РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВВладимир Гандельсман
Из книги "Школьный вальс" - часть I
14-03-2006 : редактор - Владислав Поляковский
Школьный вальс
Давно, друзья веселые,
простились мы со школою,
но каждый год мы входим в этот класс.
В саду березки с кленами
встречают нас поклонами.
И школьный вальс опять звучит для нас.
Сюда мы ребятишками
с пеналами и книжками
входили и садились по рядам,
здесь десять классов пройдено,
и здесь мы слово "Родина"
впервые прочитали по складам.
Под звуки вальса плавные
я вспомнил годы славные,
любимые и милые края,
тебя с седыми прядками
над нашими тетрадками,
учительница старая моя.
Промчались зимы с веснами,
давно мы стали взрослыми,
но помним наши школьные деньки.
Плывут морями грозными,
летят путями звездными
любимые твои ученики.
Но где бы ни бывали мы,
тебя не забывали мы,
как мать не забывают сыновья...
Простая и сердечная,
ты - юность наша вечная,
учительница первая моя!
Слова М. Матусовского
Музыка И. Дунаевского
Посвящение № 1
Свежайшей книгой я порадую
тебя, мой друг,
так флоксы радуют парадную,
вносимые рукой отрадною
для лучших рук.
Ты, кошка из подвальной темени,
позолоти
глазами в лабиринте времени
мой путь, как золотится в Йемене
песок пути.
Высокочтимый друг изящества,
дарю пера
тебе своё искусство, начисто
переписав его, невзрачества
в нем нет. Пора!
Читай, мой преданный, не выпяти
дугой груди
себя, и ко взаимной выгоде
впади со мною в звук, и выпади,
и вновь впади.
Посвящение № 2
Ты хочешь, мальчик, книгу счастья?
Бери, она
пусть разорвёт тебя на части,
а ты – её.
Ты хочешь, девочка, чтоб мальчик
про шалуна
тебе читал отмерзший пальчик
или моё?
Посвящение № 3
В моей столь памяти столь многое сохранно,
что – что куда девать?
Не знаю, друг. Бывает, встанешь рано –
и начинаешь людям раздавать.
1.
Матвеева, Зотикова и Антон
Юноша в небе летит,
с дерева он сорвался,
яркой весны разгорается аппетит,
солнце весеннее, алься.
С девочками двумя пойдем
за гаражи и снимем
трусики: с тоненьким петушком
я постою на синем
фоне небесном и погляжу:
лодочки девичьи!
Руки на лодочки положу.
Дни, как царевичи.
Юноша в небе летит,
быть ему без селезенки.
Кто там паяет и кто там лудит,
лесенки носят, и песенки звонки.
Кто петушков
лижет и ладит гирлянды?
Кто идет из кружков?
Кто встает на пуанты?
Маленьких балерин
белые кости.
Переверни глицерин.
Праздник и гости.
Мальчик, себя мусоль,
членистоногий, –
выпадет белая соль.
Боже, прекрасны Твои дороги.
2.
Серебряков
...целует девку – Иванов!
Н. З.
А то еще весна стократная,
и обморочных облаков
картина в лужах всеобратная.
Идет домой Серебряков.
Два воробья сидят в числителе
на проводе, и, сократясь,
один слетает, чтоб не видели
его, в прожиточную грязь.
А тот другой еще топорщится,
и водит тряпкой по доске
вдали забытая уборщица.
И жизнь висит на волоске.
Но как висит! Какие области,
Серебряков, какой просвет
под юбкою, какие полости
тебе обещаны, сосед.
Не ты ли вынимал под партою
проснувшегося воробья
и с ним затеивал азартную
игру, и восхищался я.
Весна стоит первосвященная,
и капли кровельных желез
стекают в рот. О, совершенная
жизнь, обретающая вес.
3.
Кистанова
Кистанова, не падай в обморок,
и телом не лежи, как окорок,
лижи, Кистанова, в уме,
язык пришвартовав ко мне.
Ты завиваешь кудри черные,
ты в парикмахерской сидишь,
в уме коты хоть неученые,
зато цепные ходят, ишь.
И всё подходят и не милуют,
на выпускном балу насилуют,
и прямо в кресле ты бледна
и в обмороке холодна.
Болят соски мои нетленные,
а ты, бледна, полулежишь,
воображеньем люди пленные
дрожат, и ты как часть дрожишь.
На выпускном балу, Кистанова,
тебе сегодня не блистать,
но будет праздник, будешь пьяного
щекоткой локонов ласкать.
4.
Белова
Зажатие в углу Беловой,
дыханье рыбное её,
когда дракон многоголовый
шершавых мальчиков облавой
теснит орущее сырьё.
Каким томливым слабоумьем
тот многохвостый, тот дракон
живет и пышет многогубьем,
и многолапья многогрубьем
задрать Белову хочет он.
И вот по позвонку от шеи
трещат крючки и с мясом рвут
сукно, о, темные аллеи,
в которых роют, плотью блея.
Иван, я помню потный труд.
О, этот миг, когда, зажата,
сопротивление смирив,
она вдыхает пот солдата
из будущего, от обхвата
в себе почувствовав прилив.
О, этот миг, когда насилье
замрет моей Беловой встречь,
и вот в углу с повисшей пылью
молчанье, солнце, изобилье
секунд, не могущих истечь.
5.
Александр Старший
Выходит Александр-копьеметатель,
самоуверен, мускулист,
голубоглаз, он весь артист
замаха и прекрасных дам ласкатель.
Заворожен наклонный профиль далью,
рука откинута, разбег,
ног перебор, копья навек
лёт быстроблещущей горизонталью.
И смотрит златокудрая: вальяжный,
идет, закончив бранный труд,
а наконечник входит в грунт
плотномягчайший, травянистовлажный.
6.
Шарманка (1)
время манная крупа,
крупные пакеты,
грецких шлемов скорлупа,
елочкой паркеты,
время шкафчик отворить,
сухари нашарить,
время вермишель варить,
шкварки жарить,
обвалять в муке желток,
вычесть в чашку,
в коридоре счетчик, ток,
в нем вращающийся
7.
Иван Иваныч
И ты, Иван Иваныч, потихоньку
и помаленьку,
давай-ка с палочкой, на выкате глаза,
глаза на выкате (а дворничиху Соньку
и мужа Сеньку
запустим стороной, как бы гроза,
грозящая тебе, Иван Иваныч), -
на середину!
О, Нестор, брызжущий слюною, похабель
для юных воинов дрочливых, глядя на ночь,
воспенив ртину,
средь марта кутающийся в шинель,
давай, гони её сюда на сцену,
всади по локоть,
рукою руку преломив и сделав жест,
высвобождая юных воинов из плена –
о, эта похоть–
воображенщина дрочливых ест!
«Мой, - говорит он, - дядя самых честных,
когда не в шутку,
он по сих пор заправил дворничихе, - так,
что дворник вытащить не мог», - от этих тесных
сношений чутко
вострились ушки и твердел пустяк.
«А то еще, - он говорит, - с одною
идем на площадь,
а я моряк, а ночь и мрак, а девка смак,
и вдруг она на спинку бряк и вверх копною,
и ржет, как лошадь».
«У-у, - люто зыблется, - какой стояк!»
Ах ты, Иван Иваныч, ах, Амелин,
мудак в запасе,
ведь Сонька с Сенькою тебя подстерегли
в параднике и задушили, Нестор-эллин.
Никто не спасся.
Нет дворников и пропиты рубли.
Но в небе юноша летит весеннем,
сорвавшись с ветки,
и копьеносец разбегается с копьём,
и по земле копье несется тонкотеньем,
и счастье в клетке
Серебрякова бьётся воробьём.
8.
Матвеев
Пошатываясь, капитан Матвеев
ширинку расстегнёт и, на луну
уставясь и струёй златой прореяв
во тьме, споёт ей «Широку страну».
Он весь из рюмочной, где пол-яичка
и килечку кладут на хлебец,
а после третьей вспыхивает спичка
и полон ум таинственных нелепиц.
Алена-дочь с женою Софьей Палной
уж верно спят, уж полночь на дворе,
и вот уж капитан опальный
сам спит, храпя под мухой в янтаре,
на кухне, не раздевшись, в кресле,
развесив руки и главой опав
на грудь,- так вот он, крестный
твой путь, Матвеев, о, ты пьян и прав!
Сегодня ты решил задачу смерти,
забыв немедленно, как ты решил её, -
мелькнуло: так же с остановкой сердца:
стук – бытиё, нестук – небытиё.
И легкость словно бы надула китель
и вознесла тебя под облака.
Дочь-школьница, Матвеев-небожитель
и Софья Пална с видом на века.
9.
Тарховка (А)
Произрастения земли
и солнца захождения
непреходящий смысл несли
за телоограждения.
Когда я с Юдиной вдвоем
стоял в полуобъятии,
тритон, замерив водоем,
лежал там, как распятие.
И голубь, с Ноевых высот
слетев, всем Духом заново
явился Иордану вод
и зренью Иоаннову.
И он приноровил родство
свое ко мне бесценное
и вдунул жизни вещество
в лице мое, в лице мое.
10.
Веранда бытия (а)
двери дверные
трели чудесные
скрипы лесные
звери земные
птицы небесные
рыбы морские
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney