| ПРЕМИЯ - 2004
| ПРЕМИЯ - 2005
| ПРЕМИЯ - 2006
| ПРЕМИЯ - 2008
| Главная страница

| АВТОРЫ

Тимофей Дунченко
Аня Логвинова
Ксения Щербино
Маруся Климова
Евгений Ракович
Олег Юрьев
Павел Гольдин
Сергей Круглов
Виктор Полещук
Doxie
Николай Караев
Лариса Йоонас
Ника Скандиака
Юрий Цаплин
Мария Вирхов
Елена Генерозова
Александр Грачев
Ольга Нечаева
Номинация от журнала «РЕЦ» № 45, 2007
Выпускающие редакторы Игорь Котюх, П. И. Филимонов


Автор: Николай Караев

Биография:
Поэт, переводчик и журналист Николай Караев родился в Таллинне в 1978 г. Работает журналистом в еженедельнике. Не издал пока ни одного стихотворного сборника, публиковался в интернете. Стихи Караева – это своеобразная смесь постмодернистских образов, во всей одури их переплетения, и эстетствующей маньеристской рифмы. Вследствие интереса Караева к Востоку в стихотворениях часто проявляются японские аллюзии и прямые мотивы. Особенно заметно влияние на Караева современной японской урбанистической культуры – культуры манга-анимэ. Впрочем, помимо героев манга-сериалов, в поэзии Караева присутствуют и вполне реальные исторические персонажи, в необычном постмодернистском преломлении.



Друзьям

Говорят, в окрестностях города Ёкохама
Есть чудесный цветок. Говорят, из сора и хлама
Вырастают рифмы, зеленые, как плоды авокадо,
И такие же странные на языке... только грустить не надо.
И тогда друзья присылают письма, полные тайных знаков,
Но черти иероглифы хоть десятками тысяч – смысл послания одинаков:
Стоит только подумать о разнице между адом и раем –
И внутри загорается лампа, и сразу видно, что мы выбираем
Между монахом и самураем; между «забудь навсегда» и приветливым взглядом;
Между собственной правотой и улыбками Иисуса и Будды, которые хоть незаметны, но – рядом.
А еще, говорят, можно менять аксиомы
У пространства и времени, при условии, разумеется, что искомый
Результат – это движение вверх упрямой
Улитки, одолевающей непокорный склон Фудзиямы.
...Я совсем не об этом хотел написать этой ночью,
Только память не слишком-то хочет
Возвращаться в ту секунду, в которой, как прежде,
Встретились взгляды. Прости, но я остаюсь с надеждой
«В печали и в царствии, и в терпении», дном души просто зная:
Рай – это друзья от Нового Ершалаима и Старого Таллинна до техасских провинций и деревень Китая.



Бабен-баден

...Тургенев испугался и в ту же ночь уехал в Баден-Баден.

О, времена безрадостного кича!
Твой кислый взгляд – уже не баг, а фича.
От вечности остались отголоски,
Пятнадцать голых баб в любом киоске.
Дым родины красив, но шибко смраден.
Тургенев уезжает в Баден-Баден.

По явным тропам ходят караваны,
Груженные колесами нирваны.
Катон мне друг, но Карфаген дороже.
Добро и зло – почти одно и то же.
Попы попсеют на своей эстраде.
Тургенев уезжает в Баден-Баден.

Под чутким руководством Билли-Кида
Наш поезд мчит до станции «Меггидо»,
Откуда по финансовым потокам
Ковчег доставит нас в страну потопа.
Благословен барыш, хотя б украден.
Тургенев уезжает в Баден-Баден.

Горячий тур: от Лимпопо до Лимбо.
Недорого! Пластмассовые нимбы!
Кармический кредит: долой расплату!
Перекуем кресты на коловраты.
«Мы снова на параде-маскараде...»
Тургенев уезжает в Баден-Баден.

Карета мчит наперекор границам,
Но в Ницце – ламца-дрица – те же лица
И те же речи, то есть – те же спичи.
О, времена безрадостного кича!
Путь в Баден-Баден будет труден-труден.
Тургенев хмуро смотрит в Морду Буден.



На героях анимэ нет лица

Хитоми сидит у окна.
В черных омутах слез ее гаснут блики.
За стеклом вместо солнца и неба – стена.
От соседей доносятся пьяные крики,
MTV крутит клипы Мэгуми и Хикки.
Но вокруг все равно тишина.

На героях анимэ нет лица,
Их глаза потускнели, их плечи поникли,
Опустились мечи, опустели сердца.
Папа курит, читая «Япония Weekly»,
Мама учит немецкий, склоняя артикли.
На Земле – тишина без конца.

Может быть, он сейчас в Мадриде,
Где идет карнавал, где играют на флейте;
Наплевав на сиесту, забыв о корриде,
Он несется к любимой на кабриолете
Под задорную песню о солнечном лете.
Тишина неподвластна обиде.

На Земле – королевство тьмы.
Не спасут ни «Утэна», ни даже «Акира».
Ей не выйти из стен этой страшной тюрьмы,
Словно зайцу из шляпы дурного факира,
Сочинившего главное правило мира:
Тишину от земли до зимы.

Говорят, что есть много стран,
Где живут кенгуру, крокодилы и гризли.
Есть привычный бонсай и большой океан.
Легкий бриз и беседа развеют мысли.
Только чаты и форумы нынче зависли.
Тишина и пустой экран.

Но Хитоми знает ответ.
Если любишь – ждешь. Самурай – спокоен.
Написать стихи. Передать привет.
Ведь, как верно поет команданте Коэн,
Этот мир из разломов одних построен.
Через них проникает свет.



Пятнадцатая серия «Евангелиона»

Кроме имени на анимешном могильном столбе,
кроме злого письма и нескольких вещих снов о тебе,
кроме чувства Бога в тот миг, когда ты отвела глаза,
ничего-то нельзя вспомнить; подсознание жмет на все тормоза,
стопорит шестеренки, но кто-то уже кричит «Хассин!»,
заставляя пилота в кибердоспехах лететь до самых лунных вершин,
до самых высот небесной Фудзи, бандзай и вверх, в самый страшный страх,
паранойя проклятого джаза в сжатых сенсорами висках
вырывает из едкого забытья истаявшей ностальгии
замкнутый контур боли; прошли времена, настали другие,
поезд ушел и потом вернулся, сбылись смешнейшие из гаданий,
мы снова в одном вагоне, рядом; ценность вымоленных свиданий
приближается с каждой секундой к корню из минус единицы,
только во мне нет прошлого, где можно уединиться,
и я кричу, я зову на помощь, но ты уже скрываешься за
поворотом оси Вселенной, ты опять отводишь глаза;
ничего-то нельзя вспомнить, кроме имени на столбе,
чувства Бога и пасмурных снов о признаньях в надежде – твоих и тебе.
Как бы там ни было – возвращайся. Может быть, встретимся; сходим в кино.
Света тут рождается больше, чем нужно, чтоб не было так темно.



Осенний менуэт

Я расстелю Восток у ваших ног:
как дао прост, как дзэн – смешон и строг.
Вы босиком уйдете в пустоту
меж стройных пагод и глазастых ступ.

Я белый Север вам преподнесу
подлунным снегом в сказочном лесу.
Средь вечных льдов сияют маяки:
случайный взгляд, улыбка, взмах руки.

Согрею томным Югом нежность плеч,
границу слов не смея пересечь.
Ваш конь поскачет в тридевятый раз
по лезвию дороги на Дамаск.

Примите Запад: ангельский витраж,
родных краев готический пейзаж,
в котором, лишь коснется вас рассвет,
растает наш осенний менуэт.

Мы сядем рядом в черно-белом сне
и будем говорить о том, что не