вниз.
Но даже если кому-нибудь удалось бы с каверзными целями проникнуть в отверстие под потолком, он был бы разочарован. За входом скрывался всего лишь бетонный тупик, в конце которого стояла привинченная к полу кушетка, а рядом с ней в стене – дырка, в которую можно было лишь просунуть руку.
– Если вы не знакомы с процедурой или забыли отдельные детали, то мы позволим себе вкратце…
Не прислушиваясь к журчанию бесплотной сирены, Антон лёг на кушетку и сунул в дыру левую руку по самое плечо.
– … несколько минут вам придется подождать, пока мы проведем экспресс-анализ, а пока послушайте лёгкую музыку…
«Дьявол бы вас побрал со всей вашей музыкой!» – устало подумал Антон, незаметно для себя погружаясь в сладкую дрему…
И снова ему на мгновение показалось, что на границе поля зрения стремительно промелькнула радужная тень…
– ...поздравляем вас! если не считать следов алкоголя в крови, вы абсолютно здоровы!
Антон вздрогнул: похоже, он таки задремал, и радостный голос невидимой вампирессы его разбудил.
– Сейчас у вас будет взята стандартная порция донорской крови, а после этого вам будет введён препарат, который в течение суток позволит идентифицировать вас как пользователя тех благ, что предоставляет фирма «Blood-express».
Из рекламы фирмы «Blood-express».
Участвуя в интернациональном донорском движении, осуществляемом под непосредственным патронатом транснациональной компании «Blud-express», вы становитесь участником беспрецедентной акции по спасению миллионов нуждающихся в безотлагательной медпомощи…
Антон спустился в зал, где в сейфе ждали его личные вещи, и стал одеваться. Как всегда после процедуры, у него чуть кружилась голова, словно он выпил рюмку-две. На первых порах «Blud-express» использовала пластиковые карточки, но вынуждена была от них отказаться, так как доноров у выхода стала поджидать толпа кидал, а позже – киллеров. Теперь же, используя биохимический метод оплаты, донор был отчасти застрахован от немедленного отъема, воистину кровью заработанного.
В запасе у Антона были сутки, чтобы попытаться реализовать заработанное.
Пробравшись дворами обратно к Центральной улице, Антон выждал момент, когда по ней прогрохотал на бронетранспортере патруль «белых касок», и стремглав кинулся на другую сторону. Вблизи ещё не скрывшегося с глаз патруля никто не решился выстрелить по одинокому беглецу.
Антон нырнул в хорошо знакомую подворотню и особым образом постучал в ничем не примечательную облупленную дверь. Лишь внимательно приглядевшись, можно было заметить, что под многократными слоями краски скрыта листовая броня.
«Интересно, где у них глазок? – Антон хмыкнул. – Вряд ли они гостеприимно распахивают двери перед всяк сюда входящим...».
Двери действительно распахнулись, и мрачный тип, демонстративно поправив на груди автомат, равнодушно кивнул Антону.
В бункере царил полумрак. И в неверном пляшущем отсвете десятка горящих свечей всё виделось зыбко, словно, это и был мир, таящийся на границе поля зрения. Антон подошел к стойке и уселся на табурет.
Бармен кивнул ему, как старому знакомому.
«Интересно, если выкурить его из бункера, сколько бы он протянул на поверхности? Минут 15–20, не больше…» – Антон хмыкнул, представив бармена ползущим по битым кирпичам, а потом прыгающим по подземному переходу.
– Тебе за наличные или по безналу? – пробурчал бармен, равнодушно разглядывая скалящегося Антона.
– По безналу.
– Опять сдавал?
– А что ты можешь предложить за 10 кубиков? Небось, нормы опять снизили.
– Инфляция, – равнодушно кивнул бармен. – Ты уж не обессудь. Но я должен проверить.
– Да, конечно, – кивнул Антон, протягивая руку.
Бармен сноровисто взял у него кровь на анализ.
– А если я попробую отовариться ещё и в другом пункте? – внезапно спросил Антон.
Бармен глянул на него подозрительно и нехотя проворчал:
– На каждый район лишь по одному пункту. В чужом районе тебя попросту не обслужат. Да и не доберёшься ты до второго пункта за сутки. Если вообще доберёшься…
– Понятно, – кивнул Антон, – ты уж упакуй там, а сейчас бутылку…
– Кстати, – ухмыльнулся бармен, разглядывая результаты теста, – ты у нас сегодня тринадцатый! Стол за счет фирмы!
Антон кивнул. Это хорошо, что стол за счет фирмы. Значит, можно забрать паёк целиком. Можно будет забиться в какую-нибудь нору поглубже…
– Слушай, Франк, ведь у тебя наверняка где-то стоит генератор. На кой ляд все эти свечи?
Бармен подозрительно зыркнул на Антона и нехотя проворчал:
– А чтоб вам комфортнее было. Да и топливо для генератора... Это вам не кровь сдавать.
«Клоп, – устало подумал Антон, – ты же от нашей крови жиреешь».
К стойке подошла синюшная девица.
– Налей мне на 5 кубиков.
– В кредит не обслуживаю, – проворчал бармен.
– А я и не прошу в кредит.
– Да что с тебя возьмешь. Вон уж совсем синяя…
– А тебя не спрашивают, – вяло отрезала девица. – Я сказала: на 5 кубиков, значит, на 5 кубиков, – и она выложила на прилавок руку с исколотыми венами.
Бармен нехотя достал шприц и собрался уже выкачать у замухрышки едва ли не последние 5 кубиков крови, предоставив взамен 50 гр. отдающей сивухой мутноватой жидкости.
– Оставь её, – неожиданно для себя сказал Антон. – Я угощаю.
– С чего это ты такой добрый? – фыркнула девица. – Я, между прочим, сегодня не работаю.
– Меня это не интересует, – холодно ответил Антон.– Я просто так угощаю.
– За «так» всегда потом втридорога платить приходится, – все так же вяло огрызнулась девица, но послушно пошла за Антоном. Они уселись за столик в нише. Точнее, это была поставленная торчком бочка из-под бензина, вокруг которой были расставлены пластиковые табуретки. Франк принёс бутылку водки и пластиковые стаканчики, а также банку тушёнки, бутылку маринованных помидоров и буханку хлеба.
– Это все помимо пайка? – подозрительно поинтересовался Антон.
– Да, – кивнул Франк, сноровисто вскрывая тушенку.
– Царский ужин! – почти без натуги улыбнулся Антон. – После такого не жалко и в ящик сыграть.
Причём у него и в мыслях не было ни капли иронии.
– А ты, парень, часом, не из этих? – подозрительно прищурилась девица, – не из торговцев падалью?
– Если ты имеешь ввиду охотников за трансплантантами, то нет, – серьёзно ответил Антон и протянул руку за пластиковым стаканчиком.
Водка была паршивая, разве что холодная, но Антон и девица припали каждый к своему стаканчику так, словно там было противоядие от всего окружающего их кошмара.
Впрочем, в какой-то мере так и было.
– Я всё упаковал, – гордо объявил Франк примерно через полчаса, когда бутылка была опустошена на две трети, тушёнка съедена почти полностью, а в банке с помидорами сиротливо кружила лишь пара листиков петрушки.
– Отлично! – кивнул Антон, меланхолично жуя хлебную горбушку. За все это время они с девицей не обменялись ни словом, лишь отчужденно кивали друг другу в моменты поднятия очередного стаканчика. Но теперь под воздействием выпитого Антон почувствовал, как его внешняя броня слегка размягчилась.
– Как тебя зовут? – спросил он девицу, пряча увесистый сверток в сумку. Франк вернулся за стойку и вновь уставился в затёртый старый номер «Плейбоя», словно мог отыскать там что-то новое.
– Какая разница? – устало вздохнула та. – Можешь звать меня… ну хотя бы Магдаленой.
– Ты часто бываешь у Франка?
– Я здесь живу.
– Он что, разрешает тебе находиться здесь круглосуточно?
– Да.
– Даром?
– Нет, конечно.
– Понятно.
– Что тебе понятно?! Ты знаешь, как обходятся с женщинами в пустующих домах?!
– Знаю.
– А что торговцы падалью с нас живьем сдирают кожу, которая идёт на трансплантанты?
– Знаю.
– И что в диких кварталах мы считаемся деликатесом?..
– Это в каком же смысле?
– В том самом!!! В гастрономическом.
– Не ори, – Антон впервые оглянулся по сторонам, и странно: под воздействием алкоголя у него по идее должно было бы притупиться восприятие, но, напротив, теперь он воспринимал окружающее как-то по особенному остро.
Огромный грязный бункер, поделенный вертикальными балками на сообщающиеся блоки-ниши, был не то чтобы забит, но, учитывая его общую длину, тут околачивалось человек 30. Жизнь в каждом отсеке была своя: где-то матерились, где-то дрались, где-то плакали. Один раз Франк даже оторвался от изучения голых задниц и рысцой сгонял в конец бункера, послышалась какая-то возня, тут же вынырнул охранник, проковылял к месту возмущения устоявшегося течения событий, раздался сдавленный вскрик, и Франк с охранником скоро оттранспортировали нечто, завернутое в брезент, к боковому ответвлению.
«А... их всех!!!» – подумал Антон и, достав из сумки аккуратно упакованный сверток, водрузил его на стол и хрипло крикнул:
– Гулять будем!!!
Глава 3.
Из заявления правительства по телевидению накануне того, как в жилых кварталах окончательно прекратили подачу воды и электроэнергии:
…никаких реальных оснований для серьезного беспокойства.
…временные меры…
... решительные шаги…
…кардинальные перемены…
…безусловно, рано говорить о достижениях биологического минимума…
Плотина рухнула, и веселье хлынуло в бункер, сметая всё на своем пути. На запах водки и жратвы слетелись какие-то химерные рожи. Франк сначала косился в их сторону, но потом плюнул, понимая, что пьяная интеллигенция ничем не угрожает осквернить стены его респектабельного заведения.
«Уже забыл, наверное, поход оголодалых и разъяренных учителей, за один день изменивших всю систему народного образования, – подумал Антон, опорожняя очередной стаканчик. – Министр тогда на первых порах успел смотаться. Но его выловили на загородной даче, пригнали пинками в город и спалили на костре из учебников прямо под окнами администрации. Менты тогда уже полностью переключились на охрану местных авторитетов, а введенные в город войска предпочитали до поры до времени не вмешиваться...»
– Не, ты кто такой? – гнусаво осведомился заросший сивой щетиной совершенно опустившийся мужчина, настырно тыча в грудь Антону грязным пальцем.
– Ротшильд, – меланхолично буркнул Антон, жуя нежный кусок консервированной ветчины.
– Еврей, значит, – неожиданно успокоился небритый и смахнул скупую слезу. – А я, между прочим, был писателем. Меня называли «надеждой нации», а сейчас я кто?
– Дерьмо, – вяло откликнулся тощий грязный замухрышка, который минут двадцать до этого распинался, что он, мол, был врачом-гинекологом, кося налитым кровью глазом при этом на Магдалену и на ещё одну хихикающую шалаву, которая прибилась к их компании неизвестно когда. Всего же за их столом теперь сидело, включая Антона, шестеро. Шестым, как ни странно, стал Франк, не усидевший со своим «Плейбоем». Он почти не пил – очевидно, его просто притягивала компания.
– Вот кем ты был до... в общем, «до», – спросил Франк.
– Я? — Антон на мгновение представил, кем же он был на самом деле «до». – Не знаю. Наверное, просто человеком.
Щёлк!
– А сейчас ты кто? Зверь, что ли?! – фыркнул гинеколог.
– Сейчас я подопытная крыса, бегущая по лабиринту. И если я ошибусь хотя бы в одном повороте...
– А я, – вклинился бывший «надежда нации», – все равно чувствую себя человеком, особенно когда напьюсь!
В подтверждение своих слов он хлопнул очередную рюмку и в качестве закуски похлопал по спине Магдалену.
– Фекалия ты, – брезгливо оттолкнула его Магдалена, – как в той жизни был, так и остался.
– Что значит в «той»? – пьяно ухмыльнулся гинеколог. – Вы что же, считаете, что мы сейчас находимся в аду?
– А ты считаешь, что в раю? – огрызнулась Магдалена.
Антон с интересом взирал на них. Мысль о том, что они сейчас в аду, его почему-то умилила. Выходит, нормальная жизнь всё же где-то существовала. Может быть, даже совсем рядом, где-то… на границе поля зрения.
– А меня мужики на руках носили! – неожиданно хихикнула шалава. – Один даже жениться обещал. У него «мерс» был шикарный. – Она истерично всхлипнула. – Сожгли его прямо в «мерсе», когда шахтеры через город на юг шли.
– Туда ему и дорога, – оскалилась Магдалена. – Небось, «мерс» его на крови замешан был.
– Что ты в мужиках понимаешь, – окрысилась оскорбленная шалава. – Я, между прочим, была раньше фотомоделью...
– А я учительницей математики, – усмехнулась Магдалена, да так, что даже у Антона по спине побежали мурашки. – Мы когда министру аутодафе провернули, таким, как ты, мослы ломиками...
– Заткнись, сука!!! – взвизгнула шалава.
– Ну-ну, не ссорьтесь, девочки, – пьяно пробурчал гинеколог. – Хотите, я вам профосмотр устрою... бесплатно.
– Давайте лучше выпьем! – радостно вклинился писатель.
Антон выпил. Он смотрел на них и, как в зеркале, видел себя. Когда-то в какой-то книжке (когда их ещё печатали и читали) он наткнулся на термин «потерянное поколение». Но тот далёкий автор вряд ли смог вообразить себе, что когда-либо может возникнуть страна «потерянных душ» без каких-либо возрастных цензов. (И шагнул... Щёлк! И внезапно понял, что его обманули и в этот раз! Щёлк. Имя им – легион!..) Страна, наполненная сорвавшимися с цепи зомби. Что учителя будут устраивать чиновникам аутодафе и ломать ломиками ноги манекенщицам. Что банковских работников будут развешивать по деревьям в публичных местах. Что волны шахтерских рейдов на большие города будут подобны нашествию термитов, уничтожающих всё на своем пути. Что интеллигенция будет вести охоту на обывателя, соревнуясь в искусстве стрельбы. Что самой твердой валютой окажется собственная кровь и внутренние органы. Что одичалые стаи подростков будут «заваливать» одиноких путников и пожирать их на месте живьем. Что женское тело будет считаться деликатесом...
Антон поспешно выпил, так как почувствовал, что спасительный хмель стал стремительно улетучиваться.
– Все это происходит оттого, – донесся до него спокойный голос Франка, – что вы ощущаете собственную невостребованность. Вот жратва – это да! Она была всегда и всегда будет.
– Ну да, – неожиданно трезвым голосом заметил гинеколог, – в моих услугах лично ты вряд ли будешь нуждаться. Хотя…
– Вам бы только жрать да спариваться, – огрызнулась Магдалена.
– А на кой ляд мне твоя математика? – немедленно откликнулась «фотомодель».
– Вот ты и живешь в том мире, который заслужила, – не осталась в долгу Магдалена. – Перед кем ты тут собираешься вилять своим задом? Разве что перед Франком: ведь он сидит на жратве. И пьет нашу кровь!
– А что же с вас ещё можно взять? – искренне удивился Франк. – А поставь на мое место любого из вас, ну хотя бы «писателя», так ведь остальные скоро и вовсе начнут с голоду дохнуть. А так вам хоть «биологический минимум» обеспечен...
«А может, все-таки застрелиться? – подумал Антон. – Заодно и проверим, действительно ли это ад или так... жалкая инсценировка...».
Из правительственных сообщений:
… решительно отметаем…
… злобные происки и бесплодные инсинуации…
… кажущиеся недостатки…
… понимая всю сложность момента…
… мысленно разделяя тяготы…
… далеко от естественного биологического минимума…
– А что вы, собственно, считаете биологическим минимумом? – неожиданно спросила Магдалена, и за столом воцарилась гнетущая тишина.
Первым опомнился бывший гинеколог:
– А откуда, собственно, сей спорный термин?
– Тебя это не касается, – огрызнулась Магдалена. – Ты всегда взирал на жизнь со специфической точки зрения.
– А вы вообще доморощенные проктологи!!! – взбеленился вдруг гинеколог.
– Ну-ну, – пробормотал «надежда нации», – не ссорьтесь...
Антон выпил. Сейчас его жизнь уже не казалась ему чем-то особенным и таким неадекватным. Наоборот, складывалось впечатление, что именно к такому положению вещей он всё время и шёл, целенаправленно и добровольно. И не только он один! Но одновременно (где-то на границе поля зрения!) витало чувство, что его всё-таки здорово надули! Так, словно он на кон поставил собственную жизнь, а взамен выиграл лишь использованный презерватив.
– Трепачи! – буркнул Франк. – Все равно вы не можете предложить взамен что-либо позитивное.
– Я рожать хочу! – резко выкрикнула Магдалена.
– Сейчас? – изумился гинеколог.
– Заткнись!
– А говорят, что где-то есть зона какая-то, где всё по другому...
Антон выпил.
Потом был какой-то провал. Чёрный и пустой, словно Антон умер на время.
А потом что-то неуловимо изменилось. Некая напряженность повисла в воздухе.
Какое-то время Антон ещё воспринимал всё смутно и словно бы со стороны, но...
...вот Франк, как гончая, напрягся и стал подниматься из-за стола...
...вот гинеколог расширенными от ужаса глазами впился куда-то в пространство за спиной Антона...
...вот фотомодель раззявила рот, а крик так и не прозвучал…
...вот «надёжа нации» медленно сполз под стол, свернувшись калачиком, а вокруг него стало расползаться темное пятно, и остро запахло мочой...
– Бежим! – хрипло вскрикнула Магдалена, судорожно дергая Антона за рукав.
Автоматная очередь!
Опрокинутые свечи!!!
Руки сами подхватывают с заваливающегося стола недопитую бутылку. Гаснет свет.
Истошный женский визг возвещает, что в аду началась пересменка.
Глава 4.
– Я не могу больше! – проскрипел Антон, ничком падая прямо в раскисшую горку фекалий.
– Встать!!! – шипит змеей Магдалена. – Встать!!! Импотент хренов!!!
– Я хочу застрелиться...
– А я сказала, что ты встанешь! И ты встанешь!!! Не то я сама тебя застрелю!..
– Ты непоследовательна. Человеку, которому жизнь набрыдла до осточертения, бессмысленно угрожать револьвером.
– Философ обделанный! Ты ещё будешь со мной спорить! Я сейчас отстрелю тебе все твои мужские достоинства и оставлю подыхать в этом навозе. Вот тогда ты у меня узнаешь, что такое биологический минимум!!!
– Ладно, – вставая, спокойно сказал Антон. – Убедила.
Он приложился к бутылке и почувствовал, что к нему приходит второе дыхание, которое на самом деле было уже, наверное, сто пятидесятое.
– Хочешь? – примирительно проворчал он, протягивая бутылку Магдалене.
– Давай.
Магдалена припала к бутылке, и ее худенькое тело содрогнулось, вбирая в себя очередную порцию алкоголя, заменяющего в их мире эликсир жизни.
– Франку, наверное, конец, – пробормотал Антон, стараясь хоть отчасти привести в порядок одежду.
– Франк уже третий хозяин на моём веку, – хрипло буркнула Магдалена, возвращая бутылку Антону, – уж больно место хлебное... Но мы можем вернуться, когда заварушка уляжется. Нас они не тронут.
– Вернуться... – эхом откликнулся Антон, – зачем?
– Не знаю.
Антон сорвал с себя загаженную куртку и отшвырнул в сторону.
– Обними меня, – стуча зубами, прошептала Магдалена.
– У меня, наверное, ничего не получится, – пробормотал Антон.
– И не надо... Просто обними меня.
– У тебя сердце, словно загнанная птица.
– А у тебя словно умирающий воробей...
– Я слишком много пью в последнее время. Хочешь ещё глотнуть?
– Давай.
– Господи, неужели это ещё не ад?
– Нет. Это всего лишь чистилище. Тех, кто выдержит проверку, ждёт рай. Мир за границей поля зрения.
– Откуда ты знаешь?.. – невольно насторожился Антон.
– Я много чего знаю. Через мою жизнь за последнее время прошло столько мужиков, что порою мне кажется, будто я прожила не одну жизнь, а сотни, тысячи... Я древняя старуха с иссохшимися телом и душою, с ядовитым языком.
– У тебя прекрасное тело.
– Ты лжешь...
– Я не лгу.
– Ты лжешь. И я тоже лгу. Все вокруг лгут! И действительность тоже лжет!!! На самом деле всё еще более ужасно, чем кажется...
– А как же мир на границе поля зрения?
– А может, его и нет вовсе?
– Нет, есть!
– Дурачок. Обними меня. Обними крепче. Я и есть мир на границе поля зрения.
– У меня ничего не получится...
– Молчи!
– Я...
– Молчи...
...потом они любили друг друга. Яростно, словно стремясь доказать всему миру, что они еще живы. И в первую очередь – самим себе.
Глава 5.
Катастрофа подкрадывалась медленно. Казалось, страна будет падать в эту пропасть вечно. И как-то неожиданно для всех граница, за которой жизнь превратилась уже окончательно в сущий ад, была пройдена совершенно незаметно. Стихийные демонстрации доведенных до исступления людей как-то совершенно неожиданно приняли форму откровенно немотивированного вандализма. Милиция полностью разложилась и лишь подливала масла в огонь общего безумия.
Некоторым оплотом, на первых порах, как ни странно, оставались банки. Мгновенно изменившие фасады и общий имидж – превратившиеся в средневековые замки, рассчитанные на долговременные осады.
Для обывателей теперь не было большей отрады, чем перекрыть поваленными деревьями и всякой рухлядью улицу – тормознуть роскошный «мерс» или «вольво» и развесить по неработающим фонарям парочку холёных банковских клерков.
И как ни парадоксально это звучит, но чаще всего движущей силой стихийных толп являлась вконец озверевшая интеллигенция.
Попытка оказать экономическую помощь извне оказалось запоздалой. Все караваны с гуманитарной помощью на далеких подходах грабили настолько немилосердно, что большая часть её просто гибла, втаптываемая в грязь. Жалкие потуги контролировать ситуацию с помощью армии тоже не принесли никакого результата. Волны безумия, многократно умножившись, сметали всё на своем пути.
Пресловутый барьер, отделяющий человека от животного, был пройден, и за ним скрывался не зверь, а кошмарный монстр, воплотивший в себе саму суть отрицания всего человеческого.
– Как ты теперь? – тихо спросила Магдалена, стараясь не глядеть на Антона.
– Не знаю.
– Может, вернемся? Там, наверное, вс ё улеглось.
– Нет! Я не могу вечно торчать под землей. А ты... ты иди.
– Хочешь, я... останусь с тобой?
– Нет, – покачал головой Антон, – я не хочу, чтобы ты для кого-то стала гастрономическим деликатесом.
– Ты думаешь, что такая жизнь лучше?
– Я вообще стараюсь не думать.
– И получается?
– Нет.
– Может, когда-нибудь ещё увидимся?
– Возможно.
– Я пошла?..
Антон, чтобы не затягивать прощания, промолчал, и Магдалена, не дождавшись ответа, сгорбившись, побрела по тоннелю. Но потом, словно почувствовав спиной мужской взгляд, распрямила плечи и пошла, покачивая тощими бёдрами.
Так ни разу и не оглянувшись, она скрылась за ближайшим поворотом.
Антон постоял ещё, а потом медленно побрёл в противоположную сторону.
Его путь к свету лежал теперь через такую банальную в далекой «нормальной» жизни, но ставшую такой непонятной и загадочной, территорию. Настающую «терра инкогнито»! Никто из вошедших сюда за последнее время не вернулся обратно...
Из объявления вывешенного на стенах перед входом в метрополитен, задолго до того, как его окончательно отключили
Администрация не несёт ответственности за жизнь пассажиров, пытающихся задержаться на территории метрополитена после его закрытия.
...неизвестные, замеченные в тоннелях, будут безжалостно дезактивироваться...
Когда перестали работать эскалаторы, городские власти, наконец, решили перекрыть свободный доступ посторонних на станции метрополитена, но, как всегда, опоздали.
Метрополитен уже вовсю жил своей непонятной иррациональной жизнью. Попытки очистить его с помощью армии натолкнулись на отчаянное сопротивление. Было такое ощущение, что люди, которые захватили над ним контроль, органично вписались в структуру подземелья, а солдаты были внешней силой, отторгаемой едва ли не самой структурой.
Ни массовые облавы и рейды, ни огнемёты и хитроумные мины-ловушки уже не могли исправить сложившееся положение вещей. Метрополитен зажил своей самостоятельной и абсолютно неподконтрольной жизнью.
Его мрачные глубины стали напоминать пресловутый лабиринт Дедала, где за каждым поворотом чужака поджидал очередной Минотавр.
О теперешнем метрополитене ходила масса разноречивых слухов, один кошмарнее другого. И то, что в его недрах бродит нагая гигантская женщина, спаривающаяся со всем, что движется, и пожирающая всех, с кем спаривается. И то, что подземелье породило уже специфическое потомство: это слепые и глухие младенцы (ориентированные на тепло человеческой плоти), имеющие присоски на всех четырёх конечностях. Они якобы висят наподобие летучих мышей под потолком тоннелей, а почуяв добычу, обрушиваются на голову жертвы, вгрызаясь через лобные пазухи а мозг, а затем, распоров острыми зубками брюшину и устроившись поудобней среди неостывших внутренностей, впадают в спячку, переваривая съеденное. Кроме того, говорили, что в подземельях распространилась невиданная доселе микрофлора и микрофауна. Якобы от укуса подземных вшей человек теряет не только разум, но и человеческий облик. В особо тяжелых случаях пострадавший норовит сожрать самого себя, а выжившие принимают такой облик, что в них невозможно опознать человеческое существо. Поэтому, например, колония обыкновенных безумцев, кочующая от станции к стации, уже ни у кого не вызывала содрогания.
Но Антону на это было наплевать.
Он чувствовал себя участником жуткого эксперимента. И как любому подопытному животному, ему не было дела до целей экспериментаторов.
У него в запасе оставалось единственное: бежать. Ведь пока он бежит, он живёт. Точнее, существует. Но стоит оборвать этот изнуряющий бег – и темнота...
Канализационный лаз, по которому Антон двигался в полной темноте, был извилистым и скользким. Антон падал и поднимался, но все шёл и шёл вперед. Сумку и опустевшую бутылку он уже давно потерял, как потерял счет времени и ориентацию в пространстве. Порой ему начинало казаться, что он плохо переваренный кусок пищи, неумолимо подталкиваемый к естественному выходу. Порой он вообще утрачивал чувство реальности, судорожно извиваясь по полу, усеянному нечистотами.
И лишь одно заставляло держаться на поверхности.
Мир на границе поля зрения.
Глава 6.
Антон отлично знал, что территория метрополитена является заповедной, то есть той, вступив на которую, надо постараться припомнить все заповеди и... помолиться. Возможно, это будет последним действием перед переходом... в мир на границе поля зрения. Странно, но Антон был уверен в том, что именно запутанные метрополитеновские лабиринты выведут его к свету.
На какой-то миг он полностью выпал из реальности, а когда очнулся, то обнаружил, что лежат в слабоосвещенном месте, прижавшись щекой к холодному рельсу. Впереди, почти перекрыв собой проход, стоит одинокий вагон, и оттуда доносятся человеческие голоса.
– ...надо было присолить.
– Ничего... Главное, чтобы не пережарилось.
– А кто-то не хотел сворачивать! Я ж говорил, что их можно брать голыми руками.
– Это сегодня, потому что они насосались.
– Ты хочешь сказать: потому что вчера началась миграция?
– Ну да! А то бы сейчас мы уже кворума не досчитались...
– Ты, чем языком трепать, переворачивай, а то подгорит. Чуешь, паленым потягивает, и шкварчать начало.
– Оно завсегда так шкварчит, поскольку кровушки намедни насосалось...
Антон подобрался поближе, он ещё плохо соображал, и суть разговора от него ускользала.
– Слышь, ворухнулось будто...
– Ты не отвлекайся, это оно на вертеле ерзает. Ты верти, не дремай!
Антон встал и заглянул в окно вагона. Прямо на полу горел костер. Вокруг него на лавках сидели хмурые обросшие мужики. А над костром на вертеле... Антон едва сдержал рвотные позывы. Похоже, легенды о метрополитене имели под собой все основания. А потом Антон разглядел небольшой штабелек того, что жарилось на костре.
Нет, это не были человеческие младенцы, по крайней мере, в прямом смысле этого слова. Из штабелька торчали кожистые крылья, как у летучих мышей. Какие-то щупальца с присосками... а самое главное: это был вовсе не штабелек, а... единый организм.
Антон невольно попятился, завороженно глядя на крохотное человеческое личико, выглядывающее из этой чудовищной машины чужеродных органов.
– Слышь, точно кто-то шастает и... дышит!!! – все мужики разом развернулись лицом к Антону, и он с ужасом увидел, что сквозь сальные патлы, свешивающиеся до подбородков, на него злобно пялятся слепые бельма.
– И вправду... дышит.
– А ну-ка, братья, нечего рассиживаться!! – мужики повскакали с мест и, удивительно легко ориентируясь в пространстве, ринулись прямо к Антону, выставив вперед грязные корявые пальцы, увенчанные устрашающе загнутыми когтями.
Антон не стал испытывать судьбу, он вдруг живо представил, как ему в зад вонзается вертел, перед тем, как под алчно ликующие комментарии слепцов его торжественно водрузят над костром. Ящерицей скользнув вдоль вагона, он понёсся вперед, подгоняемый волнами доносящегося от костра запаха горелого мяса...
Его спасло только то, что каннибалы, очевидно, не решились променять имеющийся в наличии ужин на ужин гипотетический...
...Антон бежал пока его организм мог переставлять ноги, правая, левая, правая, левая...
А потом обрыв...
...Антон осознал себя в какой-то момент вновь лежащим на земле и безвольно уткнувшимся носом в рельсы.
Виток спирали завершился. Был ли Антон теперь ближе к исходу на один виток?!
«Странно, – подумал Антон, – никогда раньше не приходили мне в голову столь удивительные мысли. Всегда до этого момента я жил конкретикой: да-нет! кто виноват?.. А тут... попытка построить странный мир на совершенно вздорных предпосылках. Словно всё, что было до этого, имеет хоть какое-нибудь значение.Словно действительность – это не то, что существует в данное мгновение, а некая совокупность обстоятельств, дающая возможность иерархически систематизировать элементы пространственно-временного континуума так, чтобы...
Антон опять потерял сознание. Точнее, оно вновь услужливо покинуло разум, милостиво предоставив ему самому биться в сетях всепобеждающего абсурда...
Конкретика данной реальности. Все ли элементы, ее составляющие, принадлежат ей и только ей? Не может ли так случиться, что ряд элементов, выпадающих из стройной модели мироздания, на самом деле привнесены из реальности иной? Может, пытаясь сосредоточиться на этих элементах и определяя их гармоничное дополнение, мы вызываем к жизни совсем иную реальность. Альтернативную по основным параметрам исходной...
...Мир на границе поля зрения...
...Город...
...Зона...
Антон очнулся. Кажется, он бредил. Или наоборот? Если окружающий мир выглядит абсурдным, может, как раз состояние трезвого восприятия его и является бредом. В то время как уход от реальности на самом деле и приводит к ней. Реально ли это сырое затхлое подземелье? Реальна ли жизнь агонизирующего города над ним? Реален ли он сам?..
– Ну, вот я вас и нашел... – прозвучавшая фраза заставила Антона оторваться от самосозерцания, и рука автоматически скользнула в карман, инстинктивно вцепившись в рукоять револьвера, словно в спасательный круг.
Семь в барабане. И один...
Глава 7.
Из правительственных листовок, разбрасываемых на улицах:
Несмотря на усиливающийся кризис и действия отдельных деструктивных элементов, все жизненно важные процессы в городе находятся под контролем. Так, например, в финансовой сфере благодаря поддержке транснациональной компании «Blооd-cool» удалось даже ввести регулярные выплаты пособий, пенсий и т.д. Правда, нормы выдачи пришлось несколько сократить. На сегодня месячная норма на среднестатистического жителя составляет: хлеба 2 кг, питьевой воды 10 л...
Антон был настолько поражен увиденным, что даже сумел побороть условный рефлекс, выработавшийся у него за последние месяцы: стрелять на неожиданно прозвучавший за спиной голос (тоже ещё... Стрелок выискался!).
Над ним возвышался «надежда нации».
– Я вас искал, – затараторил бывший писатель, несмотря на занимаемое положение в пространстве, пытающийся заглянуть Антону в глаза снизу вверх. – Вы так поспешно покинули нас...
Антон встал и угрюмо зыркнул исподлобья на юлящего писателя:
– Как вы меня нашли?
– Когда утихла стрельба, – зачастил писатель, – я отправился вслед за вами... Потом я встретил Магдалену... А вообще нас когда-то водили на экскурсию в метрополитен... В порядке ознакомления творческой интеллигенции с жизнью народных масс... И еще... я, видите ли, обладаю феноменальной способностью к выживанию... Я вам пригожусь... У меня исключительно чувствительная нервная система... Я чую неприятности во времени и пространстве... А вы человек решительный...
«Я решительный?!» – Антон поразился. Ему как-то не приходило в голову глянуть на себя с этой стороны. Скорее наоборот, он казался себе настолько мягкотелым и инертным, что старался не акцентировать внимание на данных качествах своей натуры.
– Ладно, – буркнул Антон, обрывая лепет своего визави. – Вы не в курсе, говорят, здесь есть какое-то место, где схоронилась наша бывшая правящая элита?
– Как же, как же... В общем, есть такая легенда...
– Не юлите! Вы знаете туда дорогу?
– Если бы я знал, то давно уже был там... Но...
Антон поймал писателя за грудки и подтянул вплотную к себе:
– Ты что, хочешь со мной поиграть в словесные прятки? Интеллектуально развлечься?! Да я тебя разделаю не хуже, чем смогли бы те в вагоне...
– Вы тоже видели? – пролепетал бывший писатель. – Правда, мерзкое зрелище?!
«Ты, слизняк, не лучше, – подумал Антон и разжал руки. – Впрочем, все мы...»
– Ладно, – примирительно буркнул он вслух. – Как вы думаете, мы можем попасть в этот пресловутый Город-бункер.
– О чем я и говорю!!! При моем нюхе и ваших... общих способностях...
Антон и сам не знал, когда у него возникла эта безумная идея. Но внезапно мифический Город-бункер, о котором наверху бродили слухи, воссоединился с ещё более мифической страной на границе поля зрения. Возможно, что их объединяла объективная общность по отношению к наблюдателю: казалось, вот они, обе заповедные территории, только руку протяни, но обе тут же ускользнули из-под пальцев. Как само время...
Из официальных сообщений по радио, сделанных задолго до того, как общественное устройство в стране окончательно взорвалось изнутри.
Отдельные безответственные элементы упорно распространяют слухи, что под линиями метрополитена идёт якобы лихорадочное строительство каких-то мифических лабиринтов.
Некоторые нечистоплотные журналисты заявляют, что располагают какими-то «документами» относительно финансирования некого проекта под смехотворным кодовым названием «Муравейник».
И уж вовсе нелепо свзывать исчезновение журналиста...
Со всей ответственностью заявляем, что это клевета. Никаких документов у них нет и быть не...
Интересно, в какой момент больной осознает, что болен. Ведь до этого он чувствовал себя великолепно... даже уже превратившись в бациллоносителя. Внутри у него неотвратимо разгорался дьявольский костер, а он, словно динозавр с откушенной головой, шёл и шёл вперед, механически окуная кровоточащую обезглавленную шею в водоём в надежде поймать...
...ускользающую реальность?
– Туда бы я не советовал сворачивать, – задыхаясь, прошептал бывший борзописец, с трудом догоняя Антона на очередной развилке.
– Почему? – упрямо набычившись, спросил Антон.
– Там... Я ЧУЮ ... эти… Ну, психи, одним словом...
– А себя вы считаете нормальным? — невольно хмыкнул Антон.
– Это не то... Ну вы же все прекрасно понимаете...
– Ерунда. Если они настоящие психи, нам место именно среди них.
– Как знаете, – смирился экс-писатель. – Но я вас предупредил. И... умываю руки.
– Вы, если хотите, можете со мной не ходить...
– Ну уж нет! Куда вы, туда и я!!! – с жаром воскликнул бывший борзописец, и Антон невольно содрогнулся: неужели это вершина его жизненной карьеры? заиметь такого спутника – покойник Данте от зависти наверняка бы прослезится.
– Тогда нечего тянуть кота за хвост, – Антон повернулся к писателю спиной и решительно зашагал по мрачному ответвлению от основного русла, уводящему в...
«Господи! Может, это всего лишь похмельный сон? Когда он закончится? Когда он начался? – Антон шёл и ощущал, как дробится его сознание. Он мог теперь одновременно...
...удивляться тому, что в переходах не царит абсолютный мрак; и непонятно: то ли это стены покрыты какой-то флюоресцирующей дрянью, то ли это глаза Антона адаптировались настолько...
...слышать надсадное сопение писателя за спиной...
...мучительно стараться разглядеть самого себя: Где он находится на самом деле: в лабиринте метрополитена или всё еще лежит в полупустой комнате...
...видеть толпы людей, припорошенных угольной пылью, в остервенении крушащих все на своем пути...
...чувствовать жар расплавленного пластика, капающего с потолка на обнаженное тело, безвольно распростертое на полу...
... задыхаться от вони горелого мяса...
...слышать хруст костей в длинных ногах манекенщицы, крошащихся под ломиком, неловко зажатым в руках молоденькой учительницы...
...беседовать с трупом повешенного клерка о познаваемости оттенков бытия...
...отрешенно наблюдать, как его собственная кровь струится по трубкам и стекает в огромные резервуары, подобные тем, где обычно хранится бензин...
– Вы слышите?! Они там!!!
Антон, словно утопленник, медленно всплыл на поверхность бытия и с удивлением поглядел на искаженную страхом физиономию бывшего писателя.
– Что? – переспросил он. – Что вы сказали?
Хотя сам уже прекрасно слышал то, что привело в трепет его спутника.
Из-за поворота тоннеля явственно доносился чей-то беззаботный искренний и заливистый... смех. И от этого смеха даже у Антона, отупевшего и эмоционально уже давно полумертвого, невольно по спине побежали мурашки...
Глава 8.
Кто с уверенностью может сказать, что он давно и прочно находится не в своём уме? Что окружающая действительность – это не плод воспаленной фантазии, а самая что ни есть реальность, что те химерные образы, которые вас окружают, это действительно лишь эфемерные призраки (а не наоборот?!), что, сфокусировав зрение, мы легко и ненавязчиво можем вернуться в свое исходное время, которое примет нас с распростертыми объятиями и не задавая лишних вопросов...
Бесконечные тоннели, ни капли света вокруг, сладострастные вздохи и безумный хохот во тьме. Куда делся писатель, где он сам, кто он? Антон потерял счёт времени, не говоря уже об ориентации в пространстве. Словно зверь, он чисто инстинктивно находил дорогу в полной темноте, чувство голода уступило место чувству страха, тоже животному, нутряному. Тут уж было не до философии и не до комплексов. Рефлектирующий интеллигент как-то незаметно был оттеснён зверем, почуявшим, что его погнали на бойню.
Потом он упал и какое-то время полз. Состояние, в котором он пребывал, было сродни бреду, но, наверное, граничило с прозрением. То ему мерещилось, что он блуждает странными и запутанными лабиринтами, стены в которых податливо тёплые, осклизлые на ощупь, словно живые; то казалось, что он никуда не идёт, а лежит, уткнувшись лицом в использованные гигиенические пакеты. А то и вовсе виделось, что он находится дома, в своем привычном мире, просто во всем городе одновременно погас свет...
В какой-то момент он осознал себя в огромном зале, об истинных размерах которого можно было только догадываться. Единственный жалкий огонек выхватывал из тьмы странное ложе, на котором мужчина с непомерно гипертрофированными гениталиями собирался овладеть прекрасной белокожей женщиной. Все ложе было заляпано кровью... Дикий крик! Антон так и не понял, кричал ли мужчина на ложе или он сам. Женщина неестественно изогнулась, пачкая свое сверкающее тело в крови, и свет погас. И вновь раздался душераздирающий вопль. Антонг вновь побежал, на ходу теряя остатки рассудка...
...Очнулся Гольдберг от смутного ощущения, что на него кто-то смотрит. Он открыл глаза и почти удивился, что тьма сменилась тусклым светом.
Антон беспомощно похлопал глазами: свет не исчез. Гольдберг с неким усилием попытался сосредоточиться и сориентироваться. В данную минуту он находился в помещении с чёрными осклизлыми стенами, испещрёнными круглыми отверстиями каких-то ходов.
Было ощущение, что он оказался в гигантском желудке; возможно, что его искания невольно привели к основам мироздания, а именно, в чрево того кита, на чьей спине покоятся слоны, которые... ну, и так далее.
На Антона, не мигая, смотрел мальчик (а может, девочка) лет 8, который сидел на грязном полу и меланхолично жевал хлеб, откусывая прямо от огромной буханки.
– Дай мне кусочек хлеба, – хрипло пробормотал Антон, чувствуя, как спазмы вновь измываются над его желудком.
Мальчик проигнорировал просьбу, продолжая все с тем же отсутствующим видом жевать.
– Дай мне хлхлеба! – взревел Гольдберг.
Мальчик вздрогнул и стал жевать быстрее.
Гольдберг собрал все силы и прыгнул. Мальчишка завизжал, но Гольдберг, не обращая на это внимания, вцепился двумя руками в хлеб и стал... жрать. Именно жрать, давясь, кашляя и почему-то плача при этом.
Мальчишка, в руках которого осталось лишь два обломка, повертел у себя перед носом хлебными огрызками, а потом, отшвырнув их в сторону, пронзительно взвизгнул.
Гольдберг набивал желудок, он не прореагировал бы сейчас ни на что, пусть даже земля разверзлась бы у него под ногами.
Но тут он услышал топот – топот множества ног. Ещё не осознавая, что происходит, запихивая в рот последние куски, Гольдберг повертел головой. Из всех пор, что вели в зал, был слышен размеренный топот, сливающийся в ровный рокот, напоминающий шум прибоя.
Гольдберга вдруг пронзил ужас, в его мозгу почему-то возник образ электромясорубки, под чьи безжалостные лопасти угодило человеческое тело. Он даже явственно услышал хруст перемалываемых костей и не сразу сообразил, что этот звук исходит от мальчишки.
Все так же не отрывая тощенькую задницу от пола, заморыш, не мигая, смотрел на Гольдберга и... скрипел.
До Антона не сразу дошло, что паршивец смеётся.
Глава 9.
Конечно, если глянуть на события со стороны, то возникает резонный вопрос, как, такой человек, как Антон Гольдберг, явно страдающий от излишнего по нашим временам интеллектуализма, вдруг превратился в обыкновенного загнанного зверя?
Гольдберг заметался, а потом звериное чутье вновь сработало, он побежал к одному из проходов, в котором вроде бы было тихо. Когда до спасительного хода оставалось буквально несколько шагов, отовсюду в зал хлынули... мальчишки. Грязные, оборванные, с безумными злыми глазами, с руками, покрытыми коростой, вооруженные кто чем: кто баллончиком с краской, кто вертел над головой клавиатуру от компьютера, держа её за соединительный кабель, кто размахивал архаичными ножками от стульев и столов, а кто – и вовсе непонятными Антону предметами.
«Сомнут!!!» – в ужасе подумал Гольдберг, удвоив энергию, он буквально влетел в проход и понял, что попался – буквально через несколько шагов проход резко расширялся, но заканчивался тупиком, лишь высоко под потолком виднелось отверстие, в которое Антон мог бы, конечно, и протиснуться, но добраться до него по осклизлой гладкой стене нечего было и мечтать.
А бесноватые преследователи были уже совсем рядом. В изнеможении Антон оперся о стену, но тут же отдернул руку. Стена на ощупь была скользкой и липкой.
Антон глянул на выпачканные чем-то темным пальцы и вздрогнул. Это была кровь.
И вдруг из дыры под потолком высунулась тонкая, белая рука, и змеей заструилась вниз веревочная лестница. Одновременно в противоположном конце коридора появилась толпа взбесившихся «детишек», полностью утративших человеческий облик.
Антон, не колеблясь, стал карабкаться по лестнице вверх. Перед тем как нырнуть в дыру, Гольдберг глянул вниз, и вновь животные чувства обуяли его, визжа и подпрыгивая, внизу бесновалась толпа... даже не зверей! А каких-то сказочных фурий, пускавших слюни, беспорядочно сучащих руками и ногами и даже мочащимися под себя от ярости. Воздух вибрировал от истеричных нот, и в этой песне обманутых надежд обезумевших любителей трепещущей в агонии теплой плоти слышалась нечеловеческая тоска... словно несостоявшееся кровопускание могло снять заклятие с этих исчадий ада.
Гольдберга снова стошнило, прямо на головы маленьких демонов, а потом, нырнув в нору, он, наконец, опять потерял сознание.
Глава 10.
Очнулся Гольдберг от нестерпимого запаха свежеприготовленной пищи. Когда он с трудом разлепил почти что сросшиеся веки, то первое, что бросилось ему в глаза, – миска, доверху полная какой-то снеди. Гольдберг, забыв обо всем на, свете кинулся к миске и стал поспешно запихивать в рот огромные горячие куски. Давясь и содрогаясь, словно каждый кусок был наэлектризован.
Когда миска наполовину опустела, и Гольдберг, сладко рыгнув, наконец оторвал от нее взгляд, то обнаружил, что он не один. Буквально в двух шагах стояло десятка полтора совершенно нагих женщин, брезгливо разглядывавших его. Самую крайнюю справа он уже видел раньше – в тоннеле, с тем гигантом, что так орал во время совокупления. Несмотря на то, что в отличие от женщин Антон был одет, ему вдруг стало стыдно.
– Привет, – хрипло пробормотал он и отодвинул от себя миску.
Женщины молчали.
Гольдберг встал, сделав шаг вперед, но внезапно уткнулся в решетку, которую он поначалу не разглядел в полумраке. Господи, да их же держат в клетке, как зверей! Гольдберг попытался улыбнуться и приветственно помахал женщинам рукой.
Так же молча все женщины одновременно развернулись и... ушли.
И тут только до Гольдберга дошло, что в клетке находятся не они, а как раз наоборот – он, Антон Гольдберг!..
Часы у него отобрали. Заодно отобрали ремень и шнурки, галстука Антон не носил, а то отобрали бы и его. В общем, как в любой тюрьме. Но кормили на убой! Три раза в день перед его клеткой возникала нагая фигура с очередной миской. Она просовывала ее в узкую щель в сетке над полом и так же молча забирала пустую посуду и полную парашу. Поскольку здесь всегда царил один и тот же равномерный полумрак, Гольдберг решил вести отсчёт времени именно по этому трехкратному кормлению, хотя понимал, что это условность, ведь его могли кормить и по шесть раз в сутки.
Так или иначе, по его подсчетам выходило, что он здесь уже третью неделю.
Чаще всего к его клетке подходила та, которую он повстречал в самый первый момент своего пребывания в этом странном подземелье, но сколько Гольдберг ни пытался установить с ней хоть какой-нибудь контакт, все усилия терпели сокрушительное фиаско. Порой Антону казалось, что она и вовсе глухонемая.
Дни тянулись за днями, Гольдберг отъелся, отдохнул. Потом отдых ему наскучил, но все попытки выбраться отсюда были тщетны. Он успокоился, обленился, отупел. Теперь он только и делал, что ел и спал, а потом снова ел. На исходе четвертой недели он почувствовал, что отупел настолько, что стал забывать отдельные слова. И наоборот, если он помнил какое-нибудь слово, то зачастую уже не мог вспомнить, что оно означает.
Теперь ему было абсолютно наплевать на то, что может таиться на границе поля зрения.
Единственно, чего ему не хватало для полного счастья – это женщины.
Глава 11.
– Завтра твой день.
Это были первые слова, произнесенные нагой красавицей. Впрочем, для отъевшегося Гольдберга любая обнаженная женщина виделась прекрасной.
– Что значит «мой день»? — добродушно поинтересовался Гольдберг. Он был сыт и умиротворён, а оскудевший словарный запас абсолютно не мешал ведению диалога.
И тут дикий отчаянный крик разорвал тишину подземелья. Кричал мужчина, а ведь Гольдберг до сих пор видел только женщин. У него даже сложилась теория, что он попал в плен к амазонкам, и они холят и лелеют его как единственный экземпляр мужского пола.
Крик перешел в холодящий кровь визг и захлебнулся предсмертным хрипом.
– Завтра твой день, – повторила нагая женщина, улыбнулась и медленно удалилась, вызывающе покачивая бёдрами.
«Боже, – подумал Гольдберг, цепенея от невольного прозрения, – да они кормили меня для того, чтобы просто сожрать. Как будут сейчас жрать этого... который визжал, и как сожрала она того... первого, вместе с его гипертрофированными гениталиями. А я-то думал, что это он на неё напал. А она... она просто как... цветок... хищник. Всё это лишь для того, чтобы заманить очередную жертву. То-то они все не выглядят оголодавшими...
Бежать! Немедленно бежать!!!»
Гольдберг заметался по клетке, безуспешно в который раз попытался проникнуть через щель, в которую подавали еду... Тщетно. Тогда он сел посреди клетки и завыл. И, о чудо! Ему нестройным хором ответили с десяток мужских голосов.
Их раздели донага и побрили во всех возможных местах. Сама процедура была настолько кошмарной, что трое мужчин словно бы впали в оцепенение, покорно подставляя самые интимные детали под остро отточенный нож.
Невольно Гольдберг опять вспомнил того мужчину с гипертрофированными гениталиями. Теперь ему казалось, что тогда это был он сам собственной персоной, что всё это он уже переживал однажды... безумно давно.
Их вели по длинному сумрачному коридору. Куда? А главное, зачем? Гольдберг вдруг невольно подумал, что этот коридор олицетворяет саму жизнь, вот так же в сумраке сотни теней бредут неизвестно куда и зачем, сосредоточив мысли свои на гениталиях и гоня прочь невольные сомнения. Теперь вся его прошлая жизнь казалась чем-то далеким и нереальным, как навсегда ушедшее детство. Нет, он не был готов к смерти. Слишком многое осталось нереализованным, оформившимся лишь в зачатке.
– Ты должен бежать!
До Гольдберга не сразу дошло, что эту фразу, и так рефреном звучавшую в его мозгу, произнес не он, а та самая обнаженная женщина, что чаще всего оказывалась подле его клетки, и сейчас он не мог с ней не согласиться.
Их ввели в обширный сумрачный зал – Гольдберг так и не понял, где здесь находятся источники освещения, – и заставили стать на колени.
Посреди зала стояла огромная статуя нагой грузной женщины. Гольдберг прикинул на глаз, что высотой статуя была почти в два человеческих роста, а в обхвате вчетверо толще нормального человека, и вдруг это страшилище шевельнулось.
Гольдберг с ужасом осознал, что гигантесса – живое существо, из плоти и крови.
Еще не до конца оправившийся от шока Гольдберг безропотно позволил себя осмотреть и ощупать. Очевидно, те кто проводил этот своеобразный медицинский осмотр, остались довольны, и его подвели к великанше. Вблизи она выглядела ещё более отталкивающей. Грубая пористая кожа, поросшая жёсткой щетиной, огромные обвислые груди – всем своим видом гигантша олицетворяла какую-то богиню плодородия...
Внезапно окружавшие Гольдберга женщины сделались необыкновенно нежными и ласковыми. Их руки заскользили по телу Антона. Гольдберг невольно похолодел, его явно готовили для совокупления с великаншей.
Гигантесса вдруг ожила и оглушительно замычала, а потом, подняв руку, больше похожую на огромный окорок, ткнула пальцем в сторону блондина с хорошо выраженной мускулатурой. Гольдберг впервые в жизни порадовался, что он на вид достаточно обыкновенный и ничем особенным не выделяется. Его тут же оттащили обратно в строй, а блондин занял его место.
Очень быстро, несмотря на испуг, блондин был доведен до состояния полной боевой готовности. Гигантша радостно заворчала и, сделав шаг, легко подмяла его под себя, совершенно обалдевшего и не думавшего сопротивляться.
Зрелище было настолько отталкивающим, что Гольдберг невольно зажмурился.
Гигантесса сопела и чавкала, блондин же не проронил ни звука. Рядом послышались судорожные всхлипы, кого-то из мужчин стало мучительно рвать.
Гигантесса издала восторженный утробный рев, и Гольдберг помимо своей воли широко распахнул глаза.
Скомканный и жалкий блондин мешком валялся у исполинских ног, а гигантесса продолжала истово реветь. Внезапно она стремительно встала на колени и откусила блондину то, чем только что попользовалась. Теперь уже завизжал и оскоплённый блондин. Гольдберг узнал этот холодящий душу крик.
Восторженно заревели обнаженные фурии и пустились в пляс вокруг троих обречённых голых мужчин.
«Сейчас или никогда, – подумал Гольдберг и, единым духом прорвав кольцо потных тел, метнулся к великанше.
Та, поднявшись с колен, радостно взвыла и, пуская радужные пузыри, сделала шаг вперёд. Нагие фурии стали неистово хлопать в ладоши...
Гольдберг слабо представлял, что именно он собирается предпринять. Его гнал вперёд инстинкт жертвы, загоняющий беспомощную лягушку в пасть змеи.
Но внезапно гигантесса поскользнулась в луже крови, которая хлестала из промежности уже переставшего биться в конвульсиях блондина, и гулко грохнулась оземь.
Не сбавляя скорости, Гольдберг бабочкой перелетел через копошащуюся в крови мясную тушу, и перед ним открылся свободный проход, уводящий в недра подземелья.
Выбирать не приходилось, тем более, что за спиной поднялся дикий вой, словно там сошлись для выяснения отношений сотня самых котов и кошек со всей округи.
Гольдберг никогда бы не подумал, что женщина, даже разъяренная, способна издавать такие звуки.
Глава 12.
Ему позволили уйти. И как только это произошло, Гольдберга тут же обуяли сомнения. Конечно, вернуться было бы полным безумием, его бы вновь откормили и вновь отправили к этому чудовищу, выполнявшему роль «муравьиной матки» в том странном сообществе. Но раз была «муравьиная матка», то наверняка где-то существовали и самцы, к клану которых принадлежал отмучившийся блондин. Сможет ли Гольдберг отыскать общий язык с ними?
Может, сытая смерть после совокупления и есть идеал? Неужели это и всё, что таится на границе поля зрения?!
Гольдберг как бы посмотрел на себя со стороны: загнанный озверелыми малолетками, едва не кастрированный «муравьиной маткой» – и это всё он, бывший чистоплюй-интеллигент, а впоследствии почти супермен? Где дно той пропасти, куда может провалиться до недавнего времени цивилизованный человек.
Может, дело в нем самом? А внешние обстоятельства тут ни при чем? А впрочем, не всё ли равно... надо принимать мир таким, каков он есть, и получив оплеуху по правой щеке, с готовностью подставлять левую.
– А вот хрен вам всем!!! – взревел вдруг Гольдберг и сам присел от страха, штопором ввинтившимся куда-то в район желудка.
Но подземелье проигнорировало его демарш, не ответив даже эхом.
Потом он вновь брёл неизвестно куда и зачем. Растренированное тело потихоньку отказывалось служить, а мозг, наоборот, словно очнувшись от летаргического сна, стал плодить какие-то безобразные иллюзии.
То ему мерещилось, что он попал в зал и, спрятавшись за какими-то ящиками, равнодушно наблюдает, как толпа озверевших подростков забивает насмерть мужчину средних лет, который и не думает обороняться, а только слабо мычит.
Потом Гольдбергу привиделось, будто он наткнулся на обделавшегося пьяницу, и тот вроде пытается разъяснить ему здешнее мироустройство, а может, просто матерится.
Потом был зал, похожий на ожившую картину Босха. Здесь жрали, пили, спаривались и убивали друг друга несколько сот особей, невзирая ни на пол, ни на возраст.
Потом он долго брёл в темноте, натыкаясь на что-то свисающее с потолка, какие-то свободно раскачивающиеся толстые лианы... и лишь пройдя этот участок пути, сообразил, что это были сотни повешенных, и лианы – их ещё не успевшие окоченеть конечности.
Потом ему привиделись нагие мужчина и женщина. Действуя, как автоматы, они облились бензином, а потом, чиркнув спичками, подожгли друг друга и занялись любовью.
Порой Гольдбергу и вовсе мерещилось то, для чего у него уже не хватало слов, чтобы хоть как-то описать увиденное. Иллюзии множились, наползали друг на друга, спаривались, порождая новую иллюзию. Мозг не выдержал нагрузки, и даже иллюзии стали призрачными и неуловимыми.
Гольдберг, как насекомое-притворяшка, вновь прибег к спасительному трюку – он потерял сознание.
Глава 13.
– Вставай, мужик, чего разлёгся...
Это были первые слова, которые услышал Гольдберг, когда блудное сознание наконец вернулось.
Если бы не шок предыдущих дней, Гольдберг мог подумать, что он вновь находится в своём привычном мире. Он лежал на полу в обыкновенном холостяцком жилище, заставленном обветшалой мебелью; окна были плотно задернуты замызганными занавесками. На столе стояла початая бутылка водки, за столом на обшарпанной табуретке восседал, очевидно, сам хозяин жилища: невзрачный мужичонка лет 40.
– Где я? – хмуро поинтересовался Гольдберг.
– В ж..., – добродушно ухмыльнулся мужичок и сыто рыгнул, – слабак ты, парень! Не успели мы принять по второй, как ты брык под стол! Я уж думал, совсем копыта откинул.
– Ничего не помню, – Гольдберг с силой потряс головой.
– Бывает, – кивнул мужичок. – У меня тоже, когда переберу...
– Не пил я, – слабо возразил Гольдберг.
– А кто пьёт? Так, тоску лечим! Реанимируем жизнь... Ты вот кем раньше был?
– Математиком... в лаборатории № 15... института проблем управления…
– А, ты из этих, – мужичок сочувственно покивал и вдруг подмигнул. – А я
депутат... так сказать, народный избранник... А если б ты знал, сколько телок я перетрахал... И сколько раз имели меня самого...
– Бывает, – вздохнул Гольдберг. Но на самом деле он подумал о совершенно другом. Ему вдруг показалось, что через всё это он уже проходил, причем неоднократно.
– Ну что, пить будешь? – поинтересовался депутат, – или опять начнешь на пол брыкаться?
– Буду, – решительно объявил Гольдберг. – И пить буду, и баб трахать!
– Наш человек, – одобрил депутат, разливая по стаканам. – Хряпнем!
Гольдберг хряпнул, занюхал галстуком народного избранника, чем поверг того в восторженное изумление, и почувствовал, как остатки напряжения смывает сладкая одурманивающая волна, а заодно с ними смываются и остатки здравого смысла.
Несмотря на то, что Гольдберг выпил не так уж много, остальное он помнил слабо и отрывочно. Они допили бутылку, потом «избранник» куда-то быстро «слетал» и принес ещё одну. Они допили и эту. Потом начались и вовсе безобразия. Откуда-то появились женщины. Одна из них иступлённо отплясывала голой на столе. Депутат постоянно орал:
– За родину, мать нашу! – и порывался выпрыгнуть в зашторенное окно. Гольдберг зачем-то старался его удержать, но потом плюнул, и депутат с размаху ткнулся головой в занавески. Но из окна не выпал, потому что за занавесками окно оказалось наглухо заложенным кирпичами. Депутат тряс ушибленной головой и смеялся, а Гольдберг почему-то плакал, девицы всё плясали. Потом они оказались в ярко освещенном зале, где вместо окон были зеркала, а мебель наверняка была антикварной, расходившиеся девицы щекотали депутата, и тот безумно хохотал...
Затем Гольдберг бил кого-то по откормленной наглой роже, и лишь когда она пошла трещинами сообразил, что угробил зеркало.
Чуть позже занимался любовью – то ли с одной из девиц, то ли с самим избранником народа.
Когда женщины передрались, Гольдберг отправился в сортир по малой нужде, но сначала не нашёл, а когда нашёл, то начисто позабыл, где он до этого уже успел справить эту малую нужду...
Гольдберг лёг на пол, прислонился разгоряченным лбом к унитазу и забылся тягучим беспокойным сном, в котором он тонул в бескрайней выгребной яме. Тонул, тонул и всё никак не мог утонуть окончательно.
Глава 14.
Голова трещала по всем швам, словно госбюджет, Гольдберг припал к графину и долго пил, едва не захлёбываясь. Потом приложил прохладное дно графина ко лбу и блаженно застыл на мгновение с неестественно задранной головой, но тут же вздрогнул и попытался сесть прямо. Что-то смутно шевельнулось у него в душе, словно всё это уже когда-то было: и мерзость в душе, и что-то прохладное, успокаивающее на лбу...
Гольдберг, преодолевая мучительные приступы головной боли, с отвращением покрутил головой. Бархатная обивка его кабинета почему-то провоцировала рвотный рефлекс, и он подумал, что давно надо её поменять, но всё как-то недосуг.
Дверь в кабинет приоткрылась, и в дверь заглянула Инга, выполнявшая при Гольдберге смешанные функции, от чисто служебных до вполне определённых. «Интересно, – вяло подумал Гольдберг, – я с ней вчера вечером виделся или нет?»
– К вам Камински, господин президент, – сухо буркнула Инга, глядя куда-то поверх головы Гольдберга.
«Злится», – равнодушно констатировал Гольдберг. Господином президентом наедине она звала его исключительно в дни ссор и менструаций.
– Пусть войдёт, – Гольдберг вновь припал к спасительному графину, а Инга, передёрнув плечами, скрылась в дверях. Тотчас оттуда, как чертик из коробочки, выскочил Камински. Избранник народа на удивление был свеж и бодр.
«Умеет пить, собака», – с завистью подумал Гольдберг.
– Как здоровье господина президента? – отработанно улыбаясь, поинтересовался Камински и попытался заглянуть Гольдбергу в глаза.
– Мог бы не паясничать, – хмуро буркнул Гольдберг. – Мне и без тебя тошно.
– Ну вы вчера и дали, господин президент! Это ж надо было, извиняюсь, так набраться, чтобы отправиться искать приключений на верхних этажах муравейника.
– А что, я туда ходил? – вяло поинтересовался Гольдберг.
– Куда вы только ни ходили! Вы заявили, что хотите полюбоваться закатом. А потом ещё ввязались в драку с рабочим патрулем.
– Маток, надеюсь, мы не потревожили? – спросил Гольдберг, чтобы хоть как-то поддержать разговор.
– О нет, господин президент, вы объявили, что у вас на них аллергия с детства.
– А как вообще поживает муравейник... после нашей ночной инспекции?
– А что ему, извините, сделается? Матки, как и положено, откладывают яйца, а рабочие особи практикуются в охоте друг за другом.
– Меня интересует интенсивность яйцеклада, – грозно нахмурясь, заявил Гольдберг, и избранник народа стал поспешно рыться в записной книжке.
– Так... шлюхи... лесбиянки... поставщики травки... всё не то... Ага, вот! С этой декады к печати принят литературный альманах «Муравейник»!
– При чем здесь какой-то альманах? Он что, эротический? Как он может способствовать увеличению яйцеклада?
– Я думал, вас, господин президент, интересует также и духовная жизнь Муравейника.
– Плевал я на вашу духовную жизнь! Меня в первую очередь интересуют яйца!
Камински как-то особенно мерзко ухмыльнулся, и Гольдберг подумал, что с народным избранником пора уже что-то решать, как... с обивкой.
Камински, словно угадав ход мыслей Гольдберга, вкрадчиво поинтересовался:
– А помните, господин президент, как мы с вами познакомились? вы случайно забрели в муравейник, и матка вам едва не откусила... Я вас водочкой неделю отпаивал.
– Не дави на слезную железу, Камински. Сколько времени ты уже ходишь в народных избранниках?
– Третий срок... только!
– Уже! Третий срок. Пора бы и делом заняться.
– Я не могу, – с самой серьезной миной сказал Камински. – У меня к работе аллергия, как у вас к маткам.
– Тогда тебя надо сослать на этажи к трутням.
– Лучше уж тогда к некондиционному потомству. Я страсть как люблю мальчиков.
Гольдберг презрительно скривился и осторожно пощупал голову, а потом с подозрением покосился на Камински:
– Мне что, в драке перепало?
– Никак нет, господин президент, это мы потом об унитаз головой бились.
– Мы?!
– Точнее, вы, а нас вы заставили в это время дружно в него мочиться, так как вам якобы приятен сей звук, он напоминает журчание ручья в дни вашей юности.
– Хорошо хоть, не детство, – вздохнул Гольдберг.
– О детстве разговор особый, – встрепенулся Камински.
– Отставить разговоры! – свирепо рыкнул Гольдберг и тут же скривился: звук собственного голоса отозвался в голове адской болью. – Короче, готовься, Камински, идём инспектировать колонию трутней.
– Сколько человек охраны? – деловито осведомился Камински и полез было за записной книжкой.
– Нисколько. Пойдем вдвоем. Инкогнито.
– Ох, накостыляют вам, господин президент, как и в прошлый раз, невзирая ни на какие инкогнито.
– Ступай, – буркнул Гольдберг, – да скажи Инге, чтобы принесла что-нибудь от головы.
– Гильотину, что ли?
– И гильотину тоже, особенно если у тебя язык и дальше за зубами будет держаться с тем же успехом.
– Будете укорачивать?
– Обязательно. Причем по самую шею.
Камински серьёзно кивнул и бесшумно испарился.
Вошла Инга, швырнула на стол таблетки и молча вышла.
– Злится, – констатировал Гольдберг и, внезапно разозлившись, шарахнул кулаком по столу и выдохнул с остервенением.– Шлюха!!
Как ни странно, голова после этого болеть совершенно перестала.
Глава 14.
– Ты опять куда-то намылился? – Инга была в ярости.
– Ты же понимаешь – моя должность обязывает...
– Знаю, к чему обязывает тебя твоя должность: шлюхи и бесконечные пьянки!
Гольдберг зло ухмыльнулся и, глядя ей прямо в глаза, процедил:
– Так, может, ты сразу пойдешь в рабочие патрули?
В её глазах блеснули слезы, но Гольдберга это разозлило ещё больше, и он, не удержавшись, добавил:
– Это тебе не голой на столе отплясывать!
Инга зарыдала, а Гольдберг оставил её в своей спец-соте на 12 ячеек, то есть, говоря человеческим языком, в их шикарном меблированном двенадцатикомнатном гнёздышке. И это при острой проблеме жилых помещений в муравейнике! Пусть не скулит, это ей не вдесятером в двухместной ячейке, как ютятся рабочие особи. Да ещё с отключенными водой и электричеством.
Камински ждал его подле спецхода, ведущего в верхние слои муравейника. Здесь на глубине нескольких километров под землей было тихо и уютно. Мягкий рассеянный свет, исходящий от стен, навевал покой. Но несмотря на это, иногда Гольдберга вдруг охватывала такая тоска... Странно, он никак не мог понять причину этой тоски. Ведь у него на текущий момент было всё, а то, чего не было, ему бы принесли в течение нескольких часов, стоило шевельнуть пальцем... И тем не менее периодически накатывали глухие приступы беспричинной тоски. Муравейник в такие минуты виделся ему конгломератом безумия и абсурда. Хотя, когда тоска проходила, Гольдберг не мог не отметить рационального начала, лежащего в основе здешнего мироздания. Обитатели Муравейника изначально были поделены на несколько социальных групп.
Во-первых, конечно, матки – основа репродуктивной сферы муравейника. С этим всё было ясно, матки даже не были разумными в полном смысле этого слова. Основными их функциями были: спаривание и производство на свет потомства.
Вторым классом в Муравейнике можно было назвать самцов-трутней. Тут тоже всё достаточно просто, но в отличие от маток трутни не только обеспечивали бесперебойность репродуктивного процесса, а и являлись неким культурным бомондом, почему-то в муравейнике принявшем извращенные формы. Возможно, потому, что выход в данной области деятельности трутней абсолютно не был ориентирован на потребителей. Они творили исключительно для самих себя же.
Третьей группой проходили рабочие особи – самки, для которых репродуктивная функция являлась неким атавизмом. Они обеспечивали порядок и уход за матками. Колония трутней существовала как бы автономно (о порядке там не приходилось даже и мечтать!), но в границах, отведенных им рабочими особями и строго контролируемых к тому же.
И, наконец, прослойка, как бы отринувшая весь существующий мировой порядок и возвышающаяся над ним – институт народных избранников, ближайшее окружение...
А говорят, что где-то наверху, далеко за чертой Города, есть такое пространство... Зона. Там всё не так, и самое главное там... свобода.
– Может, возьмем всё жё охрану? – проклюнулся сквозь мрачные размышления Гольдберга сладковатый голос Камински.
– Нет! — сказал Гольдберг, чувствуя какое-то мазохистское удовлетворение.
– Ну хотя бы Кеша? – продолжал канючить Камински.
«Старый б...н, – устало подумал Гольдберг, – неужели он до сих пор боится за свой половой аппарат. Неужели ему ни разу в жизни не приходила в голову мысль, что если он его лишится, то осчастливит не только окружающих, но и себя?»
– Разве что Кеша, – вслух сказал Гольдберг, но ему лично было на всё наплевать.
Колония трутней находилась на наземных этажах. Ходы, соединяющие подземные и наземные части, строго контролировались рабочими патрулями, и в большинство ходов можно было попасть лишь с помощью патрулей – как попал сюда когда-то сам Гольдберг.
– Вы рискуете, господин президент, отправляясь к трутням без охраны, – равнодушно объявила крупная откормленная тёлка, лениво поигрывая бицепсами.
– С нами телохранитель, – буркнул Гольдберг, кивая на могучую фигуру Кеша, который хотя и проигрывал по объему бицепсов старшине патруля, зато обладал хорошо развитым половым аппаратом, выставленным напоказ и должным служить в колонии трутней приблизительно тем, чем служат в армии погоны. По средним меркам Кеш тянул как минимум на полковника.
– Как хотите, господин президент, – равнодушно кивнула старшина патруля, – моё дело предупредить.
«Небось, трутни мне ничего не откусят», – подумал Гольдберг, не замечая, что злорадствует втихомолку.
Кеш игриво подмигнул начальнице патруля, и она на миг утратила свою невозмутимость. Гольдберг мимоходом фиксировал эти нюансы и беззвучно матерился.
«К такой матери их идеальное устройство! Самому пойти в самцы, что ли?» – но в глубине души Гольдберг знал, что его эта роль не прельщает. Просто к какому-то моменту у него внутри опять проклюнулся «добрый старый Гольдберг» – пасынок судьбы. Да-да, как это ни парадоксально звучит, но даже сейчас, достигнув вершины социальной пирамиды, Гольдберг оставался изначально пасынком судьбы. А говорят, что где-то наверху, далеко за чертой города, начинается Зона – резервация, в которой жизнь устроена совершенно иначе. Врут, гады, наверное...
«Вечно они стены чем-то загадят», – раздраженно думал Гольдберг, пробираясь по узким коридорам. Действительно, все эти лазы и переходы напоминали собой какой-то дьявольский пищевод, покрытый изнутри слизистой.
Но тут стены коридора как бы раздвинулись, и Гольдберг в сопровождении Камински и Кеша шагнул на территорию трутней. Ассоциации мгновенно отошли на задний план.
Рабочие патрули обычно сюда не совались, контролируя исключительно пограничные районы. И лишь изредка по этим местам прокатывались облавы с целью отбора самцов для маток.
Трутни почему-то, несмотря на свой образ жизни, всегда были падки на искусство. Особенно они уважали голографию и монументальную скульптуру. Посреди каждого зала возвышался исполинский фаллос, подле которого трутни собирались толпами по двести-триста человек и «гудели». Гудение было целым комплексом мероприятий, включающих в себя всё, от коллективных отправлений естественных потребностей до неких мистических действ, связанных с первой поллюцией.
На загаженной фекалиями территории вокруг вздыбленного фаллоса происходили все серьёзные события, связанные с жизнью колонии. Культурный слой дерьма указывал на возраст колонии и на степень уважения, которой она пользовалась у своих ближайших соседей. Чем более загаженным выглядел самец, тем большим авторитетом он являлся в колонии. Периодически подле фаллоса вспыхивали жестокие бои за место вожака данной секции. Побеждённого смешивали с дерьмом в прямом и переносном смысле этого слова, а победитель истово мочился на него, а потом отплясывал у подножия фаллоса идентификационный танец.
– Может, пока не поздно, вернемся? – спросил Камински.
– Нет!
К ним тем временем направился внушительного вида самец и молча ткнул пальцем в их нелепо выглядевшие в данном месте костюмы.
Гольдберг молча разделся донага, и Камински поспешил последовать его примеру. Точно так же, как трутни обожествляли скульптуру, они терпеть не могли одежды.
Голый Гольдберг почувствовал себя абсолютно незащищённым, но, как ни странно, совершенно спокойным. Словно со штанами с него сошла вся цивилизованная нервозность, безысходная тоска последних дней, хотя он прекрасно понимал, что по сравнению с Кешем ему особо гордиться нечем.
– Я хотел бы переговорить с вожаком, – глухо пробормотал Гольдберг, стараясь не глядеть в глаза непринужденно почесывающемуся самцу. – Кто у вас сегодня центровой?
Самец оскалился, как будто Гольдберг сказал какую-то непристойность, и ответил:
– Ну ты ваще киндер-сюрприз! Толчка не знаешь, что ли?
«А, – подумал Гольдберг, – Толчок подсидел-таки Цырю...»
– Ты, чем базарить, проведи нас к нему, – дрожащим голосом залопотал Камински, – и гляди тут, чтобы наш прикид не поперли, пока мы с Толчком базарить будем.
– Кому ваши маскхалаты на глаз лягут?! – возмутился самец. – Зипер! – рявкнул он, адресуясь неизвестно к кому. – Шмотки зыркай, а то сам знаешь!
– Ага, – ответил радостный голос, но Гольдберг так и не смог определить, где находится наблюдательный пост этого горластого Зипера.
– Зачем вам пост? – равнодушно поинтересовался Гольдберг, хотя его, честно говоря, частная жизнь трутней интересовала слабо.
– Да тёлки задрали, – охотно откликнулся их проводник, – самых классных пацанов отлавливают, а потом, даже если пацаны возвращаются, то болеют, и всё им не в кайф...
Гольдберг хмыкнул, и почти в унисон мерзко хихикнул Камински.
– Вот и припёрлись, – сообщил самец на пороге скромного лаза, уводящего в недра муравейника. – Дальше Торчок не велит нам шнырять.
– Тебя как братва кличет? – чтобы хоть как-то отблагодарить проводника, вяло поинтересовался Гольдберг.
– Кто Соплёй, кто Спирохетой, а так обычно я сам прихожу.
Гольдберг пожалел, что задал этот вопрос.
Глава 15.
Ячейка Торчка была ухоженной и даже элегантной по здешним меркам. Гольдберг повертел головой и громко произнёс:
– Не уважает нас Торчок. Ох, не уважает. Сдать его, что ли, рабочим патрулям, а вместо него поставим... ну... хотя бы Соплю... или Зипера...
Тут же ворох тряпья в углу ожил, и оттуда выскользнул маленький кругленький трутень с наголо обритой головой.
– Соплю я в толчке утоплю, – быстро залопотал Торчок. – А Зипера мы вообще на вечерней поверке опустим.
– Ладно, Торчок, не мельтеши, – произнес Гольдберг, с ужасом сознавая, что использует гораздо больше жаргонных словечек, чем текущий вожак трутней. – Ты же знаешь, что у нас с тобой почти «любовь».
– Вот я и говорю, – заюлил Торчок, – что я, Камински плохих мальчиков поставляю?
– Разговор не о том, – раздражённо фыркнул Гольдберг, — не стоит слово «любовь» трактовать столь буквально.
– Да я понимаю, – подхватил Торчок.
– Ну раз понимаешь, то и не возникай, – Гольдберг посмотрел на сникшего Торчка, и его вдруг затопила ярость.
Он, Гольдберг, разве мог он ещё несколько месяцев назад даже представить, что будет вынужден ходить к этой мрази на поклон. Что вообще окажется в кругу таких, как Камински, Кеш, Сопля, Зипер, Торчок. Что-то было не так то ли с окружающим миром, то ли с ним самим. И самое главное – он давно уже не замечал, чтобы на границе поля зрения теплилась хоть какая-нибудь жизнь. Разве что слабая угасающая мысль о ЗЗоне. Неужели он погряз в этом настолько, что полностью утратил связь с самим собой?..
– Вы прибыли как раз вовремя, – вкрадчиво шептал тем временем Толчок. – Как раз к началу Большого Симпозиума...
«Господи! – устало подумал Гольдберг, – опять пьянка...»
– ...посвященного вопросам Глобальной Эстетики... представит свой проект Великий Шклява...
«Опять свои любимые фаллосы будут таскать из пещеры в пещеру во имя их извращенного чувства прекрасного...»
– ...сделает доклад сам Шиз.
«Тоже ещё фигура. Надо бы его поприжать. Уж больно языкат. Метит в местные живые боги. Любое стадо за таким духовным вожаком в огонь и в воду», – Гольдберг с ненавистью зыркнул на заискивающего Торчка и сквозь зубы процедил:
– Кончай юлить, нам нужен не ты, а Шклява.
– Хотите заказать оформление интерьерчика? – паскудно хихикнул Торчок. – Его композиции необыкновенно влияют на потенцию... Прямо чудеса творят!
Шклява встретил их снисходительно-подобострастно.
«Чует гнида, что фавор его шаткий», – Гольдберг нехорошо ухмыльнулся и протянул нараспев:
– Дошли до нас слухи, о великий Шклява, что вы весьма преуспели на поприще невербальной магии.
Шклява, тощий замызганный субъект, зябко поёжился и заглянул Гольдбергу в глаза своими крохотными глазёнками, а потом, вздохнув, произнёс:
– Напрасно, Гольдберг, вы паясничаете. Ведь вы тоже почуяли во мне силу, иначе бы не пришли.
Гольдберг сделал рукой широкий жест, который мог интерпретироваться окружающими однозначно: пошли вон!
– Если что, – торопливо произнёс Камински, – мы с Кешем тут, за углом.
Торчок, который сгорал от любопытства, ничего не сказал и покорно поплелся за остальными, впрочем, оглядываясь поминутно в напрасной надежде, что Гольдберг его остановит.
Но Гольдберг был сыт их обществом по горло.
Когда они остались с Шклявой наедине, Гольдберг почти с облегчением сбросил ненужную личину «незваного гостя» и непринужденно буркнул:
– Что, во властелины душ метишь?
Шклява неожиданно открыто улыбнулся:
– Это не ко мне, император, это к Шизу. Я что, я пытаюсь только совладать с железами внутренней секреции. Вы же в курсе – цель моего искусства: поднять репродуктивные функции в Муравейнике.
– Не тычь мне в нос нуждами Муравейника, – поморщился Гольдберг. – Ты же был неплохим поэтом.
– Ну и что. Вы же прекрасно знаете, какой «дар» у наших в цене. Поэтому Кеш у вас, а я здесь.
– Вот я и говорю, – зло буркнул Гольдберг, – после всего ковыряться теперь в дерьме, ходить голым и...
– Возбуждать ненужную зависть?
– Это ты о ком?!
– Да о вас император, о вас и о вашей братии.
– Во-первых, ещё раз назовешь меня императором, велю отдать тебя маткам, они тебе гонор-то живо... пообкусывают. А во-вторых, родимый, что тебя связывает с Шизом?
– Так бы и говорили, что вас интересует Шиз, – хмыкнул Шклява, – а то развели тут бодягу: поэт, искусство...
«Пора кончать, – подумал Гольдберг, внешне оставаясь спокойным. – И с этим гормональным апологетом, и с Толчком, и с Камински, и с обивкой в кабинете. Дело за малым: решить с кого именно начать процесс общей санации...»
– Значит, вас заинтересовал Шиз. Этого следовало ожидать. Но, с другой стороны, какой-то полуидиот разве может представлять для вас какую-то опасность?
– Я тебе когда-нибудь советовал, как клепать твои гормонально-генитальные шедевры?
Шклява хмыкнул.
– Вот и не лезь, куда не надо, – буркнул Гольдберг, ощущая, что абсолютно не прав: ведь до него кресло президента Муравейника занимал именно Шклява.
– Значит, Шиз? – Шклява задумался. – Ну что сказать... Демагог, каких мало. Абсолютно беспринципный. В общем, идеальный пример политика, а значит... претендент.
Гольдберг угрюмо глядел на Шкляву и думал:
«Ведь ты же, падла, всегда был таким умным, где же были твои глаза, когда задница уютно покоилась в моем нынешнем кресле? Ишь, праведник выискался!»
– Не смотри на меня так, – тихо сказал Шклява, словно прочитав мысли Гольдберга, – когда заднице излишне комфортно, голова потихоньку начинает атрофироваться...
– Меня интересует, насколько всё это серьёзно?
– С головой?
– С задницей! — не удержался Гольдберг. – Естественно, я говорил о Шизе!!!
– Ты хочешь сделать из меня стукача?
– Ты, – взорвался, наконец, Гольдберг, – певец торжествующих фаллосов, с собственным, похожим на позапрошлогоднюю гнилую морковь...
– Я, конечно, знал, – тихо перебил его Шклява, – что должность накладывает отпечаток, но что ты, Антон Гольдберг, уже стал такой законченной скотиной...
– Но-но, – по инерции буркнул Гольдберг, – к маткам захотел?
– Пошёл ты сам к своим маткам!
– Ладно, — внезапно успокоился Гольдберг, — можешь послать меня куда угодно. Только скажи: Шиз – это реально?
– Гольдберг, для тех, кто ещё не до конца забыл, что мир не ограничен полем зрения, такие как Шиз, – более чем реально!
«Откуда этот лишенец может знать о мире, таящемся на границе поля зрения?»
Гольдберг шагал по переходам Муравейника, и его фаллос мотался из стороны в сторону, олицетворяя собой полное смятение чувств хозяина.
Шиз уже стоял на возвышении у подножия культового фаллоса и надсадно орал в толпу:
– Ни хрена!!! Мы им не позволим! Они ещё узнают, на что способен настоящий мужчина!!! Матки – блеф!!! Реально только то, что мы имеем в ощущениях! Умоем поллюциями их бессмысленные претензии...
Гольдберг с завистью смотрел на Шиза и думал, что столь беспардонный «звездун» может наобещать толпе как раз именно то, чего она от него жаждет.
– ...воды омоют наши усталые члены...
А главное, что за его словами не скрыто ничего более существенного, чем внешний блеск и внутренняя пустота.
– ...полное удовлетворение...
Его не заботят неожиданные препятствия.
– ...будут удовлетворены...
Он не берёт в расчёт непредвиденные обстоятельства.
– ...все в полном экстазе...
И откуда берется эта вера в собственную непогрешимость?!
– ...сольёмся...
Неужели он верит в то, что говорит?!
– ...мучительно содрогаясь, отринем!!. ...
А потом была пьянка...
Проснувшись под утро, Гольдберг не сразу смог вспомнить, где он и кто он.
Общий разгром, учиненный трутнями, достиг на этот раз апогея.
«Если свалили даже фаллос...» – Гольдберг внезапно вздрогнул, вспомнив, как они с Шизом, пьяные в стельку, пытались влезть на фаллос, призывая толпу в поход на маток...
Прямо у его ног была огромная лужа блевотины, уткнувшись носом в которую, спал досточтимый народный избранник.
«Ну и дьявол с ним», – Гольдберг было собрался плюнуть в его сторону, но потом сжалился и оттащил за ноги подальше. Народный избранник как-то подозрительно булькнул и открыл один глаз.
– А здорово вы вчера про неизбежные трудности переходного периода орали, – пробормотал он и снова булькнул. – Особенно круто прозвучало ваше сравнение нынешнего положения в Муравейнике с запором после званого ужина...
– Заткнись, – вяло буркнул Гольдберг, разглядывая собственные ноги.
– Как хотите, — пробормотал народный избранник, но не сдержался и уточнил:
– Неужели на вас так повлияло, что Шиз первым оседлал фаллос и назвал вас политическим импо...
– Заткнись!!! – рявкнул Гольдберг, с ужасом сознавая, что его выпачканные в дерьме ноги на самом деле более чем символ!
«Как?! Как я мог провалиться в эту навозную яму? Увязнуть в дерьме по шею!!!»
– Да не переживайте вы так, – попытался успокоить его народный избранник. – Меня когда первый раз трахнули, я тоже сам не свой был, а теперь так втянулся...
«Всё, – подумал Гольдберг. – Пора что-то делать. Еще чуть-чуть, и будет поздно. Я либо сойду с ума, либо...»
– Вставай! — рыкнул он на народного избранника, и тот с перепугу действительно вскочил. – Где Толчок? Где Шклява? Где Шиз, где все?!
– Сейчас, сейчас, – засуетился народный избранник, истово крутя башкой.
Гольдберг, не дожидаясь, пока народный избранник очухается окончательно, выбрался из спального отсека и торопливо направился в зал.
Но и там тоже не было никого. Точнее, почти никого. Или ещё точнее: ни единой живой души. Зато посреди зала покачивался Шклява, повесившийся на культовом фаллосе.
Глава 16.
Гольдберг уже почти час бежал по опустевшим галереям Муравейника, но за это время не встретил ни души. Зато он явственно различал новые запахи, забивающие даже привычную вонь фекалий. Все нижние ходы были теперь пропитаны сладковатым запахом свежей крови и ещё более тошнотворным запахом горелого мяса.
А потом стали попадаться трупы. И чем ближе Гольдберг продвигался к элитным этажам, тем больше трупов оказывалось у него на пути. Здесь были и трутни с вырванными гениталиями, и рабочие особи со вспоротыми животами, а однажды Гольдберг едва не споткнулся о гигантскую тушу матки, которую, видимо, облили бензином и подожгли.
– Господи! – завизжал Гольдберг. – Неужели я опоздал?! Неужели этот подонок Шиз запустил кровавую мясорубку?!! Будь проклят этот мир!!!
Потом Гольдберг уже не бежал, он плакал и брёл по переходам. Связь с действительностью была утрачена безвозвратно. Все его мысли, связанные с мирами, находящимися на границе поля зрения, казались теперь горячечным бредом. Он уже весьма смутно представлял, в каком же именно мире находится. Был ли это привычный мир, где он изначально чувствовал себя изгоем, или это всё же был мир, в который он прорвался, чтобы разделаться со своими комплексами. Так и так Гольдберг чувствовал, что проиграл. Для него оказались одинаково чуждыми и мирок, в котором он родился, и мир, в который он волей-неволей взлелеял в своем сознании.
...Огромный зал, погруженный во мрак. Лишь что-то упорно пытается коснуться его лица. Гольдберг лихорадочно ищет спички, но, ощупав себя, понимает, что он всё ещё голый. Красноватый мерцающий отблеск всё же позволяет Гольдбергу, наконец, различить, что он сейчас находится в бесконечном зале, где с потолка свисают мириады повешенных. Это об их ноги он невольно отёр свои слезы.
Но не это пугает Гольдберга.
Он вдруг с ужасом сознаёт, что все повешенные имеют одно и то же лицо.
Сначала Гольдбергу кажется, что это лицо Шиза. Но потом постепенно до него начинает доходить, что это его, Антона Гольдберга, лицо, безжалостно растиражированное в тысячах экземпляров...
И тогда он почувствовал, что неудержимо начинает проваливаться в родную реальность, и одновременно у него возникли подозрения, что он изначально никуда и не попадал. А окружающая действительность и есть его родная реальность, просто на какой-то миг ему посчастливилось взглянуть на неё под непривычным углом зрения...
Глава 17.
– А это правда, что вы были в подземном городе?
Гольдберг оглянулся на говорившего, но промолчал. Он плохо помнил, как ему удалось выбраться из Муравейника. Разорённый Город, под которым был Муравейник, давно остался позади. Какое-то время он блуждал по территории фантастической свалки, где весь мусор был скрупулезно отсортирован и свален гигантскими пирамидами (зачем, кому понадобилось его сортировать?). Там были пирамиды из пластиковых пакетов, пирамиды использованных памперсов, пирамиды презервативов... Порой ему начинало казаться, что он никуда не уходил из Города и что Муравейник это и есть Город, его вторая ипостась.
А порой он видел себя как бы со стороны и во времени. Может он на самом деле всё ещё мальчик Антон...
…общество готовило Антона к тому, чтобы он стал его членом. Оно тоже пока было не готово его принять. Ему не нужен был здравый смысл, ему чужд был разум, ему необходима была... социальная адаптация…
…Где-то далеко внизу едва различимо маячили такие знакомые и такие абсурдные под новым углом зрения бытовые мелочи и детали. В новом ракурсе вся прошлая жизнь Антона выглядела настолько нелепой, и каждая его попытка противоборствовать атакующему абсурду лишь приумножала его.
Гольдберг шел на север. Что его туда влекло, интуиция? Память? Где-то там, если верить легендам, должна была находиться Зона.
...И не было в том мире крови и грязи. Но не был тот мир слащавой утопией, стерильным ублюдком. Просто трудности и опасности там были естественными, а не созданными самим человеком, а значит, не были надуманными и от этого тупо безнадежными. И поэтому преодоление их тоже приносило наслаждение.
Щёлк!
Когда уже окончательно был потерян счёт времени, и иллюзии полностью слились с действительностью, Гольдберг неожиданно набрел на одинокий хутор. В отличие от города, здесь жизнь как бы законсервировалась. Ей было начхать на то, что происходило с Городом и его обитателями, ей, очевидно, за глаза хватало таких хуторов.
Хозяин знал, где находится Зона. До неё оставалось не так уж много. И на рассвете они вышли вместе. За ночь Гольдберг отдохнул, теперь он был сыт и спокоен.
Сейчас они стояли на холме, а внизу…
– Вон за тем распадком она и начинается, – вздохнул так и не дождавшийся ответа на свой вопрос хозяин хутора. – А вон там, за блокпостом, в брошенном поселке в одном из домов обитает мужик по кличке Жаба. Падла редкая, но за то, что другие для него из глубин Зоны таскают, он и оружие даст, и припасы. Только я бы на вашем месте всё же не лез туда. Гиблое место! Мне вот давеча свояк, он дальше на север хутор держит, божился, что сам видел, как в Зону детишки шли. Гуськом так, словно их что туда влекло... А правда, что в Муравейнике всё есть: и жратва, и бабы? Что все, кто мог, туда из верхнего Города перебрались?
– Брешут, – равнодушно откликнулся Антон, неотрывно глядя вдаль.
Кругом болото! Одно болото!
И нет, НЕТ НИЧЕГО ИНОГО!!!
Вот он и на месте. Забыть прошлое. Забыть который раз. Начнём жизнь сначала.
– Ну, Жаба, здравствуй! Сколько я тебе должен?
— А что с тебя можно взять… Да к тому же ты ни черта не помнишь: ни кто ты, ни где ты… А вокруг, мой мальчик, Зона!
– Я не мальчик и не твой!
– Ещё как мой…
Конец второй части
Часть 3.
…да обрящет!
О дикое исчадье древней тьмы!
Не ты ль когда-то было громовержцем?
– Не бог, не бог нас создал. Это мы
Богов творили рабским сердцем.
Иван Бунин. «Каменная баба»
Их согнали в кучу, безжалостно подгоняя замешкавшихся ударами коротких мечей, наносимых плашмя, но от души и с оттяжкой.
Интеллигенту опять перепало больше всех, пока он мешкал и бормотал что-то о правах человека. Зато Крутой вьюном проскользнул в середину толпы, где его уже поджидал, как всегда, опередив на ход, Депутат. Эти двое как-то неуловимо легко нашли общий язык и старались держаться вместе с самого начала. К их группе периодически примыкали то Банкир, то Директор, а то и Замзав. Но чаще эти трое держались особняком.
Конвоиры, одетые в бесформенные балахоны с закрепленной на спине парой дурацких облезлых крыльев, как у польских крылатых гусар, в позеленелых бронзовых шлемах, вооруженные короткими прямыми мечами, были похожи на какое-то опереточное древнеримское войско. И были они усталыми и обозлёнными до предела. Студента, замешкавшегося при сигнале, просто втоптали в грязь, а предводитель охранников Михаил лишь цинично ухмылялся, наблюдая за действиями своих подчиненных.
– Куда нас гонят? – горячо зашептал Ему прямо в ухо Интеллигент, одной рукой размазывая по лицу кровь и сопли, а второй инстинктивно прикрывая «стыдные места».
Он равнодушно пожал плечами. Ему было абсолютно наплевать и на то, куда их гонят; и на то, что их сразу раздели донага; и на то, что здесь постоянно идёт дождь, мелкий и гнусный; и на то, что они месят босыми ногами раскисшую болотную жижу...
– Вы мне кажетесь культурным человеком, – вновь закудахтал Интеллигент, – вы должны меня понять... неужели...
– Поживем, увидим, – буркнул Он, только для того, чтобы Интеллигент отвязался.
И вновь их, словно стадо баранов, погнали в ночь по бездорожью.
То, что они были нагими, как-то всех уравнивало. Но тем не менее даже здесь у судьбы были свои любимчики.
Например, Депутат. Этот грузный демагог с чутьем зверя каким-то образом постоянно умудрялся уходить от наказаний, а после того, как спелся с Крутым, даже охранники стали обходить его стороной. Сам Крутой стал чем-то вроде связующего звена между ними и охраной. Едва возникал конфликт, как тут же рядом вырастала фигура Крутого. Круглая голова, будто вросшая в плечи, немного косноязычная речь:
– Ну?! В чём дело? Чего надо? Кто виноват? Этот?! Что будем делать?
Охранникам оставалось лишь презрительно ухмыляться.
Замзав, Директор и Банкир словно ждали своего часа. И самое удивительное, по-видимому, непоколебимо были уверены в том, что этот час обязательно наступит.
В отличии от них Он не был уверен ни в чём.
– Послушайте, – срывающимся голосом забубнил Студент. – Они не имеют право с нами так обращаться! Куда нас гонят? На убой?!
– Да кому ты нужен, свистун! – буркнул угрюмо вышагивающий рядом Работяга.
– Сами вы, – огрызнулся Студент, – вам бы лишь зенки залить...
– Зальёшь тут! – фыркнул Работяга. – Разве что дождевой водой.
– Ага, – поддакнул Пахарь и ожесточенно поскрёб под мышками. – И жрать не дают которые сутки. А навесили тебе, Студент, поделом, не хрен высовываться.
– Друзья! – воскликнул Интеллигент. – Не ссорьтесь, может, всё ещё не так плохо...
– Разговорчики в строю! – равнодушно рявкнул Михаил, и тут же рядом с Интеллигентом возник Крутой и отвесил полновесную затрещину. Работяга зло на него зыркнул, но промолчал.
Охранники внезапно оживились, словно лошади, почуявшие родное стойло. Они стали больше суетиться, на ветру затрепетали их дурацкие бутафорские крылья. И действительно, вскоре впереди стало явственно различимо зарево.
Оно разгоралось всё сильней, и через минут двадцать они, не сбрасывая темпа, так и вошли в наконец наступивший день.
Целью путешествия оказалась гигантская площадь перед циклопической Стеной. Один край её попирал землю, во всех остальных направлениях Стена явно была бесконечна.
Их построили в колонну по одному. Впереди Него оказался Крутой, в затылок с присвистом дышал Интеллигент – и подогнали в хвост такой же многолюдной колонны, уже стоявшей на площади.
Михаил побежал вдоль колонны, на ходу методично повторяя:
– Даром рот не разевать. На вопросы отвечать коротко и ясно, лучше «да» или «нет»... Даром рот не...
Остальные охранники приободрились, на лицах у них появились слащавые улыбки. Перья на крыльях подсохли и даже со шлемов каким-то образом сошла зелень, а вместо мечей в руках каждый из них теперь держал ветку какого-то растения.
Он вновь хмыкнул. Обычное дело – показуха. Видать, скоро они должны предстать пред очами местного начальства. Он равнодушно огляделся. К стене на площади тянулись сотни колонн. И везде стояли нагие люди, такие разные и одинаковые одновременно.
В стене была масса дверей, в которые людей запихивали партиями по сто, но в хвост колонн пристраивались новые отряды, и очередь не убывала.
– Господи, неужели это то, о чем я думаю, – жарко зашептал Ему в затылок Интеллигент.
– Вот именно, – злорадно буркнул Он.
Где-то на седьмой день (проклятое солнце!) их, наконец, загнали в недра стены.
Прогнав по сумрачным пустым коридорам, ввели в просторный светлый зал. В дальнем конце его стоял огромный канцелярский стол, заваленный бумагами, и за ним сидел совершенно седой старик с пристальным, но усталым взглядом выцветших голубых глаз.
Михаил поспешно подбежал к столу и вывалил на него ещё одну кипу бумаг. Старик брезгливо стал перебирать её, выуживая кончиками пальцев по одному листочку.
Они, сгрудившиеся в кучу, словно чувствуя всю значительность момента, даже временно обрели некое единство.
Старик устало вздохнул, Михаил тут же почтительно склонился над ним и поспешно прошептал:
– Может, всем списком?
Но тут отворилась потайная дверь в стене за спиной старика, и в зал, чуть прихрамывая, вошел чернявый господин, весь затянутый в чёрную хрустящую кожу.
Михаил скорчил рожу, словно проглотил рюмку уксуса.
Чернявый, не обращая на него внимания, направился прямо к старику и в свою очередь выложил на стол листок бумаги.
Старик быстро пробежал её глазами и ворчливо проскрипел:
– Опять!
– Ну вы же в курсе. Расширение производства требует соответствующего сырья и ресурсов, – спокойно улыбнувшись, сказал чернявый. – К тому же вот этих троих я оставляю вам, – чернявый небрежно ткнул пальцем в список.
– Ну хорошо, – вздохнул старик.
– И ещё... – со значением произнес чернявый и, склонившись над стариком, что-то ему прошептал.
– Ах, так! – вскинул брови старик. – Обязательно займитесь этим сами. Это архиважно!
Старик размашисто подмахнул бумажку чернявого и что-то черкнул на отдельном клочке для Михаила.
Михаил молча взял свою, словно это была граната со снятой чекой, и сделал знак своим приспешникам.
Тут же от толпы отделили троих: Замзава, Банкира и Директора. Они, не оглядываясь на остальных, гордо прошествовали за Михаилом.
Чернявый окинул их равнодушным взглядом, и всех сковал холод. Словно сомнамбулы, они двинулись к той двери, через которую вошел чернявый. И снова долго шли по пустым и тёмным коридорам, а потом остановились у дверей огромного лифта.
Депутат попытался было открыть рот, но чернявый лишь глянул на него, и тот так и застыл с распахнутой пастью.
– Прошу! – издевательски ухмыльнулся чернявый, указывая на двери лифта.
Все безропотно стали протискиваться вовнутрь. Встречаться глазами с чернявым было неприятно, но страха Он не испытывал. Когда большинство было уже внутри, Он тоже сделал шаг, собираясь последовать за ними. Но вдруг сзади услышал насмешливый голос:
– А вас я попрошу остаться.
Он вздрогнул и невольно оглянулся. Чернявый поманил его пальцем.
– Так вы, значит, не испытываете ни страха, ни благоговения? – спросил он, разглядывая Его так, словно Он был новым экспонатом его обширной коллекции.
Он молча пожал плечами.
– Ну что ж, — усмехнулся чернявый, и от этой усмешки у Него по всему телу прошла невольная дрожь. – Значит, я не ошибся. Для вас у меня приготовлен сюрприз.
Чем чернявый мог Его удивить: кипящей смолой? Еще какими-нибудь средневековыми штучками?
И вдруг Он все понял:
– Нет!!..
– Да! – безжалостно отрезал чернявый. – Смолы он захотел... Легко отделаться хочешь?! А ну живо назад!!!
Уже проваливаясь куда-то во тьму угасающим сознанием, Он думал:
– Господи, неужели опять все сначала? За что, Господи?! Лучше в ад, чем обратно...
1. И вновь путь...
Ночь.
...изредка небо пропарывают электрические разряды...
С пригорка бесшумно спускается грузовик...
...при очередной вспышке видно, что кабина его пуста, а кузов забит штабелями запаянных гробов.
...начинается выброс...
...грузовичок неудержимо начинает разваливаться на части...
...гробы разлетаются в разные стороны, часть гробов раскалываются, оттуда выпадают покойники…
Догорают останки грузовичка, стихает выброс... Медленно начинает светать.
Внезапно один из лежащих стонет и открывает глаза...
– Меня зовут Антон Гольдберг, – произносит он слегка охрипшим, но вполне ясным голосом. – Я знаю, кто я и что я должен теперь делать. Теперь я помню всё!
– Здравствуй, Жаба!
– Ты все-таки выжил. Повезло, – Жаба постарел за это время. – А я вот пакуюсь, пора двигать дальше. Хотя куда тут двинешь...
Антон спокойно наблюдал, как это ничтожество суетится.
– Зона совсем взбесилась, – бормотал Жаба, – да и народ в ней уже не тот... кто постарел, иных уж нет, а новые... иногда просто оторопь берет. Не понимаю я их. Нет, пора на покой, поцарствовал маленько и будет. Сейчас, сейчас... я как чувствовал, что ты придёшь, у меня тут такая штука для тебя припасена, ребята откопали в одном подвале... С виду огнемёт, а плюется студнем...
– Тебе покойники по ночам не снятся? – спросил Гольдберг.
– Нет. А тебе?
– Что ты знаешь про детей, которые когда-то пришли сюда из Города? – не отвечая, продолжал задавать вопросы Гольдберг.
– Все мы Дети Зоны.
– Может, ты и прав, – сказал Гольдберг. – Прощай.
– Погоди, я вот что спросить хотел: ты вспомнил, ну, то... что хотел?
Гольберг на пороге обернулся и задумчиво кивнул:
– Может быть, – а потом помолчал секунду и добавил, – а может, и нет.
– Как это? – Жаба даже открыл рот от напряжения, силясь осилить смысл фразы.
Но Гольберг лишь ухмыльнулся и покинул бункер, оставив Жабу наедине с недоумением.
...происходит качественный скачок, и звезда становится чёрной дырой.
Наступает коллапс! Который, возможно, будет длиться вечно.
И теперь все попытки проникнуть в коллапсирующую реальность уже тщетны.
За время его «очередного рождения» Зона изменилась. Пятна аномалий почти что слились в единое гигантское пятно. Остались лишь узкие извилистые проходы между стремящимися слиться территориями, своим узором напоминавшими поверхность коры головного мозга. Может, Зона и была этим гипертрофированным мозгом, питающимся памятью всех живых существ, её населявших. Изменились и сами существа. Теперь здесь преобладали твари, которые гораздо комфортнее чувствовали себя именно в аномальных зонах, чем вне их. Такое ощущение, что за время его последней поездки в Грузовике смерти сменилось поколение. Вон и Жаба стал анахронизмом. Что он там бубнил про каких-то «новых»?
Антон двигался осторожно, приглядываясь к окружающему пейзажу. Он узнавал и не узнавал его. Вернувшаяся память позволяла сравнить достаточно чёткие картины, ведь он, скорее всего, был здесь уже в третий раз. Первый тогда, когда он пришел из Муравейника. Тогда Зона казалась ему оазисом девственной природы, он видел в ней тот самый мир на границе поля зрения. Второй раз после первой поездки в Грузовиках смерти. Эти два раза роднило то, что он вступал в Зону с очищенной памятью. В первый раз – намеренно забыв свое прошлое; во второй – с памятью, дочиста выскобленной Зоной. Теперь память была при нём, лишь покрытая какой-то дымкой, словно всё существует без четкой взаимосвязи. Он чувствовал, что весь тот шквал внезапно хлынувшей на него информации вместе с действительными моментами включал и иллюзорные.
Вот хутор, где он впервые увидел слепых псов. Странно, но похоже, что теперь хутор обитаем. На огороде кто-то пытался навести порядок. Удивительные – он раньше таких не видел – растения, чем-то похожие на карликовые кокосовые пальмы. Рядом с домом был построен загон, и там бродил молодой кабан-мутант.
– Эй, хозяева! Есть тут кто-нибудь?
– Чего орешь, как Кровосос, учуявший свежую кровь?
Антон чуть не выстрелил по привычке на голос. Он обернулся – рядом стоял сгорбленный то ли старик, то ли чёрт знает кто. Тельце тощенькое, а руки как у орангутанга, покрытые коростой и овитые жилами, словно под шкурой вживлен экзоскелет. На голове капюшон, скрывающий лицо до подбородка, с прорезями для глаз. Глаза в щелях светятся красноватым огнем. И голос вибрирующий, словно синтезированный.
– Ну, чего выпучился? – вооружен уродец был чем-то наподобие меча, перекованного из косы. – А ты случаем не из этих… не из Ангелов будешь?
– Нет, – усмехнулся Антон, – разве что падший.
– А ты не скалься, – огрызнулся уродец, и глаза его вспыхнули. – Они нас пытаются огнём изводить, а мы ихние аутодафе кровушкой заливаем...
– И откуда вы такие смелые?
– С севера.
– Значит, с севера. Может, ты и станцию видел?
– А чего на неё смотреть, стоит себе, пирамида хренова. Мы с мужиками вовнутрь не заходили, мало ли какая там погань в середине, стороной обошли.
– А что там дальше на север?
– А что там... земля как земля, только жизни нет!
– А здесь, значит, лучше?
– Кому как, – философски буркнул уродец.
– И много вас тут таких?
– Чтобы тебе накостылять, найдётся достаточно.
Антон вновь усмехнулся и миролюбиво проворчал:
– Ну что ж, коллектив это великая сила, – а потом не удержался и добавил: – особенно если умом природа обидела.
– Чего-чего? – встрепенулся уродец.
Но Антон молча пожал плечами и двинулся на север.
Уродец ещё какое-то время смотрел ему в спину, словно прикидывая, а не воткнуть ли Антону между лопатками свой корявый меч. Но потом, видимо, природная скупость взяла своё (на всех чужаков не напасешься наждаков!), он отвернулся и тихонько свистнул, откуда-то из бурьяна ему в ответ тоже свистнули, а потом свист, как эхо, повторился в разных концах хутора. Антон был уже далеко и не мог оценить того количества свистунов, которые и вправду таким коллективом могли накостылять кому угодно.
Тополя вдоль дороги... Листьев нет... или они видоизменились, стали похожими на клочковатый черный мох, струпьями свисающий до земли, кора потрескалась, и в трещинах видна бурая слизь, словно свернувшаяся кровь. Идиллические озера всё такие же идиллические, а вместо русалки теперь плавает разбухший труп военного, который так распирают газы, что даже тяжёлый экзоскелет не помешал ему всплыть. А мухи хоть и летают стаями, образуя огромные гудящие торнадо, но делают это лениво, и когда две особи подлетают близко друг к другу, между ними проскакивает электрический разряд.
А ещё Антон теперь хорошо помнил легенду о тикающем утопленнике. Говорят, в полнолуние он всплывает из чёрных глубин на поверхность и тикает, словно ведёт отсчёт времени, которое отпущено этому миру…
2. И вновь путь...
Хорошо быть идиотом! Ему абсолютно наплевать, реально ли то, что он видит, или это только искаженная его восприятием одна из проекций бесконечномерной действительности.
Антон
следующая Сергей Бирюков. UNDERWATER POEMS
оглавление
предыдущая Йона Волах. Избранное
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney